Вот нас догоняет последний из тройки – вся группа в сборе. На оставшемся где-то далеко позади авианосце сейчас на взлет идет следующая тройка. У нее своя цель – аэродром, набитый «юнкерсами», «хейнкелями» или «мессершмитами». Как сказал полковник Хмелев, наша работа – ломать кости люфтваффе!

Кстати, это не первая серия вылетов за эту ночь. Полтора часа назад четыре аэродрома, на которых были обнаружены свежие немецкие авиагруппы, уже подверглись авиаударам. Итог неизменно положительный для нас и катастрофичный для немцев.

Перед вылетом, в курилке, я немного поговорил с местными пилотами. Оказывается, люфтваффе – это единственный костыль, на котором сейчас держится вермахт. Вышиби его, и Восточный фронт рухнет, как карточный домик. С точки зрения потомков, зря я тогда в тумане искал танки Клейста. Тот рывок был для него последним. Моторесурс техники почти полностью исчерпан, и даже немецким ремонтникам, при наличии запчастей, не восстановить его до весны. А запчастей-то нет, так как на немецких танках и бомбардировщиках стоят одни и те же моторы, и запчасти со страшной силой пожирает люфтваффе. Боеготовых танков в танковых группах единицы.

Бросаю взгляд на высотомер – двести метров, потом на стрелку спидометра – она вплотную подползла к отметке в 1М. Легкий хлопок, и вот мы обогнали звук. Перегрузка спала – значит, крейсерская скорость достигнута.

Мне стало страшно мчаться на такой высоте с такой скоростью в абсолютной темноте. Малейшая ошибка пилота – и все, костей не соберешь. Но зато я понял секрет их внезапности. Если обходить населенные пункты и скопления войск, да еще ночью, то группа останется не обнаруженной до того самого момента, пока по земле не покатится огненный вал разрывов.

Снова оживают наушники:

– Ты как там, Второй, нормально?

– Нормально, товарищ капитан, – я постарался улыбнуться, а сам подумал: ничего себе нормально, будто слон в грудь лягнул. До сих пор дышать трудно.

А товарищ капитан будто прочел мои мысли:

– Ты, Второй, не храбрись, я ведь себя на первом вылете помню. Но как говорил мой дед: «Ты, внучок, тренируйся, тренируйся, и все получится!» Короче, Второй, до рубежа атаки двадцать минут. Ты пока расслабься немного, осмотрись в кабине. И для поднятия бодрости духа – концерт по заявкам, – что-то щелкнуло, и в наушниках зазвучали песни. Такие наши, советские, пронзительные, и в то же время абсолютно незнакомые.

Сначала я услышал хриплый голос, который пел под гитару: «Мы взлетали, как утки с раскисших полей, восемь вылетов в сутки куда веселей». Потом его же песни: «Я, Як-истребитель…», «Он вчера не вернулся из боя», «От рассвета мы землю вращали назад».

Честное слово, у меня даже слезы на глазах выступили. Значит, раз там поют такие песни, то мы тут не зря воюем и умираем…

Я поднял забрало шлема и рукой вытер лицо. Вроде полегчало. И тут меня снова вызвал капитан Магомедов:

– Второй, приготовиться – рубеж атаки.

Я заглянул ему через плечо, благо второй пилот сидит в кабине на голову выше первого.

Подсвеченный мертвящим зеленоватым светом, к нам стремительно приближался аэродром. Разогретые моторы готовых к вылету самолетов светились нежно-зеленым. Мне рассказывали про БРЭО с элементами ночного видения, но так, наскоро. Наблюдать это воочию было жутковато.

Всю эта картинку я видел не дольше пары секунд, потом аэродром скользнул под нас, и капитан выкрикнул:

– Аллах акбар! За Родину, за Сталина!

Машина начала вздрагивать – каждый раз, как от нее отделялась бомбовая кассета. Две кассеты в секунду… Полоса сплошного поражения двойной плотности – примерно шестьсот на двести метров. Одна полоса из трех.

А всего, с нахлестами – четыреста на шестьсот. А я-то думал – вся атака продолжалась даже не две минуты, а всего пять секунд.

Я бросил взгляд назад. На месте аэродрома будто ожил вулкан. Пылали и взрывались заправленные самолеты и пирамиды бочек с бензином на окраинах аэродрома. Когда мы, уже развернувшись по широкой дуге, начали набирать высоту, на аэродроме стали рваться сброшенные самолетами бомбы. В наушниках прозвучал голос полковника Хмелева:

– Вовремя! Еще чуть-чуть, и опоздали бы.

Капитан Магомедов ответил:

– Зато накрыли всех разом: и самолеты, и летчиков, и техников, и штабистов. Теперь эту группу Герингу придется формировать с нуля.

– Это вы, товарищ капитан, точно заметили, – добавил наш второй ведомый, старший лейтенант Рюмин, – будет теперь у Алоизыча опять коврик на завтрак.

– Отставить разговорчики, – вмешался полковник Хмелев, – возвращаемся на высоте двенадцать тысяч, скорость два сто. Магомедов, на высоте можешь дать Покрышкину чуть порулить. Но только, товарищ старший лейтенант, осторожно у меня. С этой машиной надо ласково, как с юной девицей…

Я попробовал. Как и говорил полковник – осторожно. Машина – зверь! Причем дикий. Учиться, учиться и еще раз учиться – товарищ Ленин не зря говорил эти слова. Причем для начала на чем-то мощнее моего МиГа, но и более простом, чем эта машина. До сверхзвука мне еще расти и расти. Однако важен первый шаг, и я его сделал. После посадки надо будет поговорить с товарищем полковником. Интересно, что он мне посоветует?

8 января 1942 года, 00:45.

Севастополь, Северная бухта. Лидер «Ташкент»

Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

Флаг я решил держать на лидере «Ташкент». Мне почему-то вспомнился адмирал Макаров с его страстью к легким крейсерам. А ведь погиб-то он как раз не на «Новике» или «Аскольде», а на тяжелом «штабном» броненосце «Петропавловск».

Но не будем о грустном. Погибать мы не собираемся, даже наоборот. Как сказал товарищ Ларионов, пускай теперь немцы погибают за своего фюрера, а мы будем жить долго и счастливо.

Надо было видеть лицо товарища Ерошенко, когда на траверзе мыса Херсонес из туманной дождевой мороси нам навстречу вынырнули пять темных силуэтов. Четыре больших десантных корабля и сопровождающий их БПК «Североморск». Его я опознал по двум маленьким артиллерийским башням. У «Ушакова» же на баке башня только одна и побольше. Других похожих кораблей в природе нет и пока не предвидится.

С помощью ратьера обменявшись с нами опознавательными, «Североморск» заложил крутую левую циркуляцию, уходя обратно в открытое море и уступая «Ташкенту» место мателота.

Капитан 2-го ранга Ерошенко повернулся ко мне.

– Кто это был, товарищ адмирал? Не припомню что-то таких крейсеров в нашем флоте. Тоже, как мы, заграничной постройки? Американец или англичанин?

Ну да, сто тридцать метров и семь тысяч тонн водоизмещения – вполне себе легкий крейсер по нашим временам. Но по сути это не так, и надо все объяснить командиру «Ташкента». Смотрю на товарища Берию, тот кивает. К тому же товарищи Ерошенко и Коновалов подписку ОВ уже дали…

Я поворачиваюсь к Ерошенко, который пристально смотрит в сторону уже скрывшегося в дождевых зарядах корабля.

– Товарищ капитан 2-го ранга, это новый тип корабля – большой охотник за подлодками…

– А что это он такой большой, товарищ адмирал? – это уже военком «Ташкента», батальонный комиссар Коновалов. – Обычно охотники за подлодками совсем маленькие. А этот такой огромный – не дороговато ли он для нашего флота обошелся?

– Еще дороже этот корабль обойдется немцам, – и тут меня осенило: – Если мы, конечно, сумеем перебросить его на Северный флот. Видите ли, товарищи, «Североморск» – не обыкновенный корабль, а экспериментальный. – Я вдохновенно врал, впрочем, в основном стараясь придерживаться того, что рассказывал мне адмирал Ларионов. – Это фактически специальный противолодочный гидроакустический комплекс «Полином», одетый в корпус корабля. От этого комплекса, превосходящего по возможностям обнаружения все американские, немецкие, итальянские и британские аналоги, не может скрыться ни одна подводная лодка. Но, увы, этот комплекс очень громоздкий, и уменьшить его размеры без уменьшения возможностей никак не получается. Кроме того, этот корабль оснащен восемью торпедными аппаратами калибра 533 мм, мощной системой ПВО и специальными реактивными бомбометами, способными швырнуть глубинную бомбу на шесть тысяч метров. Короче, пираты Деница для него всего лишь добыча…