Берия хотел еще что-то спросить, но тут мы уже приехали. Командный пункт флота, пристроенный к подземной АТС, был врезан в склон горы на берегу Южной бухты рядом с железнодорожным вокзалом. Небольшой бункер, площадью всего сто квадратных метров, поражал своим эстетическим минимализмом.

Не успели машины остановиться, как бойцы НКВД горохом посыпались из полуторки, оцепляя вход в сооружение по периметру. Правильно – ибо нефиг! Поскольку нам было известно, что АТС и ФКП сообщаются под землей коридором, я послал внутрь АТС одно отделение в сопровождении местных сотрудников с приказом заранее заблокировать этот ход и не дать никому избежать нашего настойчивого внимания.

Еще одна группа в темпе разоружила охрану у входа, не дав закрыть массивную стальную дверь. Товарищам не сделали ничего плохого, только аккуратно зафиксировали. Но все равно некоторые из них продолжали обзывать нас «проклятыми беляками».

Я вполголоса сказал Берии:

– Товарищ народный комиссар, боюсь, что здесь и есть самое гнездо скорпионов и ехидн. До людей что, вообще никакую информацию не доводили?

– Товарищ старший лейтенант, боюсь, что вы правы, – Берия чуть заметно кивнул и брезгливо посмотрел на отчаянно матерящегося начальника караула с нашивками капитан-лейтенанта на рукавах. Потом он повернулся к подошедшему Кузнецову. – Ну что, товарищ Кузнецов, пойдемте, побеседуем с вашим подчиненным, для которого война с мифическими беляками важнее войны с реальными фашистами.

Мои бойцы тут же взяли двух наркомов в бронированную «коробочку», и мы быстрым шагом вошли внутрь объекта. Почти сразу же, прямо перед нами, в подземном коридоре, уходящем вглубь горы, послышался топот ног и невнятная возня. Выстрелов же, слава святому Георгию, не было. Некоторое время спустя мой «засадный полк» вытолкнул нам навстречу из-за поворота коридора трех человек. Одним из этих троих и был адмирал Октябрьский. Еще один являлся его адъютантом, третий же был пока непонятным типом в штатском.

Вперед выступил Берия.

– Гражданин Октябрьский, – сказал он, – решением Ставки Верховного Главнокомандования вы отстранены от исполнения обязанностей командующего Черноморским флотом и арестованы по обвинению в неисполнении приказов Верховного Главнокомандующего. Временно, до назначения нового командующего, обязанности командующего Черноморским флотом решением Ставки возложены на адмирала Кузнецова Николая Герасимовича, наркома ВМФ. Приступайте, товарищ Кузнецов, со странной пассивностью наших моряков надо покончить как можно скорее!

Берия кивнул моим парням:

– Всех троих в Симферополь, в ваш штаб. Вернусь – еще побеседую. – За какие-то несколько секунд «клиенты» были «упакованы», то есть руки скованы за спиной наручниками, а рты заклеены липкой лентой.

Кузнецов в сопровождении пары бойцов ушел в узел связи – поднимать корабли по тревоге и брать под контроль флотское хозяйство, а мы уложили «клиентов» в багажное отделение одного из «Тигров». Тут наши пути расходились.

Кузнецов и Берия на лидере «Ташкент» в сопровождении крейсера «Молотов» уходили в море на соединение с нашей эскадрой. Правда, сперва они должны были обеспечить погрузку на наши БДК двух свежих полков 336-й дивизии, только недавно прибывших в Севастополь из Новороссийска и до сих пор находившихся в резерве. Решить этот вопрос с Василевским и Рокоссовским с нашей связью не составило никаких проблем. Надо было видеть, с каким уважением смотрел после этого адмирал Кузнецов на маленькую черную коробочку.

Капитан НКВД Осадчий с бойцами возвращался в свое управление с приказом забыть все, что он видел и слышал. Ну, а мы, вместе с очередными «жертвами сталинских репрессий», отправлялись обратно в Сарабуз с надеждой, что нам все-таки дадут поспать сегодня хоть три-четыре часа.

7 января 1942 года, 23:15. Севастополь.

Северная бухта. Лидер «Ташкент»

Командир корабля, капитан 2-го ранга

Василий Николаевич Ерошенко

Телефонный звонок из штаба флота, прозвучавший за час до полуночи, был для нас полной неожиданностью. Мой комиссар, Григорий Андреевич Коновалов, в это время тоже был на главном командном посту. Сняв трубку, я неожиданно для себя вместо голоса контр-адмирала Октябрьского услышал нашего наркома Николая Герасимовича Кузнецова. Уж его-то я ни с кем не перепутаю. Нарком спросил:

– Капитан 2-го ранга Ерошенко?

– Так точно, товарищ нарком! – браво ответил я.

Кузнецов поинтересовался:

– Сколько времени вам надо, чтобы выйти в море швартовы?

Я задумался.

– Полчаса, товарищ нарком, – потом добавил: – Товарищ адмирал, я не получал никаких указаний насчет выхода в море от штаба флота или от комфлота Октябрьского…

Адмирал Кузнецов громко хмыкнул в трубку.

– Считайте, что получили – Черноморским флотом временно командую я.

– А товарищ Октябрьский? – не понял я.

– А товарищ Октябрьский уже не товарищ. Гражданин Октябрьский решением Ставки за пассивность в боевой обстановке при выполнении стратегической наступательной операции снят с должности и арестован. И теперь товарищи из НКВД будут выяснять у него, как он дошел до жизни такой. Вам все понятно?!

– Так точно, товарищ адмирал, понятно! – я сделал своему комиссару, который стоял рядом и слушал наш разговор, жест, который должен был означать: «Вот видишь, а я тебе говорил!»

– Ну, отлично, если все понятно. Ждите. Буду у вас через десять минут. И самое главное – ничему не удивляться! – и адмирал Кузнецов отключился.

– Что значит – ничему не удивляться? – не понял я, положив трубку. Но приказ получен, и надо его исполнять, тем более что, вон, командующий флотом уже загремел под фанфары за «неоправданную пассивность».

Быстро отдал команду командиру БЧ-5 поднять пары до полных, а командирам БЧ-2 и БЧ-3 готовность номер один через тридцать минут.

До этого мы поспорили с комиссаром и со старшим помощником – кто слетит со своего поста после того, как вчера днем страшно поскандалили Василевский и Октябрьский. Октябрьский флот в море так и не вывел, ссылаясь на шторм и немецкую авиацию. Правда, той немецкой авиации в Севастополе не видели с вечера четвертого числа. Уже утром пятого – как отрезало. Три дня ни налетов, ни бомбежек. Ни даже одинокого разведчика. Тишь и благодать.

Что-то я задумался, а на стоящем у причала рядом с нами крейсере «Молотов» началась суета. Значит, не нас одних подняли по тревоге. Правильно, хватит нам бегать от немцев, теперь пусть немцы побегают от нас.

А комиссар мой стоит рядом задумчивый-задумчивый. Это что же делается – сняли с должности и арестовали, пусть и полного дурака, но зато дурака политически правильного и идеологически выдержанного. Который даже свою безыдейную фамилию – Иванов – сметил на революционную Октябрьский. А эти рассказы, что в Крым прорвались беляки, как в двадцатом, и сейчас…

А вот что «сейчас», никто так сказать и не смог, а «беляки» оказались Осназом РВГК. Весь Севастополь видел тот танк с двухствольной пушкой, на котором Василевский приехал на ФКП ругаться с Октябрьским. И тех головорезов, которые сидели на том танке, в пятнистых куртках и штанах, обвешанные оружием с ног до головы. Наши это, а никакие не беляки. Знакомый рядом был там, рассказывал. У этих, у пятнистых, каждое третье-четвертое слово – товарищ. Товарищ боец, товарищ сержант, товарищ капитан, товарищ Иванов, товарищ Сталин. А беляков, даже перековавшихся, вы этому не научите. Это у них самое грязное ругательство. А если и говорят, то тянут так, словно рот полон слюны.

Минут через десять на набережной со стороны Южной бухты вспыхнули синеватые огни двух маскировочных фар. Мы с комиссаром только охнули, когда из широкой и мощной даже на вид легковой машины выбрались Николай Герасимович Кузнецов и известный всей стране человек в пенсне. С другой стороны машину обошел осназовец. Никем другим этот высокий военный в черной, как ночь, униформе и круглом шлеме быть не мог. Обменявшись с нашими гостями парой слов, он пожал им обоим руки и, дождавшись, пока они по трапу поднимутся к нам на борт, уехал куда-то по своим делам.