— Если жена найдет возможным как-нибудь это устроить, я охотно предложил бы вам всем переночевать у нас.

— О, мы не хотели бы никого стеснять. Вас это, правда, не затруднит? — сказал Кофлин.

После того как миссис Тромп кое-как подавила желание отозвать мужа в сторону и сделать ему негромкое, но крепкое внушение, а старший мальчик Тромпов узнал, что маленькому джентльмену «неприлично лягать малюток-гостей, которые проделали такой далекий, далекий путь», все были вполне счастливы. Миссис Кофлин и миссис Тромп сокрушались о дороговизне мыла и масла и обменивались рецептами консервирования персиков, а мужчины сидели на крыльце, закинув ногу на ногу, и, воодушевленно размахивая сигарами, наслаждались профессиональными разговорами:

— Скажите, доктор, как у вас дела с гонорарами?

(Говорил Кофлин, а может быть, и Тромп.)

— Да в общем недурно. Немцы платят хорошо — первый сорт! Им не надо посылать счетов. Когда снимут жатву, они сами приходят и спрашивают: «Сколько я вам должен, доктор?»

— Н-да, немцы народ аккуратный.

— Аккуратнейший. Среди них почти нет неплательщиков.

— Факт. А скажите, доктор, что вы даете при желтухе?

— Как вам сказать, доктор, в упорных случаях я обычно прописываю нашатырь.

— Вот как? Я тоже до сих пор прописывал нашатырь, но на днях напал на заметку в журнале А.М.А.[44], в которой говорится, что это будто бы бесполезно.

— В самом деле? Так, так! Не читал. Гм… Да. Скажите, доктор, как вам кажется, можете ли вы чем-нибудь помочь при астме?

— Знаете, доктор, я вам совершенно конфиденциально скажу одну вещь, которая вам, вероятно, покажется странной. Но я убежден, что лисьи легкие — прекрасное средство от астмы и от туберкулеза тоже. Я сказал это однажды специалисту-легочнику из Сиу-Сити, и он поднял меня на смех — заявил, что это-де ненаучно, а я ему ответил по-своему: «А черта мне в том, говорю, научно это или нет! Я не утверждаю, говорю, что это последнее слово науки; но это средство, говорю, дает результаты, а мне важен прежде всего результат!» Вот что я ему сказал. Да, смею вас уверить: пусть у хорошего деревенского врача не стоит после имени длинный хвост из букв[45], но он накопил множество наблюдений, самых загадочных, которые он не в состоянии объяснить; и, клянусь вам, я убежден, что большинство этих липовых ученых могут очень многому поучиться у простого деревенского практика — смею вас уверить!

— Еще бы! Факт! Лично я предпочитаю оставаться здесь, в деревне, ходить иногда на охоту и жить в свое удовольствие, чем быть самым первоклассным специалистом в большом городе. Одно время я подумывал сделаться рентгенологом — поехать в Нью-Йорк, пройти за два месяца курс, а потом устроиться где-нибудь в Бьютте или в Сиу-Фолсе, но я прикинул, что, если там я стал бы зарабатывать даже девять-десять тысяч в год, это едва ли составит больше, чем три тысячи здесь, так что… И как-никак нельзя забывать долг перед своими старыми пациентами.

— Это верно… А скажите, доктор, что за человек этот ваш Мак-Минтерн?

— Я, понимаете, не люблю подставлять ножку своему собрату-врачу, и он, думается мне, полон добрых намерений, но, между нами говоря, слишком уж он, черт возьми, полагается на догадку. Взять вас или меня — мы в каждом случае применяем научные данные, мы не действуем наудачу, не полагаемся на голый опыт, точно какие-нибудь недоучки. А Мак-Минтерн — ему не хватает знаний. Но жена его, это, я вам скажу, фрукт, у нее самый подлый язык на весь округ! И как она повсюду носится и навязывает своего Мака пациентам!.. Да что говорить! Каждый обделывает свои дела, как умеет.

— А старый Уинтер как? Еще дышит?

— Да, помаленьку. Вы ж его знаете. Конечно, он лет на двадцать отстал от века, но он великий ловкач: держит какую-нибудь старую дуру в постели на шесть недель дольше, чем требуется, навещает ее два раза в день, возится с нею без всякой нужды.

— А кто ваш самый серьезный конкурент, доктор? Кажется, Зильцер?

— Ах, что вы, доктор! Можно ли этому верить? У него нет и десятой доли той практики, которой он хвастает. Вся беда Зильцера в том, что он невоздержанный человек, больно много разглагольствует, любит послушать самого себя. А скажите, кстати, встречались вы с этим новичком… Он поселился тут года два тому назад… в Уитсильвании… как бишь его?.. Эроусмит!

— Нет. Но, говорят, очень толковый молодой врач.

— Да, утверждают, что он парень мозговитый, очень знающий, и жена у него, говорят, умница.

— Но я слышал, Эроусмит сбился с пути — пристрастился к бутылке.

— Да, поговаривают. Для способного молодого человека это позор. Я и сам люблю изредка выпить, но стать пьяницей!.. Что, если он напьется, а его вызовут к больному! Один человек из тех мест говорил мне к тому же, что Эроусмит очень начитан, много занимается, но что он вольнодумец, не ходит в церковь.

— Вот как? Гм! Большая ошибка со стороны врача не примкнуть к какой-нибудь солидной секте, верит ли он в эту материю, или нет. Пастор, скажу я вам, или проповедник может направить к вам очень много больных.

— Еще бы! Да, а тот человек говорил мне, что Эроусмит вечно спорит с проповедниками… он будто уверял одного преподобного, что все должны читать этого иммунолога Макса Готлиба, да еще Жака Леба — знаете? того молодчика, который… не припомню точно, в чем там дело, но он утверждал, будто может создать химическим путем живую рыбу.

— Да-да. Видите! Каким, однако, обольщениям предаются эти лабораторные ученые, когда у них нет стоящей практики, которая давала бы им твердую почву под ногами. Если Эроусмит подпал под влияние такого человека, не удивительно, что у людей нет к нему доверия.

— Конечно. Гм! Да, очень жаль, что Эроусмит пьет, ведет беспутную жизнь, пренебрегает семьей и пациентами. Нетрудно угадать, какой его ждет конец. Позор! Однако стемнело, — вы не скажете, который час?

Берт Тозер хныкал:

— Март, чем ты задел доктора Кофлина из Леополиса? Я слышал от одного человека, что Кофлин ходит повсюду и говорит о тебе, будто ты пьяница и все такое.

— Да? Тут люди следят друг за другом в оба, не правда ли?

— Будьте уверены! Потому я и говорю тебе всегда, что ты должен отстать от покера и виски. Ты когда-нибудь видал, чтоб у меня вдруг явилась потребность выпить?

Отчаянней прежнего чувствовал Мартин, что весь округ не сводит с него глаз. Он не был жаден до похвал; не воображал, что ему подобает занимать более высокое место; но как ни боролся он с собою, он мысленно видел себя отдельно от Уитсильвании и тихо плетущихся лет деревенской практики.

Вдруг, непредвиденным образом, когда в восторге перед Сонделиусом и войной за здоровье Мартин забыл свою лабораторную гордость, случай втянул его снова в исследовательскую работу.

В округе Кринсен появился среди скота симптоматический карбункул, или, как называют эту болезнь в Америке, — «черная нога». Пригласили ветеринара из главного города штата, впрыскивали вакцину Досон Ханзикера, но эпидемия распространялась. Мартин слышал жалобы фермеров. Отметил, что у животных после прививки не появлялось воспаления, не поднималась температура. И он заподозрил, что вакцина Ханзикера содержит слишком мало живых микробов, и ринулся, как борзая, по следу своей гипотезы.

Он раздобыл (прибегнув к подлогу) некоторый запас вакцины и стал ее испытывать в душном чулане, заменявшем ему лабораторию. Пришлось изобрести собственный способ посева анаэробных культур, но он недаром учился у Готлиба, который любил говорить: «Если человек не умеет, когда нужно, сделать фильтр из зубочистки, то пусть он лучше вместе с прекрасным оборудованием покупает и результат своих опытов». Из большой банки для варенья и запаянной трубки Мартин соорудил свой аппарат.