Не зная, что делать, готовая разрыдаться, Сестра; Бедных вынула пригоршню монет, не могла же она оставить без помощи несчастных пичужек. Девочка растерялась, она совсем забыла, что у божьих птичек нет ни мельника, который смелет муку, ни пекаря, который им испечет хлеб насущный. Не знаю, на что она надеялась, но только брошенная из милосердия горсть монет упала на землю щедрой пригоршней пшеницы.

Сестра Бедных даже не удивилась. Она устроила воробушкам роскошный пир, угощая их зернами всевозможных сортов, она разбросала такое множество зерна, что весной, когда сошел снег, поле заросло травой, густой и высокой, точно лес. С тех пор этот клочок земли принадлежит птицам небесным; круглый год находят они там обильный корм, которого хватает на всех, хотя птицы слетаются туда со всех сторон, с расстояния до двадцати лье, несметными стаями.

Радуясь, что ей дана такая чудесная власть, Сестра Бедных отправилась дальше. Теперь она не довольствовалась раздачей медных су; смотря по тому, кто ей встречался, она дарила теплые блузы, плотные шерстяные юбки или почти невесомые башмаки, до того прочные, что камни крошились об их подошвы. Все это было изготовлено на неведомой фабрике; материалы были изумительной прочности и мягкости, швы были так тонко прострочены, что в отверстие, оставленное нашей иглой, легко прошли бы острия трех волшебных иголок. Не менее удивительно было и то, что каждая вещь приходилась точно по мерке бедняку, получившему ее. Вероятно, целая мастерская добрых фей разместилась на дне мешочка, со своими золотыми ножницами, которые из лепестка розы свободно выкраивают десять одеяний для херувимов. Не оставалось сомнений, что это небесная работа, так чисто все было скроено и быстро сшито.

Однако мешочек от этого ничуть не возгордился. Края его слегка поистерлись, и, пожалуй, от рук Сестры Бедных отверстие немного расширилось; он был теперь величиной с два гнезда малиновки. Чтобы ты не обвинила меня во лжи, придется рассказать, как выходили из него юбки, широкие плащи и прочие вещи шириной в пять-шесть метров. Дело в том, что все они были искусно сложены, подобно лепесткам мака, еще не развернувшегося в чашечку; да и были они ничуть не крупнее маковых бутонов. Но когда Сестра Бедных вынимала их и легонько встряхивала, сверток ткани начинал разворачиваться, вытягивался и превращался в одежду, — это уже не было ангельское одеяние, но платье можно было надеть на самые широкие плечи. Что касается башмаков, то я до сих пор в точности не знаю, в каком виде они появлялись из мешочка. Правда, я слышал, будто каждая пара помещалась в оболочке боба, которая лопалась, падая на землю. Я не стану этого утверждать, но, разумеется, от присутствия бобов не становилось меньше монет, падавших наземь подобно мартовскому граду.

А Сестра Бедных направлялась все дальше. С утра она прошла не менее двадцати лье, она ничего не пила и не ела, но не ощущала ни малейшей усталости. Она шла по обочинам дорог, почти не оставляя следов, и казалось, ее несут незримые крылья.

В один и тот же день ее видели во всех четырех концах страны. Ты не отыскала бы ни одного уголка, ни одной горы, ни равнины, где ее ножки не оставили бы на снегу легких следов. Если бы Гильому и Гильометте вздумалось преследовать ее, им пришлось бы гнаться за ней добрую неделю, и это не потому, что они не знали бы, какую дорогу избрать, — ведь за ней следовали густые толпы народа, какие собираются при проезде королей, — но она передвигалась так быстро что в другое время на подобное путешествие ей пришлось бы потратить не менее шести недель.

Свита следовала за ней, и с каждой пройденной деревней численность ее возрастала. Все, получившие от Сестры Бедных поддержку, вливались в эту свиту, и к вечеру шествие растянулось на несколько сот метров. Сестру Бедных сопровождали сотворенные ею добрые дела. Еще ни один святой не представал перед богом с такой поистине королевской свитой.

Между тем спускалась ночь. Сестра Бедных все шла вперед, а чудесный мешочек не прекращал своей работы. Наконец девочка остановилась на вершине холма; она стояла неподвижно, глядя на обогащенные ею окрестности, и ее лохмотья четко вырисовывались на фоне бледного вечернего неба. Нищие окружали ее тесным кольцом, темные людские волны перекатывались с глухим гулом. Потом наступила тишина. Сестра Бедных улыбалась где-то в небе, высоко над людьми, толкавшимися у ее ног. Она необычайно выросла с утра; стоя на вершине холма, она простерла руку к небу и сказала своему народу:

— Благодарите Иисуса, благодарите деву Марию. И вся огромная толпа расслышала ее тихий голос.

Было очень поздно, когда Сестра Бедных возвратилась домой. Гильом и Гильометта уснули, утомившись от гнева и угроз. Сестра Бедных прошла через хлев, который запирался лишь на щеколду. Она быстро поднялась к себе на чердак. Здесь девочку встретила ее приятельница луна, и была она такая ясная, такая радостная, что ей, казалось, было известно, как чудесно провела день Сестра Бедных. Так небо порой посылает нам в награду свои светлые лучи.

Девочка до крайности устала. Однако, перед тем как лечь, ей захотелось еще раз взглянуть на чудесное су, лежавшее на дне мешочка. Оно так много и так славно поработало, что, безусловно, заслуживало по-Целуя. Она села на сундук и принялась опорожнять мешок, складывая пригоршни монет к своим ногам. Она проработала добрую четверть часа, куча монет поднялась до колен, а ей все еще не удавалось добраться до дна. Она пришла в отчаяние. Ясно было, что она так и не доберется до дна, хотя бы ей пришлось завалить монетами весь чердак. Растерявшись, она не нашла ничего лучшего, как вывернуть мешочек наизнанку. Хлынула лавина чудесных, тяжелых су, в одно мгновение мансарда заполнилась на три четверти. Мешочек опустел.

Между тем звон монет разбудил Гильома. Этот милый человек спал так крепко, что не расслышал бы, как проваливается под ним пол, но от звука падающей мелкой монетки он сразу же открывал глаза. Он, растолкал Гильометту.

— Эй, жена, — крикнул он. — Ты слышала?

Разбуженная старуха принялась сердито ворчать.

— Девчонка вернулась, — продолжал он. — Мне думается, она обокрала какого-то прохожего, я слышал, как на чердаке звенят деньги.

Гильометта мигом проснулась и поднялась, она уже больше не ворчала.

— Я так и знала, что она скверная девчонка, — сказала старуха, поспешно зажигая лампу.

И тут же прибавила:

— Я куплю себе чепчик с лентами и парусиновые туфли. В воскресенье я наряжусь на славу.

Кое-как одевшись, они поднялись в мансарду, Гильом шел впереди, а Гильометта светила ему лампой. Тощие, уродливые тени заплясали на стенах.

Муж и жена поднялись наверх и замерли от изумления. На полу лежал слой монет толщиной в три фута, все углы были завалены монетами, не видно было ни кусочка пола, хотя бы величиной с ладонь. Кое-где виднелись высокие кучи монет, точно волны застывшего моря. Посреди чердака, между двух волн, спала озаренная луной Сестра Бедных. Сон сморил ее, она не смогла добраться до постели; девочка покоилась сном праведницы, и ее посещали небесные видения. Ручонки были сложены на груди, в правой руке она крепко зажала волшебный подарок нищенки. В тишине слышалось мерное, слабое дыхание спящей, а ее любимое светило отражалось в блестящих монетах, окружая девочку золотым кольцом.

Гильом и Гильометта быстро оправились от изумления. Свершившееся чудо было им на руку, и они не стали тратить время на догадки, от бога оно или от дьявола. Поспешно оценив сокровище на глаз, они решили удостовериться, что лунный свет и сумрак не сыграли с ними злую шутку. Оба наклонились, жадно растопырив руки.

И здесь произошло нечто столь необычайное, что мне даже трудно это рассказать. Едва Гильом схватил пригоршню монет, как они превратились в огромных летучих мышей. Он с ужасом разжал руку, и мерзкие твари с пронзительными криками заметались по чердаку, ударяя его по лицу длинными черными крыльями. Тем временем Гильометта схватила целый выводок крысят. Они вонзили ей в руки острые белые зубы и начали бегать по ее юбкам. Старуха, которая готова была упасть в обморок при виде мышки, почувствовала на себе целую стаю крыс и едва не умерла от ужаса. Минуту-другую они стояли, не рискуя прикоснуться к этим монетам, таким красивым на вид и таким неприятным на ощупь. Оба смущенно посмеивались, подбадривая друг друга взглядами, точь-в-точь как ребенок, который обжегся горячим лакомством и не знает, улыбаться ему илиплакать. Гильометта первая не устояла перед искушением: она протянула тощие руки и схватила две пригоршни монет. Она зажала их покрепче, чтобы не выронить, и тут же испустила вопль от нестерпимой боли: вместо монет в руках у нее оказались длинные, острые иглы, пригвоздившие пальцы к ладоням. Гильом, увидя, что Гильометта нагнулась, тоже решил взять свою долю богатства. Но вместо денег у него в руках очутились раскаленные уголья, которые, точно порох, обожгли ему пальцы.