Забастовка профессоров, приостановка занятий! Даже сегодня эксцесс оказался бы серьезным; во времена же Филиппа Августа дело выглядело публичным скандалом, почти оскорблением религии. Значение Парижского университета как источника пополнения рядов духовенства было таково, что прекращение занятий было равноценно внезапной приостановке всей церковной жизни Европы. И король Франции сделал все, что от него потребовали. Парижский прево был брошен в темницу со всеми своими соучастниками, которых удалось найти. Поскольку некоторые убийцы бежали, Филипп велел разрушить их дома и вырубить виноградники. Немного позднее школяры просили освободить прево и других задержанных, осужденных на вечное заточение, при условии передачи им виновных. Их бы подвергли в школе бичеванию, а потом отпустили. Но Филипп Август отказал, сказав, что его честь не позволит, чтобы слуг короля наказывал кто-то, кроме него самого. Прево долго оставался в королевской тюрьме. Под конец он попытался бежать по веревке через стену, но веревка оборвалась, и он, упав с большой высоты, разбился.
Для людей университета было важно любой ценой заставить светскую власть признать свое положение привилегированных клириков, подсудных только своим трибуналам, и больше не иметь отношений с королевскими стражниками. В 1200 г. Филипп Август полностью удовлетворил их требования. Прево Парижа может арестовать школяра только на месте преступления; при задержании он не должен с ним грубо обращаться, разве что виновный окажет сопротивление. И он задержит его лишь затем, чтобы немедленно передать церковному правосудию. Если судьи в момент задержания нет, нарушителя будут стеречь, покуда не переведут в дом другого школяра. Глава или ректор университета (capitale Parisiensium scolarium) ни под каким предлогом не может задерживаться королевскими стражниками. Одни только церковные судьи имеют право посадить его под арест. Даже у помощников или слуг-мирян школяров есть своя привилегия! Люди короля могут схватить их только на месте явного преступления. Однако следует также защитить студентов и от произвола парижских горожан. Последние должны поклясться, что, если увидят, как мирянин издевается над школяром, то не колеблясь засвидетельствуют это перед судьями. Ежели на школяра нападут миряне с оружием в руках, с палками или камнями, свидетели инцидента должны схватить нападающих и передать их королевским стражникам. И последний пункт. Парижский прево, находящийся при исполнении обязанностей, и горожане Парижа должны принести клятву в присутствии университета, что будут добросовестно соблюдать статьи этой привилегии. В будущем всякий прево при вступлении в должность будет приносить ту же клятву.
Таков этот знаменитый ордонанс, рассматриваемый, и не без основания, как хартия начала университетских свобод. Привилегия значительная, ибо она изымала университет из гражданской юрисдикции, объявляла его неприкосновенным и священным для королевских представителей и подчиняла церковным судьям, весьма снисходительным к духовенству. Она на века утверждала независимость, а впоследствии — процветание великой интернациональной корпорации; но, гарантируя школярам почти полную безнаказанность, она имела своим следствием серию бесчисленных баталий, которыми наполнена их история. Впрочем, хартия Филиппа Августа не является, как иногда говорят, конститутивным указом для университета; она не содержит никаких мер. В ней университет появляется как уже оформившаяся корпорация, имеющая даже главу, обозначенного неопределенным термином capitale. Кто этот глава? Глава факультета искусств, «актер», который станет к концу XIII в. представителем университета? Ничто не дает основания для подобного утверждения. Наконец, признаем, что, делая школяров и магистров подсудными исключительно церковным трибуналам, Филипп Август не вводил ничего нового. Он просто санкционировал объявленное несколькими годами ранее папой Целестином III приравнивание университетских людей к духовенству.
Но всегда ли было возможно целиком и полностью приравнять студента к клирику? Вопрос был поднят в 1208 г., когда легат Иннокентия III кардинал Гуала заставил духовенство Парижского диоцеза принять указ, направленный на исправление нравов. Самым суровым наказаниям подвергали клириков, которые не носили тонзуру и одеяние своего сословия, а также тех, кто продавал таинства, занимался торговлей, жил с женщинами. Должно ли проявлять подобную строгость к магистрам и студентам университета? Кардинал рассудил, что это затруднительно, ибо он посчитал своим долгом завершить указ статьей, касающейся исключительно школяров. Школяры-правонарушители не могут, как прочие клирики, подлежать немедленному отлучению. Для начала профессора предупредят их всех вместе и пригрозят анафемой. Если же они будут упорствовать в своих проступках, университетская власть в присутствии всей школы их снова предупредит, но на этот раз индивидуально и поименно. В случае продолжающихся бесчинств они будут выданы канцлеру собора Богоматери для отлучения и останутся отлучены, покуда не получат прощения от епископа или, в его отсутствие, от аббата Сен-Виктора.
Именно папство делает для школяров подобное дисциплинарное предписание, единолично рапоряжаясь привилегированным сословием. В 1207 г. Иннокентий III, найдя чрезмерным число профессоров теологии, единовластно свел его к восьми. Двумя годами позднее он позволил университету реформироваться самому. Некоторые молодые доктора искусств не боялись нарушать полученные предписания. Их упрекали в малопристойном внешнем виде, в несохранении традиционного порядка на уроках и диспутах, в абсолютном пренебрежении к обязательному присутствию на похоронах собратьев. Корпорация избрала восемь присяжных с поручением выработать нормы поведения, обязательные для всех магистров. Только один среди них отказался покориться и принести клятву. Его вывели из состава профессоров. Немного позднее он смирился, принес повинную и попросил о восстановлении. Но понадобилась булла Иннокентия III (1208-1209 гг.), чтобы позволить ему вернуться в сообщество. По столь активному вмешательству папской власти в мельчайшие детали университетской жизни можно судить о той роли, которую оно брало на себя в сложных обстоятельствах. Рим — могущественный покровитель, к которому прежде всего прибегают магистры и студенты, когда моральные и материальные интересы корпорации оказываются в опасности.
В 1210 г. Парижский университет пережил один из самых серьезных кризисов. То, чего опасались подозрительные умы и противники научного прогресса, произошло. Под сенью монастыря Богоматери в университет постепенно просочилась ересь. Магистр искусств, ставший теологом, Амальрик Венский, или Шартрский, открыто поучал, что каждый христианин есть частица Христа, а следовательно — часть Божества, и доходил до крайности в своем пантеизме. Теологи, верные ортодоксальному учению, взволновались. Амальрик, подвергшийся нападкам и осужденный всеми своими коллегами, по требованию университета, пожаловавшегося в Рим, вынужден был поехать объясняться с Папой. Иннокентий III, услыхав изложение его доктрины и противного мнения, которого придерживались посланники университета, в свою очередь осудил еретика. Последний возвращается в Париж, и там перед собравшимся университетом его принуждают отречься. Заболев от огорчения и унижения, он вскоре умер, внешне примирившись с Церковью. Но его идеи пережили его самого.
Пантеизм Амальрика Шартрского, распространяемый и развиваемый его учениками, положил начало новой религии, религии Святого Духа. Ветхий Завет был вытеснен Новым; но и время последнего миновало, и начинается воцарение Духа. Поскольку каждый христианин есть воплощение Святого Духа, частица Бога, таинства становятся не нужны, ибо достаточно милости Святого Духа, чтобы спасти весь мир. У этой доктрины, зародившейся в университетских теологических штудиях, были свои апостолы и мученики — университетские преподаватели. Ловкий маневр епископа Парижского и канцлера Филиппа Августа, брата Герена, привел к разоблачению этих сект. В них почти все были магистрами, студентами теологии, дьяконами или священниками. Одному из них, Давиду Динанскому, составившему учебник доктрины, удалось вовремя бежать. Другие же были схвачены и предстали перед судом на Парижском соборе под председательством Пьера де Корбея, архиепископа Сансского. У нас есть текст постановления, вынесенного собором 1210 г. Было решено вырыть и выбросить с церковного кладбища тело магистра Амальрика, основоположника ереси, а память о нем уничтожить во всех приходах провинции. Из задержанных сектантов одни будут отрешены от должности и переданы в руки светских властей, двенадцать из них сожгут 20 декабря на равнине Шампо, прочие будут осуждены на пожизненное заточение. Пощадили только женщин и простолюдинов — убогие души, виновные лишь в том, что попали под влияние теологов. Наказание распространилось и на книги. Записки магистра Давида Динанского были публично сожжены. От инцидента пострадал даже Аристотель — в школах университета было запрещено под страхом отлучения изучать его естественную философию и комментарии к ней Аверроэса. Наконец, собор постановил считать еретиками всех, у кого обнаружат «Символ веры» и «Отче наш» в переводе на французский язык.
