Но какая-то сила толкала его к Жанне. После той неловкости, какую он почувствовал в первые мгновенья, он испытывал теперь непреодолимое желание упасть перед ней на колени. Его останавливало не присутствие г-на Телье, потому что он совершенно позабыл, где находится, — его пригвождало к месту отрезвляющее ощущение действительности.

Он понял, что Жанна его не узнала. От него не укрылась гримаска девушки, и горькое чувство стыда наполнило сердце: Жанна его не полюбит никогда. А это означает, что Даниель никогда не станет для нее отцом, а она для него — дочерью.

Все эти мысли кружились у него в голове; меж тем слегка сконфуженная Жанна потопталась на месте, затем снова подняла клетку и выскользнула из комнаты, не сказав дяде ни слова.

— Мой молодой друг, — продолжал г-н Телье, как только Жанна вышла, — я остановился на теоретическом вопросе об ассоциации. Если объединить двух рабочих…

И он говорил без передышки битый час. Даниель, не слушая, утвердительно кивал головой. И в полном смятении, отдаваясь своим мыслям, бросал украдкой взгляды на дверь, за которой скрылась Жанна.

На следующий день Даниель поселился у г-на Телье. Он занимал на пятом этаже довольно просторную угловую комнату с окном, выходившим во двор. По утрам, с восьми часов до полудня, он должен был работать в кабинете. В его обязанности входило писать по нескольку писем в день и выслушивать бесконечные речи депутата, казалось, проверявшего, какое впечатление производят его выступления на секретаря. После полудня он приводил в порядок сочинение, в котором погряз г-н Телье. Вечером он был свободен.

Даниель выразил желание обедать у себя в комнате, и в первые дин обитатели дома даже не замечали его присутствия: он быстро и бесшумно проходил в кабинет, потом запирался у себя, и его не было ни слышно, ни видно.

Однажды вечером он отправился навестить своего друга. Жорж нашел, что у него усталый и озабоченный вид. Даниель не рассказывал о своей жизни в доме Телье, но с волнением говорил о прошлом. Жорж понял, что Даниель ищет спасения в воспоминаниях. Неуверенным тоном он предложил ему снова поселиться вместе и продолжать их прежнюю работу. Но Даниель с возмущением отверг его предложение.

В эти первые грустные дни им владело одно желание: проникнуть во внутренний мир Жанны, понять, что сделали из его дорогой дочурки. Она стала совсем другой, и он спрашивал себя, что представляет собой эта взрослая незнакомая девушка с презрительной улыбкой на губах.

Он стал тайком наблюдать за Жанной. Неотступно следил за ее поведением, стараясь истолковать каждый жест, каждое слово. Его огорчало, что он не может с ней сблизиться. Лишь изредка Даниелю удавалось видеть, как она проходит по комнатам, смеется, быстро говорит о чем-то. Но он не решался вторгаться в ее жизнь. Девушка казалась ему недоступной, излучающей ослепительный свет; когда она представала перед ним в сиянии красоты и молодости, он чувствовал себя подавленным, словно в присутствии божества.

В хорошую погоду часов около четырех он располагался у окна. Внизу, во дворе, г-жу Телье и Жанну ждал экипаж, чтобы везти их в Булонский лес. Тетка и племянница, волоча длинные юбки, спускались по ступенькам крыльца. Даниель видел только Жанну.

Он изучал каждое ее движение. Ему не нравилось, что она небрежно откидывается на подушки кареты. Его возмущали ее наряды; он понимал, что все эти ленты и кружева вызывают у него робость и отдаляют от нее.

Жанна уезжала, покачиваясь в такт плавным движениям экипажа, а Даниель оставался один, продолжая глядеть на опустевший двор. Теперь этот большой и глубокий колодец казался ему мрачным и безнадежным. Он грустно смотрел на серые стены и с горечью вспоминал о том, как прежде отдавался мечтам, любуясь высокими вязами в тупике Сен-Доминик-д’Ан-фер.

Он пришел к выводу, что у Жанны дурные наклонности и что покойная г-жа де Рион имела основания опасаться за нее. Он повторял это с раздражением и досадой, потому что не мог понять окружающей его жизни.

Перемена обстановки была слишком резкой. Раньше он жил аскетически сурово, как монах-бенедиктинец в своей келье, и встречался в жизни только с трудностями и невзгодами. Этот ученый, простодушный, как ребенок, испытывал священный ужас перед роскошью, и сердце женщины было ему совершенно незнакомо.

И вот неожиданно он оказался лицом к лицу с богатой и праздной жизнью и решил разгадать непонятную ему душу молодой девушки. Если бы Жанна дружески протянула ему руку, как это некогда сделал Жорж, то он, не зная светских нравов, счел бы это вполне естественным. Он видел только роскошные наряды, которые пугали его, и по ним судил о ее испорченности.

Прожив в монастыре до восемнадцати лет, Жанна сохранила всю наивность детства. Ум и сердце ее дремали, пока она болтала с подружками, а жизнь, в которую ей предстояло вступить, казалась издалека сверкающей феерией. Ее дни заполняло множество пустяков — такое воспитание мы даем нашим дочерям. Она сделалась впечатлительным ребенком и в то же время благовоспитанной и элегантной куклой.

О своей матери она сохранила лишь смутные воспоминания. С девушкой никогда не говорили о г-же де Рион, и Жанна думала о ней только, когда видела в приемной матерей своих подруг. Временами она чувствовала, что ей чего-то недостает, но не сумела бы объяснить, чего именно.

Постепенно она привыкла к одиночеству. Она замкнулась в себе, стала равнодушной, даже немного озлобилась. Обладая язвительным и задорным характером, она прослыла отчаянной насмешницей. Любовь и нежность дремали в глубине ее существа. Быть может, один поцелуй превратил бы эту забияку в нежную и преданную женщину. Но некому было подарить ей этот поцелуй.

Выйдя из монастыря, она, к сожалению, попала в школу г-жи Телье. В то время в Жанне как бы воплощались два существа: юная насмешница, непокорный ребенок, относящийся ко всему с презрением, и добрая душа, которая не знала себя, но порой раскрывалась в нежном и глубоком взгляде.

Жанна с наслаждением окунулась в роскошь. Она стремилась утолить в ней сжигавшую ее жажду жизни. Ее закружил вихрь развлечений. Но иногда жизнь в доме у тетки казалась ей пустой, тогда, смеясь над собой, она доказывала себе, что ни в чем не нуждается, и упрекала себя, что желает несуществующего. Чувство любви до сих пор было ей неведомо.

В такие минуты Жанна искала забвения. Она стремилась удовлетворить свое тщеславие, получить как можно больше радости от шуршания красивых тканей, восхищения толпы, благополучия и богатства. И ей представлялось, что в этом и заключается жизнь.

Не отличавшийся проницательностью Даниель не мог проникнуть в ее сложный внутренний мир. Он отлично замечал презрительные взгляды, но не видел нежного света, изливающегося из глубины ее глаз. Он отлично слышал насмешливые слова, но не догадывался о слезах, скрывавшихся за веселыми взрывами смеха.

Даниель пришел к заключению, что у Жанны злое сердце, и эта мысль причиняла ему жестокие страдания. Он решил остаться в тени. Он предпочитал быть ее незримым хранителем, чуждаясь избитой роли наставника. К тому же он понимал, что гордый характер девушки не вынесет ни малейшей опеки. Но, по правде говоря, если бы ему пришлось открыть, кто он такой и какую миссию возложила на него г-жа де Рион, — у него не нашлось бы для этого ни смелости, ни подходящих слов.

Даниель удивлялся, что его преданность и нежность к Жанне возросли с тех пор, как он счел ее бессердечной. Он обожал девушку и сердился на нее. Когда он слышал ее злые шутки и видел, как она радуется нарядам и безделушкам, то убегал в свою комнату; и здесь перед ним снова представала взрослая девушка, которую он только что покинул, и красота ее излучала доброту. Тогда он давал себе клятву разбудить ее сердце, чтобы иметь право безгранично обожать ее.

До сих пор он не мог себе объяснить положения девушки в доме тетки. Он помнил, что г-жа де Рион говорила ему о близком разорении, а за последние двенадцать лет отец Жанны беспечно промотал остатки состояния. Даниель тайно навел справки и узнал, что этот прожигатель жизни тратит последние луидоры. А у Жанны не было никаких средств. Поэтому Даниеля удивляло щедрое гостеприимство, которое тетка оказывала племяннице.