Связываюсь со штабом бригады. Дежурный связист переключает меня на начальника штаба подполковника Ильина. Докладываю обстановку. Все сухо, точно, строго по делу. В ответ поступает сообщение о том, что к нам из Симферополя вышла колонна трофейных грузовиков, а с аэродрома Саки уже вылетел транспортный вертолет с врачами и журналистами. Наша задача – оставаться на месте и обеспечить порядок и безопасность.

Командую своим бойцам, не задействованным в наблюдении за местностью, чтобы они оттащили с плаца тушки эсэсовцев и полицаев. Ворчат, но делают. Ведь транспортный вертолет вот-вот прилетит. Вот ведь придумали люди, никакого сравнения с У-2. Сесть может хоть прямо на голову, а перевозит четыре тонны груза или два отделения пехоты. Слышен рокот двигателя, его не спутаешь с самолетом. Кажется, вертушка летит к нам! Точно, из-за поворота ущелья выныривает эдакий серо-голубой бегемотик с размазанными кругами винтов над фюзеляжем. Ага, пилоты увидели лагерь и теперь берут курс в нашем направлении.

Тогда же и там же.

Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников

Капитан Тамбовцев Александр Васильевич

И чего мне только не доводилось делать в жизни! Хотя Буденновск и Беслан вроде обошлись без моего участия, в Кизляре был, но уже после бегства оттуда Радуева. Хотя то, что происходило там, больше всего в нашем времени подходит под определение фашизм. А тут весь Крым – один большой Беслан. Нацизм – это людоедство, поставленное на индустриальную основу.

Не успели мы проводить в Москву Санаева и двух наших связистов, как на связь с Саками вышел полковник Бережной. И конечно же, обрадовал новостью о моем назначении руководителем комиссии по установлению и расследованию фашистских злодеяний. Товарищ Василевский, перед самым его отлетом в войска, добавил в название комиссии слова «чрезвычайная государственная» и как представитель ИВС выписал мне вызывающий почтение у предков мандат. С такой бумагой уж тыловых начальников я мог вертеть в любой позе, лишь бы на пользу дела. Хорошо хоть в Керчь ехать не надо, на Багеровский ров смотреть, там наверняка уже свои чекисты этим делом занимаются.

И вот первый вызов в женский лагерь военнопленных под Бахчисараем. Первый, потому что в Евпатории и Саках и без нас все запротоколировали. В лагере есть выжившие, поэтому в чрево вертолета бойцы из комендантской роты торопливо забрасывают стопки шерстяных одеял. Вылетаем в таком составе: ваш покорный слуга, съемочная группа телеканала «Звезда» – журналистка и оператор, доктор Сидельникова из состава госпиталя МЧС. На месте приказано привлечь к сотрудничеству старшего лейтенанта Борисова из разведки Черноморского флота.

Подлетаем, дверь в кабину пилотов открыта, через нее как на ладони виден сам лагерь. Наша Ирочка подобралась, как кошка перед прыжком, и я ее понимаю. Если бы этот материал можно было переправить обратно в 2012 год, он бы позатыкал чьи-то не в меру раскрытые рты про добрых немцев и ужасных русских чекистов. Помнится, все некий свидомый из Львива Грыц Нигилюк старался, про «доброго пана Хитлера» распинался.

Вертолет идет на снижение. Сейчас приземлимся.

Мы сели на плац – немцы его называют аппелем – перед бараками, спускаемся на грешную землю. Ого, а старлей-то знакомый, мы с ним той ночью в Евпатории пересеклись. Козыряет:

– Здравия желаю, товарищ… – ну да, мы, как всегда, без знаков различия.

– Капитан, товарищ старший лейтенант, – помогаю ему я, – капитан Тамбовцев Александр Васильевич. Товарищ Борисов, доложите обстановку на настоящий момент.

В ответ он мне протягивает тетрадку, в которой карандашом, аккуратным ученическим почерком записаны фамилия, имя, отчество, звание и должность в РККА. Если есть, то и возраст… Почти в половине случаев вместо должности стоит сокращение «ЧСКК». Напрягаю свой могучий ум и получаю – «член семьи красного командира». Да и остальное, мягко сказать, зашифровано. Например, «вв 3р» означает – военврач 3-го ранга, «в. ф-р» – военфельдшер, «м-с» – медсестра, «с-н» – санитарка…

– Пять человек немцы убили во время освобождения лагеря, – печально сказал Борисов, – пока вы летели – еще двое умерли… Перед самым освобождением немцы обстреляли бараки с вышек из пулеметов, – старлей смотрит куда-то мне за спину и краснеет.

Что же ты краснеешь, седой мальчик, старший лейтенант Петя? Оборачиваюсь. Ага, причина понятна, наша Ирочка тут как тут. Она бы и каблучками поцокала для вящего эффекта, но не ходят в поле на каблуках. Обычные резиновые сапоги, заляпанные грязью. Подходит, стаскивает варежку и, очаровательно улыбнувшись, сует ему свою узкую ладонь, представляется:

– Ирина Андреева, корреспондент «Красной звезды». Товарищ старший лейтенант, расскажите, как все было?

Мой старый знакомый по кавказским делам, оператор Андрей Романов, возвышаясь за ее спиной с видеокамерой, вообще вводит бедного юношу в ступор. Есть такой эффект камеры, который заставляет некоторых людей замирать, подобно кролику перед удавом.

– Подожди, Ириша, – отмахиваюсь я от корреспондентки, одновременно делая Андрею знак прекратить съемку, – одну минуту, сейчас мы со старшим лейтенантом разберемся с делами насущными…

Я поворачиваюсь к старлею, тот потихоньку отходит от гормональной атаки.

– Значит, так, товарищ Борисов. Вопрос первый: в вертолете доктор, у нее носилки, всех тяжело- и среднераненых немедленно к машине. Они в первую очередь улетят в госпиталь обратным рейсом. Кроме того, там в машине полторы сотни одеял, надо бы раздать их женщинам – на улице не месяц май.

Лицо у Борисова светлеет, и он кивает уже вполне осмысленно.

– Еременко!

Откуда-то появляется старшина, и старший лейтенант вполголоса объясняет ему задачу. А старшина сообразительный попался. В одну сторону к баракам на носилках понесли стопки с одеялами, в другую – раненых женщин. Одна из них совсем девочка, шестнадцать лет, дочь командира. Куда ранена – не видно, завернута в одеяло с ног до головы, но лицо бледное – ни кровинки. Минут через тридцать они уже будут в госпитале МЧС, развернутом в здании санатория имени Ленина.

Убедившись, что все идет как надо, я поворачиваюсь к старшему лейтенанту Борисову.

– А вот теперь, товарищ старший лейтенант, вы все спокойно и не торопясь расскажете на камеру и покажете, что здесь и как. Потом мы побеседуем с вашими бойцами и освобожденными из плена…

– А зачем это, товарищ капитан? – не понял Борисов. – Ведь мы уже охрану того…

– А затем, что кроме охраны существует еще и их начальство, которое тоже бы неплохо привлечь к ответственности, когда оно попадет к нам в плен. Генерал Манштейн уже у нас в плену, а за остальными тоже не заржавеет. Так что, товарищ старший лейтенант, начинайте.

Ирочка еще раз очаровательно улыбнулась, Андрей поднял к плечу камеру, старший лейтенант вздохнул и начал рассказывать.

6 января 1942 года, 12:15.

Пос. Дуванкой. Позиции 8-й бригады морской пехоты Черноморского флота

Полковник Владимир Вильшанский

Этот день запомнился полковнику Вильшанскому надолго. Сначала, в ответ на его донесение, поступил грозный приказ контр-адмирала Октябрьского отступить на исходные позиции и грозящий полковнику трибуналом за самовольные действия.

Правда, несколько минут спустя к командиру бригады, совершенно запыхавшись, примчался другой посыльный с приказом генерал-лейтенанта Василевского сдать участки на флангах соседям и продолжать наступление, имея общей целью соединение с передовыми частями отдельной мехбригады особого назначения в районе Бахчисарая. Подумав, Вильшанский выполнил приказ Василевского. Долгая служба в армии научила его – выполняется последнее приказание.

Сдав соседям свои участки на флангах немецких войск, бригада к девяти часам дня сосредоточилась напротив поселка Дуванкой, последнего населенного пункта перед Бахчисараем. Задача – атаковать и захватить. Как будто не было изнуряющих двух месяцев боев.