Вечером, когда граф вышел в парк, Жорж потихоньку выскользнул вслед за ним. И пока Мюффа шагал по дороге на Гюмьер, юноша понесся кратчайшим путем, перешел вброд реку и влетел к Нана, еще не отдышавшись как следует, со слезами ярости на глазах. Ага, все понятно, старик идет к ней на свидание. Нана, ошеломленная этой сценой ревности, встревоженная непредвиденным оборотом событий, обняла Жоржа, стала нежно его утешать. Да нет же, он ошибается, никого она не ждет; если г-н Мюффа явится, то причем тут она? А Зизи, этот дурашка, только портит себе по пустякам кровь! Нана поклялась жизнью своего сына, что любит одного только Жоржа. И она целовала его и утирала его слезы.
— Сам сейчас увидишь, как я для тебя постараюсь, — сказала она, когда Жорж успокоился. — Приехал Штейнер, он там наверху… А Штейнера, дружок, ты сам понимаешь, я выгнать не могу.
— Конечно, понимаю, о нем я и не говорю, — пробормотал мальчуган.
— Так вот, я его засадила в заднюю комнату, сказала ему, что я, мол, нездорова. Сейчас он раскладывает свои вещи. Раз никто тебя не видел, быстро подымись ко мне в спальню и жди.
Жорж бросился ей на шею. Значит, это верно, значит, она хоть чуточку его любит? Значит, все будет, как вчера? Они потушат лампу, они пробудут вместе в темноте всю ночь до утра. Раздался звонок, и Жорж на цыпочках выскользнул прочь. Добравшись до спальни, он первым делом снял ботинки, чтобы не топать; потом сел прямо на пол за драпировку и стал тихонько ждать.
Нана встретила графа Мюффа, еще не оправившись от пережитых волнений, даже несколько смущенная. Она действительно обещала его принять, ей даже хотелось сдержать свое обещание, потому что он казался ей мужчиной солидным. Но, говоря откровенно, кто мог предвидеть все то, что произошло вчера? Это путешествие, этот незнакомый дом, этот мальчуган, промокший с головы до ног, каким все это вдруг показалось ей милым и как было бы хорошо, чтобы так оно и продолжалось! Что ж, господину Мюффа не повезло! В течение трех месяцев она томила его, разыгрывая порядочную женщину, чтобы еще сильнее его разжечь! Придется ему еще потомиться, а если неугодно, может убираться на все четыре стороны. Лучше она все бросит, а своего Жоржа не обманет.
Граф присел на стул с церемонным видом, словно сосед по поместью, явившийся с визитом. Только руки у него чуть дрожали. Умелая тактика Нана, разжигавшая его желания, грозила гибельными последствиями здоровой, в сущности целомудренной натуре графа. Этот степенный господин, этот камергер, привыкший величаво шествовать по залам Тюильри, рыдал теперь ночами от отчаяния, кусал подушку, вызывая в памяти все тот же чувственный образ. Но на сей раз он решил покончить с этим. Шагая по дороге в мирном безмолвии сумерек, он вынашивал самые зверские планы. И после первых же фраз попытался облапить Нана.
— Нет, нет, будьте осторожны, — просто сказала она, не сердясь, даже с улыбкой.
Крепко сцепив челюсти, граф снова набросился на нее, но так как Нана отбивалась, он в недвусмысленно грубых выражениях объяснил, зачем явился сюда. А она, все так же улыбаясь, хотя и не оправившись от первого смущения, удерживала его руки. Желая смягчить свой отказ, она даже заговорила с ним на «ты».
— Да успокойся, дружочек… Ей-богу, не могу… у меня Штейнер.
Но он совсем обезумел; никогда еще Нана не доводилось видеть мужчин в таком состоянии. Она испугалась, она зажала ему ладонью рот, чтобы заглушить срывающиеся с губ крики, и, понизив голос, умоляла его замолчать, уйти. На лестнице послышались шаги Штейнера. В конце концов это просто глупо! Когда банкир вошел в гостиную, он увидел Нана, томно раскинувшуюся в кресле, и услышал ее слова:
— Я лично обожаю деревню.
Не договорив фразы, она повернула голову к вошедшему:
— Вообрази, милый, граф Мюффа проходил мимо, увидел в окнах свет и решил поздравить нас с приездом.
Мужчины обменялись рукопожатием. Мюффа не мог вымолвить ни слова и старался держаться в тени. Штейнер явно куксился. Заговорили о Париже: дела идут скверно; на бирже творится черт знает что. Посидев с четверть часа, Мюффа откланялся. И так как хозяйка пошла проводить его до дверей, он попросил свидания на следующую ночь, но получил отказ.
Вслед за ним отправился спать и Штейнер, сетуя на девиц с их вечными болячками. Слава богу, удалось спровадить обоих стариков! Когда Нана наконец поднялась к себе, она обнаружила за драпировками Жоржа, который смирнехонько ее ждал. В спальне стоял мрак. Жорж силком усадил Нана возле себя на пол, и началась игра: они катались по ковру, заглушая смех поцелуями, и замирали, когда кто-нибудь из них ударялся босой ногой об угол кресла. А там далеко медленно шагал по гюмьерской дороге граф Мюффа. Он снял шляпу, подставив разгоряченное чело освежающей и молчаливой прохладе ночи.
Потекли дни неизъяснимой прелести. В объятиях этого юнца Нана вновь обрела свои пятнадцать лет. Сплою этих полудетских ласк в душе Нана, для которой мужчина стал привычкой, а близость его — муко́й, вновь распустился цветок любви. Щеки ее внезапно заливала краска, трепет волнения проходил по телу, то подступали к глазам неудержимые слезы, то ее душил смех, — словом, целая поэма девичества, с тревогами, с внезапными желаниями, которых она сама стыдилась. Никогда еще она не испытывала ничего подобного. Сельская жизнь размягчила ее сердце. Еще будучи девочкой, она мечтала жить на лугу и иметь козочку, потому что как-то на полянке около крепостного вала увидела привязанную к колышку отчаянно блеявшую козу. А теперь это поместье, собственная земля волновали ее неизъяснимо — настолько превзошла действительность самые тщеславные ее притязания! И чувства тоже стали совсем новыми, несложными, как у девочки-подростка; когда вечерами, надышавшись за день до одурения, захмелев от запаха листвы, она подымалась к себе в спальню, к спрятавшемуся за драпировкой Зизи, ей казалось, что она пансионерка на каникулах, затеявшая тайный роман со своим молоденьким кузеном, с которым они непременно поженятся; при каждом шорохе она словно дрожала от страха, как бы не услышали родители, наслаждаясь сладостными объятиями и познавая упоительную жуть первого грехопадения…
В эти минуты девической мечтательности какие только причуды не приходили ей в голову! Часами она могла молча смотреть на луну. Как-то ночью, когда весь дом спал, она непременно пожелала спуститься с Жоржем в сад, и они, обнявшись, прохаживались под деревьями и упали прямо в мокрую от росы траву. В другой раз, у себя в спальне, она вдруг бросилась к юнцу на шею и, рыдая, шептала, что боится умереть. Часто она вполголоса напевала романсы из репертуара мадам Лера, где говорилось о цветочках и птичках, и, умилившись до слез, прерывала пение, чтобы страстно обнять Жоржа, требуя от него клятв в вечной любви. Словом, стала дура дурой, как признавалась сама Нана, когда они потом усаживались рядышком на постели и, как два добрых приятеля, барабанили босыми пятками по деревянному краю.
А тут еще в довершение блаженства тетка привезла Луизэ. Внезапный взрыв материнского чувства не уступал по силе приступу безумия. Она таскала сына на солнечный лужок, желая полюбоваться, как он будет прыгать и бегать; разодев его, как наследного принца, валялась с ним на траве. Она потребовала, чтобы он спал в соседней комнате, где мадам Лера, рухнув в постель, сразу же начинала храпеть, ибо таково было действие сельской жизни на ее впечатлительную душу. И чувство к Луизэ не причиняло ни малейшего ущерба их отношениям с Зизи — напротив. Нана твердила, что у нее теперь два ребеночка, уже почти не различала их в приливе нежности, вернее, подчиняясь капризу. Ночью она раз десять оставляла в одиночестве Зизи, чтобы посмотреть, как дышит ее Луизэ; по возвращении в спальню она дарила своему Зизи остаток материнской нежности, она играла с ним в мамочку и сыночка; а испорченному мальчишке ужасно нравилось прикидываться малюткой в объятиях этой рослой девицы, и он позволял себя баюкать, как засыпающее дитя. Словом, все было так славно, что Нана, упиваясь теперешней своей жизнью, всерьез предложила Жоржу никогда не уезжать из деревни. Они всех прогонят, они будут жить втроем: он, она и Луизэ. И они строили тысячи проектов до самой зари, не слыша мощного храпа мадам Лера, которая утомлялась, собирая в лугах цветочки.