Водная поверхность Лужской губы курилась морозным паром, едва прихваченная тонким хрустящим ледком. Начало зимы в этом году в Питере выдалось морозным, с обильными снегопадами.

   Лайнер "Колхида" под флагом вспомогательных судов Российских ВМС стоял у причала одетый в белое кружево инея. Над водой пронзительно голосили чайки.

   Я прогуливался по пирсу, вздрагивая от холодного ветра дующего с залива. Даже теплая зимняя куртка на меху не помогала, и я зябко ежился, наблюдая за деловой суетой докеров, опускавших в трюмы транспортного судна "Колхида" контейнеры защитного цвета без обычной грузовой маркировки. Рядом у причалов стояли учебные суда Балтфлота "Смольный", "Перекоп" и белоснежный плавучий госпиталь Черноморского флота "Енисей", прошедший в Питере на текущий ремонт. Царила обычная в таких случаях суета, а громкие крики докеров смешивались с ненормативной лексикой.

   А все началось каких-то две недели назад. Меня неожиданно вызвал шеф питерского отделения Агентства, и сделал предложение, от которого я не смог отказаться. А именно - отправиться в очередную командировку в очередную горячую точку, на борту одного из кораблей объединенной эскадры Северного, Балтийского и Черноморского флотов.

   Корабли следовали в Сирию, где фактически шла гражданская война с применением тяжелого оружия. Эскадра должна была "показать флаг" соседям Сирии, мечтавшим под шумок урвать от раздираемой внутренней смутой страны лакомые кусочки ее территории. А у нас в Сирии были свои интересы, плюс, база в Тартусе, единственное (не считая Севастополя), заграничное место базирования российских кораблей. Командировка должна быть интересной и, скажем прямо, опасной. Ведь янки и их прихлебатели хотели под вывеской "гуманитарной интервенции" повторить иракский и ливийский варианты. С учетом резкого ухудшения отношений между США и Россией, - один акт Магницкого чего стоит! - возможны были самые крутые варианты развития событий, вплоть до прямого боестолкновения между нашими и американскими кораблями. Ну, а что за этим могло последовать, даже думать не хотелось.

   Оформив в темпе "держи вора" все необходимые документы, я собрал свой походный рюкзак, захватил неразлучный нетбук и фотоаппарат, и в понедельник 17 декабря отправился к месту посадки на автобус, который должен был доставить меня и других представителей СМИ в Усть-Лугу. Именно там нам и предстояло погрузиться на учебное судно ВМФ с революционным названием "Смольный".

   Рандеву было назначено у станции метро "Автово", рядом с танком КВ-85, установленным на постаменте в качестве памятника. В Блокаду здесь начиналась прифронтовая полоса.

   Для меня это место было памятным и святым. В нескольких километрах отсюда, у Старо-Паново, в 1943 году получил осколок в живот мой дед по отцу, Тамбовцев Петр Иванович. На следующий день он умер в полевом медсанбате. Похоронили его на Красненьком кладбище, которое находилось в метрах двухсот от танка-памятника. Позднее, рядом с ним похоронили и мою бабку, а еще позже - моих родителей. Все они были блокадниками.

   Я приехал на метро за час до назначенной встречи. Сходил на кладбище, смахнул снег с памятника, положил на могилы родных цветы. Потом зашел в стоящий рядом с кладбищем храм Иконы Казанской Божьей Матери, помолился, заказал Сорокоуст по душам усопших, и поставил свечку к иконе Николая Чудотворца - покровителя всех странствующих и плавающих по морям. В числе оных с сегодняшнего дня я мог считать и свою скромную персону.

   На выходе из церкви, я почувствовал, как у меня вдруг защемило сердце. Почему-то подумалось, что сюда уже мне больше никогда не вернуться... Предчувствие - великая вещь, в этом я сумел убедиться в своих командировках. И оно не раз спасало меня от смерти.

   У покрашенного в веселый салатный цвет кэвэшки толпилось десятка два человек. Среди них я узнал и своих коллег - журналистов из ГТРК "Звезда". Кое с кем мне уже довелось побывать в местах, где стреляют, взрывают и убивают.

   Помимо "акул пера" у постамента танка КВ-85 компактной группой стояли десятка полтора неуловимо похожих друг на друга людей среднего возраста. Хотя они отнюдь не были братьями близнецами. Среди них была симпатичная неяркая блондинка неопределенных лет, и сразу же бросившийся в глаза высокий брюнет с ярко выраженной восточной внешностью, - То ли турок, то ли араб, - подумал я.

   И все равно, общего между этими людьми было гораздо больше, чем различий. Кого же они ему напоминали? Скорее всего, коллег, но не нынешних - собратьев по журналистскому цеху, азартно обсуждающих предстоящую командировку, - а тех, с кем довелось работать четверть века назад.

   В те годы я, тогда еще тридцатилетний старлей, служил в одной тихой конторе, трехбуквенная аббревиатура которой была известна всему миру. К началу "катастройки" я дослужился до капитана, впереди уже маячили майорские погоны, но... Грянул роковой девяносто первый год, и Великой Страны не стало. А тому образованию, что возникло на ее месте, - какое-то невнятное "Эсэнге на палочке", - уже были не нужны такие как я.

   Кто-то из моих бывших коллег подался в начальники коммерческих "служб безопасности", кто-то - в бандиты, кто-то в бизнес... А я пошел в журналистику, потому что там, где мне когда-то доводилось работать под другой фамилией, я иногда использовал для прикрытия журналистское удостоверение. Ну, а теперь, бейджик с надписью "ПРЕССА" окончательно заменил мне "корочки" сотрудника ПГУ.

   Впрочем, некоторые из моей конторы подались и в Президенты. С нынешним я знаком не был (у нас были разные направления), но в детстве мы вполне могли с ним встречаться. Ведь школы - моя и его - находились рядом, да и жили мы на соседних улицах. А в числе моих одноклассников были и те, кто неплохо знали Вовку с Баскова переулка.

   Журналистская карьера у меня, в общем, заладилась. С помощью своих старых связей мне удавалось попадать в такие места, куда обычным представителя прессы попасть было затруднительно. В основном это были "горячие точки". Благодаря оперативным и объективным материалам с мест событий, мое имя достаточно быстро стало широко известно в узких кругах.

   Даже в самые мерзкие годы "разгула демократии", я не опускался до откровенных "чернухи" и "заказухи", что было соответствующим образом оценено где надо, и командировки, куда меня направляли, становились все интереснее и интереснее.

   Но, несмотря на вполне успешную карьеру, меня не покидала тоска по молодым годам и работе в "конторе"...

   Да, кстати, вон с тем подтянутым мужчиной средних лет, с сединой на висках, я уже был знаком. Лет двадцать назад, перед самым августом девяносто первого года, в наш отдел пришел молодой лейтенант. - Как же его звали? - Кажется, Николай Ильин? - Точно Ильин...

   Но, молчок, - машинально погладив свою седую бороду, я скользнул по бывшему коллеге взглядом. Если нам и впрямь по пути, то значит, Николай и по сей день работает в "конторе". Ибо в турпоездку в Сирию сегодня никто уже не ездит. Времени поздороваться и покалякать о делах наших скорбных у нас потом будет предостаточно. Особенно, когда вокруг не будет посторонних глаз. Тем более, что Николай, встретившись со мной взглядом, чуть заметно кивнул, как бы признавая былое знакомство.

   В это время от группы московских телевизионщиков меня окликнули, - Тамбовцев! - Александр Васильевич! - Обернувшись, я увидел знакомого мне по командировке на "войну трех восьмерок" телеоператора "Звезды" Андрея Романова. Ну, конечно, съемочная группа ВГТРК за аналогичную командировку уже была награждена медалями "За отвагу". Пришло время и парням из "Звезды" зарабатывать награды...