– Кто этот третий? – спросил меня Сэм.

– Это Клеки-Петра, Рэттлер называет его бакалавром.

– Клеки-Петра, бакалавр? Я слышал о нем, чтоб мне лопнуть. Таинственная личность. Белый, но уже давно живет среди апачей. Он вроде миссионера, хотя и не священник. Я рад его видеть. Прощупаем его немного! Хи-хи-хи!

– Если он позволит.

– Не укусит же он меня! Ба, да тут еще что-то произошло?

– Да, и очень серьезное.

– Говорите же!

– Мне пришлось сделать то, от чего вы меня вчера предостерегали.

– Точнее! Я от многого вас предостерегал.

– Я встретил гризли.

– Как? Что? Где? Вы шутите?

– Ни в коем случае. За этими кустами, в лесу. Он затащил туда тушу старого быка.

– Сто тысяч чертей! И надо же было этому случиться как раз тогда, когда меня не было в лагере! Кто-нибудь пострадал?

– Да, погиб Роллинс.

– А вы? Что делали вы? Держались в сторонке, как я советовал?

– Да.

– Правильно! Хотя что-то не верится.

– Придется поверить. Я держался настолько в стороне, что он ничего не смог со мной сделать, а я всадил ему нож между ребер.

– Вы в своем уме? Напали на него с одним ножом?

– Да, у меня не было ружья.

– Нет, это уже ни в какие ворота не лезет! Этот гринхорн специально берет с собой тяжелый карабин на медведя, а когда тот появляется, убивает его ножом. Это же нарочно не придумаешь!

– Рэттлер утверждает, будто не я уложил гризли, а он.

И я рассказал другу, как все произошло – и о медведе, и о ссоре с Рэттлером.

– Ну и легкомысленный парень! – вскричал Сэм. – Никогда в жизни не видел серого медведя, а идет на него, как на старого пуделя! Немедленно хочу поглядеть на добычу! Дик, Билл, пошли посмотрим, какую глупость выкинул опять наш гринхорн!

В это время очнулся Рэттлер, и Сэм бросил ему:

– Послушайте, мистер Рэттлер, вы опять пристаете к моему юному другу. Если вы дотронетесь до него еще хоть раз, я уж постараюсь, чтобы этот раз был для вас последним. Запомните, мое терпение кончилось. – И он торжественно удалился с друзьями.

Лицо Рэттлера исказилось яростью, он с ненавистью взглянул на меня, но промолчал, хотя готов был взорваться, как мина, в любую секунду.

Оба индейца и Клеки-Петра уселись рядом на траве, инженер устроился напротив, но разговор не начинали. Ждали возвращения Сэма и его приговора. Вернулся он довольно быстро и еще издалека закричал:

– Какой дурак сначала стреляет в медведя, а потом убегает? Если не хочешь вступать с ним в схватку, то нечего и стрелять, только раздразнишь. Оставьте его в покое, и он не нападет. Так кто же убил медведя?

– Я! – поспешно вскричал Рэттлер.

– Вы? А чем?

– Пулей.

– Правильно, все сходится!

– Я так и думал!

– Верно, медведь сдох от пули.

– Значит, он мой! Слушайте, добрые люди. Сэм Хокенс на моей стороне, – торжествовал Рэттлер.

– Ну конечно, ведь ваша пуля чиркнула медведя по голове и оторвала кончик уха, от чего гигант на месте скончался. Хи-хи-хи!

Досыта насмеявшись, Сэм продолжал:

– Если и вправду в медведя стреляло несколько человек, то все они со страху промазали. Только одна пуля приласкала его по уху, других следов нет. Зато имеются четыре огромные ножевые раны: две около сердца и две прямо в нем. Кто его заколол?

– Это сделал я.

– Вы один?

– Один!

– Значит, медведь – ваш, точнее, вам принадлежит шкура, а мясо – всем нам. Поделите мясо вы, таков обычай Дикого Запада. Что скажете, мистер Рэттлер?

– Чтоб вас черт побрал!

Задыхаясь от проклятий, Рэттлер направился к фургону, где стоял бочонок с бренди, плеснул в стакан и залпом выпил. Ну вот, теперь он будет пить, пока не свалится с ног.

Спор был закончен, и Бэнкрофт обратился к вождю, чтобы тот изложил свою просьбу.

– То, что я хочу сказать, – не просьба. Это приказ, – гордо произнес Инчу-Чуна.

– Вы не вправе приказывать мне, – высокомерно ответил старший инженер.

На мгновение лицо вождя вспыхнуло гневом, однако он сдержал себя и спокойно ответил:

– Мой белый брат, ответь мне, но по совести. Там, где живет белый брат, у него есть свой дом?

– Да.

– И сад перед ним?

– Да.

– Стерпел бы мой белый брат, если бы сосед начал строить дорогу через его сад?

– Нет.

– Места по ту сторону Скалистых гор и на восток от Миссисипи принадлежат бледнолицым. Как бы бледнолицые посмотрели на то, если индейцы пришли туда строить железную дорогу?

– Мы бы выгнали их.

– Мой брат прав. Но бледнолицые пришли на наши земли, ловят наших мустангов, убивают наших бизонов, ищут у нас золото и драгоценные камни. И вот теперь еще собираются строить длинную-длинную дорогу, по которой побежит огненный конь. И новые тысячи бледнолицых приедут сюда, чтобы отнять у нас последнее. Так как же мы должны поступить?

Бэнкрофт молчал.

– Неужели мы совсем бесправны? Вы называете себя христианами и все время говорите о любви, а сами нас грабите и убиваете, требуя в ответ покорности. Вы говорите, что ваш Бог – добрый отец всех краснокожих и белых людей, но отец он только для вас, для нас же – отчим. Разве вся эта страна не принадлежит краснокожим? Вы отобрали ее у нас, а что дали взамен? Нищету, нищету и еще раз нищету!

Вы гоните нас все дальше, забирая все наши земли. Мы задыхаемся в тесноте. Почему вы так делаете? Нужда заставляет? Самим земли мало? Нет, это все ваша жадность. Там, где вы живете, хватит места для всех, для многих миллионов, а краснокожий, законный хозяин этой страны, должен ютиться на жалком клочке земли. Клеки-Петра рассказывал мне о вашей священной книге – Библии. В ней сказано, что у первого человека было двое сыновей, и один из них убил другого, а кровь убитого взывала к небесам о мщении. Не так ли происходит и с нами – краснокожими и белыми братьями? Вы – каины, а мы – авели, чья кровь взывает к небесам о мщении. Вдобавок ко всему вам бы еще хотелось, чтобы мы покорно позволяли себя убивать. Нет, мы будем защищаться! Нас гонят с насиженных мест все дальше и дальше. Казалось, здесь мы нашли наконец отдых и пристанище, но вот вы вновь приходите и начинаете прокладывать путь для огненного коня. Разве у нас не такие же права на свой сад, как у тебя на твой? Действуя по вашим законам, мы должны были бы истребить всех вас. Мы так не делаем, только хотим обладать теми же правами, что и вы. Но оказывается, у ваших законов два лица, и вы выбираете то из них, которое вам выгодней. Ты хочешь строить здесь дорогу, а спросил ли ты нашего разрешения?

– Это излишне.

– Почему? Разве это ваша страна?

– Да, я так считаю.

– Нет, она принадлежит нам. Разве ты купил ее у нас?

– Нет.

– Разве мы подарили ее тебе?

– Мне – нет.

– И другим тоже. Если ты честный человек и приходишь сюда строить дорогу для огненного коня, то первым делом должен спросить того, кто тебя послал, имеет ли он право, и должен потребовать доказательств. Но ты этого не сделал. Я запрещаю вам дальше мерить нашу землю.

Последние слова Инчу-Чуна произнес с особым нажимом, в них слышалась суровая решимость. Меня его речь потрясла. Много книг читал я об индейцах, но в них они изображались совсем другими. Инчу-Чуна говорил на чистом английском языке, аргументация и логика его речи свидетельствовали о ясном уме. Быть может, это заслуга бакалавра Клеки-Петры?

Положение было в высшей степени затруднительное. Будь старший инженер честным человеком, он признал бы справедливость обвинений вождя. Но мистер Бэнкрофт честным человеком не был, поэтому принялся выкручиваться, пытаясь оправдать наше присутствие. Вождь легко прижал его к стене своей железной логикой, и тогда старший инженер в раздражении обратился ко мне:

– Сэр, вы разве не слышите, о чем идет речь? Скажите же свое веское слово.

– Благодарю покорно, мистер Бэнкрофт, но я геодезист, а не адвокат. Мне приказано делать измерения, а не произносить речи.

Инчу-Чуна решительно отрезал: