Превратить вражескую землю в пустыню — вот цель ведущего войну сеньора; и знать не прекращает воевать. Войны идут повсюду, ибо это занятие и ремесло знатного человека, и сам он прежде всего воин, предводитель отряда с соответствующими вкусами и привычками. Он не только любит войну, он живет ею. Вся его молодость проходит в подготовке к ней; вырастая, он посвящается в рыцари и ведет войну так долго, как только позволяют ему силы, до самой старости. Его дом — казарма, крепость, замок, служащий оружием нападения и защиты. Когда же по чистой случайности он пребывает в мире, то и тогда стремится предаваться войне воображаемой, сражаясь на турнирах, ибо мы увидим, что турнир — уменьшенная копия войны, дополнительная возможность сражения и получения добычи. Впрочем, несмотря на относительный прогресс общей культуры, невзирая на усилия духовенства, королей и некоторых знатных сеньоров, ставших государственными мужами, война практически на всей территории Франции была почти постоянным бедствием и нормальным состоянием тогдашнего общества.

Этот чудовищный и парадоксальный факт воспринимается с некоторым трудом. При нынешних миролюбивых привычках и нравах, в условиях опеки собственности и личности со стороны государства очень трудно вообразить себе страну вроде Франции времен Филиппа Августа, разделенную на провинции, жители которых представляли собой множество маленьких народов, враждебно настроенных по отношению друг к другу; сами провинции подразделялись на множество сеньорий или фьефов, обладатели которых не прекращали воевать; не только бароны, но и владельцы небольших замков вели замкнутый образ жизни, были вечно заняты враждой со своими сюзеренами, себе подобными или своими подданными; к этому надо добавить соперничество города с городом, деревни с деревней, равнины с равниной, войны между соседями, которые в те времена, кажется, самопроизвольно зарождаются даже от самого различия территорий с их обычаями. Как же в подобном хаосе, среди такой вражды мог существовать простой народ? Как крестьяне, столько терпевшие уже от лихоимства сеньориальной эксплуатации и природных бедствий, сопротивлялись каждодневным потрясениям, первыми жертвами которых они были? К тому же эти люди еще и трудились в условиях опустошений и грабежа точно так же, как жили посреди чумы и голода; и следует признать, что у знати всегда доставало крестьян для издевательств и угнетения и хижин для поджога.

Можно было бы рассматривать одну провинцию за другой, неизменно убеждаясь в реальности бесчисленных войн, сталкивавших между собой феодалов и другие классы общества. Но для многих регионов отсутствуют точные и представительные исторические сведения, а поэтому полный и скрупулезный перечень подобных сцен опустошения невозможен; во всяком случае, он был бы бесконечным. По крайней мере, можно выделить некоторые характерные черты и события, произведшие наибольшее впечатление на современников и отозвавшиеся в хартиях и хрониках. Можно выделить самые общие типы феодальных войн, если полагать с определенной уверенностью, что все, происходившее в некоторых провинциях, происходило и в других, а воинственные и грабительские инстинкты рыцарского сословия порождали везде одно и то же зло. Разумеется, здесь не идет речь о великих событиях политической истории, приведших, например, к борьбе капетингского короля с Плантагенетами или могущественными феодалами. Мы ни в коей мере не забываем, что войны и завоевания Филиппа Августа предавали огню и крови значительную часть Франции на протяжении почти всего его правления по крайней мере до 1214 г., до окончательной победы при Бувине. Но под этим первым слоем исторических войн находятся другие, располагавшиеся на различных уровнях феодальной иерархии, несметное число частных соперничеств, мелких разрушений и сражений местного масштаба, в которых были заинтересованы лишь местные феодалы, но которые были не менее губительны для крестьянина.

Война повсюду, и прежде всего — в лоне сеньориальных семейств. Вопросы наследства и преемственности, разрешаемые сегодня гражданским правосудием, приводили тогда чаще всего к вооруженной борьбе. Когда старший сын сеньора, законный наследник фьефа, вступал в возраст ношения рыцарских доспехов, он требовал часть своего домена и сеньориальных доходов, ибо ему нужны были деньги на развлечения, друзей, чтобы блистать на турнирах. Иногда даже он добивался определенного приобщения к сеньориальной власти, права пользования печатью сеньории для узаконения своих актов, а также участия в верховной власти отца в качестве соправителя в ожидании всего наследства. Некоторые отцы соглашались на подобный аванс и добровольно предоставляли молодому рыцарю домены и даже участие в управлении; другие выделяли деньги или землю, сохраняя сеньорию исключительно за собой; третьи не желали ни от чего отказываться при жизни и не давали ничего. В этом случае сын, подталкиваемый «дурными советчиками», начинал открытую войну со своим отцом, и фьеф на долгие годы оказывался в пламени пожара. К примеру, именно этим объясняется длительная ссора, восстановившая друг против друга в конце правления Людовика VII и начале царствования Филиппа Августа двух сеньоров Божоле, Умбера III — отца и Умбера IV — сына. Нам неизвестны детали этой семейной распри; лишь из решения третейского суда архиепископа Лионского, в 1184 г. положившего ей конец, известно, что она стала сущим разорением для Божоле и Лионне. В самом деле, вот какие выражения употребляет арбитр: «Среди всех несчастий, свалившихся на наш край, на первое место следует поставить эту бурю (tempestas ilia), непримиримую борьбу, которую вели друг против друга Умбер де Божере и его сын и конец которой уже отчаивались положить». В 1184 г., однако, воюющие стороны договорились и поклялись в мире на реликвиях в Лионе. И тогда, говорится в документе, «отец принял сына как наследника по рождению и дал ему клятву в этом пред всеми присутствовавшими. В свою очередь сын принес ему оммаж. Так через наше [архиепископа] посредничество молодой Умбер вернул отцу большую часть сеньории, на которую уже было наложил руку». Однако отец получил ее почти полностью разграбленной наследным владельцем.

В хронике Ламбера Ардрского, посвященной маленьким гинским и ардрским сеньориям Артуа, читаем, как молодой Ар-нуль, сын гинского графа Бодуэна II, получает в 1181 г. рыцарский меч. Едва оказавшись обладателем звания воина, сын начинает требовать наследства: «У Арнуля был советник, Филипп де Монгарден, которого он держал подле себя вопреки воле отца, графа Гинского. Сей советник не переставал подстрекать молодого человека потребовать город Ардр и имущество, переходившее к нему от матери. По этому поводу между отцом и сыном тянулись длинные переговоры и частые встречи. Графу Гинско-му не нравилось поведение сына, но, чтобы его усмирить, потребовалось вмешательство фландрского графа Филиппа Эльзасского. Молодой Арнуль после долгих переговоров получил местности Ардра и Колвида, но лишь с частью их угодий».

Тут разлад между отцом и сыном, владельцем фьефа и признанным наследником, кажется, не привел к войне; во всяком случае, хронист не говорит о ней, но мы видим, что это едва не произошло. Недоверие обладателя сеньории к своему наследнику было тогда свойственно всем; оно обнаруживается как на верхних, так и на нижних ступенях феодальной лестницы. Известно, как могущественный властитель державы Плантагенетов повел себя со своим старшим сыном Генрихом Молодым, а потом и с Ричардом Львиное Сердце. Мы также знаем, что Филипп Август тоже не хотел давать своему сыну Людовику, будущему Людовику VIII, бывшему, однако, образцовым сыном, графство Артуа, сеньором которого наследный принц считался по матери. Людовик никогда не носил титул сеньора или графа Артуа и не имел своей канцелярии — его акты заверяли должностные лица его отца. Всегда ревниво относившийся к своей власти, Филипп Август не переставал присматривать за сыном и держать его под опекой до конца своей жизни, и тому было уже больше тридцати лет, когда он стал королем по титулу. «Сын мой, ты никогда не причинил мне огорчения», — сказал Людовику Филипп на смертном одре. Правда, старый король принял такие меры предосторожности, что его наследнику было бы трудно причинить ему серьезные неприятности. Но мы только что видели, что в большинстве случаев" это были обоснованные предосторожности и что молодые рыцари, алчные, как и их отцы, стремились всеми силами ускорить получение наследства.