Неожиданный жилец, определенно, был большой удачей для Старика Гао.
Он договорился со Вдовой Цянь, чтобы ее внучка трижды в неделю носила незнакомцу еду. Это стоило ему нескольких монет; а незнакомцу — небогатого рациона, включавшего рис и овощи, а по дням доставки еще и глиняного горшка с горячим супом.
Каждые десять дней, движимый любопытством, Старик Гао взбирался на холм к своей пасеке. Инспектируя свои одиннадцать ульев, он с удивлением обнаруживал, что под чутким присмотром чужеземца соты наливаются гораздо лучше и больше, как никогда прежде. Ну и конечно, он не мог не обратить внимания, что ульев теперь двенадцать. Черных пчел стало больше на пасеке.
Потом, в одно из посещений, Старик Гао принес на пасеку досок, и вдвоем с незнакомцем, молча, грубо говоря «плечом к плечу», колотили несколько дней конструкцию под новый улей, и даже сколотили еще один.
Как-то раз незнакомец сказал, что улей, который они сколотили, был сконструирован одним американцем всего семьдесят лет назад. Для Старика Гао эти слова прозвучали, как полнейшая белиберда, — потому что он сам придерживался инструкций, данных ему отцом, о которых знала вся деревня и все пасечники, включая их дедов и, без сомнения, прадедов, — однако он сдержал свои эмоции и просто промолчал.
Ему было хорошо в обществе чужеземца. Они настроили еще и еще ульев, и Старик Гао жалел, что чужеземец уже весьма почтенный старик. Что он не переживет Гао и не примет управление пасекой на себя после его смерти. Но сплоченность, которой двое пожилых мужей достигли, забивая гвозди в доски, перевешивала даже отчетливое ощущение, что им не придется пережить еще пол-дюжины зим.
Старик Гао приметил небольшой аккуратный цветник, который незнакомец разбил недалеко от улья, который он взял в аренду, и который он переставил довольно далеко от других ульев пасеки. Цветник с ульем был отгорожен мелкой сеткой от всего остального; в дополнении он вырезал в улье потайную дверцу на задней стенке, чтобы можно было снимать мед и одновременно не давать пчелам разлететься, чтобы они снимали пыльцу только с цветов под сетчатым куполом. Гао также приметил, что кроме клумбы с цветами, внутри купола стоял поднос с кусочками сахара, пропитанными жидкостями разного цвета. Кусочки были в основном ярко красного и зеленого цветов; один был ослепительно синего цвета, и один был канареечно-желтый. Старик попробовал спросить у незнакомца что это, но тот лишь кивнул головой и улыбнулся, не сказав ничего.
Пчелы с удовольствие поглощали сиропы, облепив плотно кусочки, и толпясь на жестяном поддоне. Наевшись до отвала, они улетали обратно в улей.
Незнакомец довольно часто сидел, рисуя пчел Старика Гао в своем блокноте. Старик Гао, рассматривая их и слушая пространные объяснения уникальности их строения, а также курс анатомии пчел, начиная с особей, найденных застывшими в янтаре, слушал весьма не внимательно и скорее вообще не слушал, — хотя нельзя сказать, что виной тому был скверный китайский незнакомца и то, что в самые ответственные моменты его небогатый словарь подводил его. Для Старика это были просто его пчелы, которые после его смерти окажутся ничейными и возможно разлетятся по всему краю. Ни одни другие пчелы здесь не приживались,(а он много раз пытался добиться этого), но черные особи либо убивали их, либо, собирая всю пыльцу, оставляли их голодать.
Последний раз Старик Гао поднялся на холм в самом конце лета. Скоро должен был наступить октябрь. Ульи привычно жужжали, ломясь от меда. Но хижина была пуста.
С того самого дня он больше не встречал чужеземца.
**
Работа кончена.
У меня всё получилось, и наряду с триумфом я чувствую и жгучее разочарование, словно не я выиграл этот квест, словно сгустившиеся на горизонте тучи не принесли предощущаемого дождя.
Как странно теперь смотреть на свои руки и видеть не то, чем они стали, а то какими ни были в молодости: с не опухшими костяшками, покрытые черными короткими волосами, с не такими белесыми ладонями.
Этот зыбкий путь, в своей неочевидности решения оказался не по зубам многим предшественникам. Первый Император Китая, три тысячи лет назад, погиб сам и чуть не погубил всю страну, гонясь за этой неуловимой птицей. А что же я? Потратил на всё чуть больше двадцати лет!?
Откуда мне знать, нужное ли открытие я сделал или нет. (Думаю, и так и так, оказавшись на «пенсии» без дела, я бы сошел с ума). Майкрофт подкинул мне проблему. Я вложил силы. Я отыскал решение. Неизбегаемая цепочка.
Расскажу ли я об этом всему миру? Нет, естественно.
Как бы то ни было, у меня осталось прекрасного густого коричневого меда еще половина горшочка. Вот что есть в моей сумке, что способно затмить собой ценность национального единства. (У меня было искушение написать «цену всего чая в Китае», видимо потому что часто в последнее время задумывался о средствах к существованию, — однако я испугался, что даже Ватсон забракует эти слова, увидев в них клише).
Кстати о Ватсоне…
Я поставил перед собой всего одну задачу. Довольно простенькую и легкую: добраться до Шанхая и сесть на пароход до Саутгемптона. Боже мой, через пол-мира!
Как только доберусь до Англии, первым делом отыщу Ватсона. Думаю, он будет жив еще; в этом есть нечто иррациональное и нелогичное, если его переход по ту сторону завесы в мое отсутствие, прошел бы незаметно для меня.
Куплю театральный грим и, чтобы не испугать его, загримируюсь под старика. Приглашу его выпить со мною чаю.
Уже знаю, что подам на стол. Тосты, масло и мой коричневый мед.
***
В деревне рассказывали, что какой-то чужеземец покинул эти края, направляясь на восток, однако все они уверяли Старика Гао, что это был не его жилец, кому он сдавал свою хижину. Этот варвар был молод и горд, его длинные темные волосы были густы и развевались на ветру. Разве можно было спутать его со стариком, появившимся здесь весной? Хотя нашелся один свидетель, подтвердивший, что у варвара была за плечами та же громоздкая, похожая на ящик, сумка.
Старик Гао прочесал все склоны холма, нисколечки не веря в то, что он собирался отыскать.
Незнакомец исчез. И его сумка вместе с ним.
Недалеко от своей хижины Старик Гао обнаружил пепелище. Несомненно, здесь провел свои последние минуты незнакомец. Тут были в основном бумаги, среди которых по не обуглившемуся уголку Старик узнал листок с рисунком его пчелы. Многое из рукописей незнакомцев не прогорело полностью, хотя какое это имело значение для старого пасечника, которому варварский почерк казался бессмысленной чиркотнёй. Старик Гао заключил, что бумаги были сожжены в последнюю очередь, потому что, раскидав невесомый пепел по сторонам, он обнаружил крупные древесные угли, которые до сжигания были тем самым ульем, который незнакомец брал в аренду. Жестяной поддон, со сверкающими каплями пережженого сахара, был так же обуглен.
Как объяснял сам незнакомец, разные цвета для сахарных кусочков, он придумал сам, чтобы различать их по концентрации настойки, которой они были политы. Для чего это было сделано, Гао не понял тогда, и не понимал сейчас.
Подобно сыщику, старик обыскал хижину, надеясь найти хоть какие-то подсказки, прояснившие бы ему и род деятельности незнакомца и то, куда он мог отправиться. Под подушкой он обнаружил еще четыре серебряные монеты (два юаня и два песо), но не раздумывая, отбросил их в сторону.
В другой стороне от хижины он обнаружил крупный ком отработанной восковой пульпы, покрытой остатками сладкой и липкой жидкости, которую жадно сосали последние запоздалые пчелы. Старик Гао долго разглядывал его и, наконец, решился.
Он собрал всё до последнего кусочка, сложил на кусок ткани, не плотно обернул со всех углов, и положив в горшок, не сильно превышавший сверток по объему, залил водой. Потом он разжег жаровню, поставил горшок на плиту, и снял, прежде чем вода закипела. Спустя какое-то время воск поднялся на поверхность, освободив всё, что он раньше скреплял: и мертвых пчел, и грязь, и пыльцу и прополис, — всё это было теперь внутри набухшей ткани.
