– Ваше Величество, что вы такое говорите…

– Слова. – Покровительственная улыбка.

– Да–да, конечно, – совсем смешалась Верьянова племянница. – Как вам будет угодно…

– Соунник, вас не затруднит выполнить одну мою небольшую просьбу?

Она удивленно воззрилась на меня.

– Смогу ли я… – залепетала девушка.

– Сможете. – Категоричность, смягченная улыбкой. – Без сомнения. Но об этом позже, а пока сыграйте еще.

– А что?

– Я полностью доверяю вашему вкусу.

Откинувшись в кресле и полуприкрыв глаза, я вслушалась в музыку. Покачиваясь на волнах наигрываемой Соунник мелодии, мне было легче отрешиться от происходящего.

В данный момент нельзя позволить Верьяну никакой самодеятельности. Если он собирается меня предать (а он наверняка собирается!), я как минимум должна быть в курсе происходящего.

Мои пальцы захватили невидимую силовую нить, вьющуюся вокруг правого запястья, и осторожно потянули. Чуть помедлив и собирая решимость, как перед прыжком в воду, я нырнула в Межмирье, выпадая из собственного тела.

* * *

Расстояния и размеры здесь условны, тонкая нить вполне может обернуться потоком, стоит лишь сместить восприятие. Не слишком широким: связь слаба – срок договора на исходе. Я ныряю в силовой ручей нити и отдаюсь на волю течения. Первой я чувствую Эону – клубок махровых сомнений, мягкой неуверенности и цветной мечтательности. Стараясь не заблудиться в этом сплетении, следую за нитью дальше – к жесткой целеустремленности и структурированной расчетливости Верьяна, которые ощущаются мной, как нагромождение геометрических фигур. Нить оплетает их, устремляясь к центру, где в колодце сущности горгона пузырится черно–зеленая жидкость. Стараясь не думать, что может случиться, если меня затянет в эту вязкую муть, я отделяюсь от потока и растекаюсь на поверхности приглянувшегося мне куба, прислушиваясь к гулко разносящимся здесь голосам…

– Есть серьезный разговор, сын.

– У вас других ко мне не бывает… отец. – Верьян хочет, чтобы в голосе прозвучала издевка, но та уступает место горечи.

– Да, иногда я бываю излишне строг… – Голос Илиша звучит глуше. – Но давай не будем поминать былое. Нынче, время такое, смутное, надо жить сегодняшним днем и успевать создать задел на будущее.

– Это из–за Императрицы?

– Девчонка здесь по большому счету ни при чем, – отмахивается хозяин замка. – Просто еще одна рыбка в мутной воде.

– Щука, – шутит Верьян. – Зубастая.

– Ты лучше не зубоскаль, а слушай, что отец говорит. Избавляться от девки надо скорее – Императрица она там или демоница хмарная.

– Императрица–императрица. Самая настоящая. Аэлексэш говорил…

– Мало ли о чем трепался этот рыжий проныра! – перебивает сына Илиш. – Наследил ты в Ойстре знатно, вот это беда. Если бы не затрещали скрепы на перевалах и не загнали в Разделяющие горы всех мало–мальски сильных магов в помощь алониям – болтаться бы тебе, сынок, на Устимской площади.

– Откуда вам это известно? – Несмотря на все усилия сдержаться, в голосе Верьяна все–таки слышится тон обиженного подростка.

– Первые беженцы уже потянулись с гор. А вместе с ними и последние слухи. Попомни мои слова, скоро из Предгорий люди хлынут потоком. Важно момент не упустить. Клык Шторма сейчас не в лучшем своем состоянии, как, впрочем, и я. Нашим землям нужна крепкая рука. Хозяин, который своего не упустит. В Ойстру весточку я уже послал. Эх, если б Аркамакс не сгинул в Великом Разломе вместе с твоими братом! Еще по надельнику отправил в Гильдию прошение на рекомендацию нового фамильного мага, да все пока без ответа… Ладно, не будем о грустном. Твою жизнь мы этой девкой выкупим, женишься на Соунник, а там поглядим, как Единый распорядится…

Неожиданно четкие построения Верьяновых размышлений начинают течь. Поверхность куба становится вязкой, я влипаю в нее, как муха в мед – когда от панических дерганий только глубже уходишь. Я тону, я задыхаюсь…

* * *

Классная комната утопала в ярком солнечном свете. Довольно жмурившийся Верьян растекся по парте, наслаждаясь редкой возможностью тепла и покоя. Он вообще любил жару, столь редкую в родных краях. Наслаждаться теплом и покоем мальчику мешали сразу два обстоятельства. Первое – урчащий от голода живот, а второе – сидевшие за впереди стоящим столом и сопевшие над заданием по арифметике «эти» – язык не поворачивался называть их братьями. Сам Верьян справился с задачей, когда еще солнечное пятно только–только переползало учительский стол.

В дверь постучали. Гувернер, дремавший в своем углу, вытянув в проход между столами скрещенные ноги, встрепенулся:

– Входите!

В комнату заглянула Ристина, старая нянька наследников, еле тащившая огромный поднос с едой.

– Помилуйте старую, рен Ташек, но лейди Сангрин приказала покормить мальчиков. Вот, собрала туточки маленько. – Пыхтя, она сгрузила ношу на ближайший стол.

«Пирог. С мясом. Только из печи», – по запаху определил Верьян, давясь слюнями.

– Ну раз сама лейди приказала, что поделать, кормите… – Гувернер встал и потянулся. – Пойду–ка я тоже перекушу. Тихо тут без меня!

Насвистывая, он вышел из комнаты. Нянька погладила «этих» по голове и поплыла следом за гувернером.

Лесс захапал самый здоровый кусок пирога, успев перед этим дать по рукам младшему брату. Тот хотел было подраться, но передумал – тоже набросился на еду.

«Уроды!» Верьян не ел со вчерашнего утра, так как был наказан за непочтительное отношение к лейди Сангрин – недостаточно быстро уступил путь хозяйке. Верьян отвернулся, не в силах смотреть, как «эти» жрут.

За что и поплатился. Подзатыльник был такой силы, что от него потемнело в глазах.

– Эй, Тэм, не трогай ты эту палку–навозомешалку, руки не марай!

Верьян сильно вытянулся за последние три месяца. Мышцы не успевали за костями. Мальчик был длинный и худой, как прут. В отличие от плечистых коренастых «этих», которые были старше его всего–то на пару весен.

– Да я, наоборот, вытираю. – Сводный братец демонстративно обтер жирную от соуса ладонь о волосы Верьяна. Когда тот мотнул вихрастой головой, то получил второй тяжелый подзатыльник.

– Ну как хочешь, – лениво протянул старший, вгрызаясь в яблоко. – Подхватишь еще какую заразу. Кто знает, чем его мамашка–подстилка «наградила». Один Единый ведает, от чего подохла…

Он не договорил: подавился яблоком, когда Веарьян врезался головой ему в живот. Правда, как следует подраться не дали – второй братец заломил бастарду руки за спину. Тут уж Лесс оторвался. Ребра трещали под ударами кулаков. От боли невозможно было дышать.

– По морде только не бей, а то от Упыря влетит, когда вернется, – пропыхтел над ухом Тэмиас, по–прежнему крепко удерживая Верьяна, хотя тот уже не вырывался.

– Хватит, пожалуй. Руки устали уже, – донеслось до него сквозь боль. – Отпускай ублюдка.

Освобожденный из тисков Верьян мешком свалился на пол.

«Ненавижу! Всех! – билось в висках. – Себя, себя ненавижу! Хмарь! Слабак! Ненавижу».

Голову пронзила разламывающая кости боль. Оглушающая, острая до непереносимости. Верьян завыл. Вскоре негромкий скулеж перешел в протяжный вой.

– Что это с ним? – растерянно спросили где–то за границей того, что сейчас мог осознавать мальчик.

– Лесс, не нравится мне это, – невпопад ответили там же.

Пытаясь не дать голове разлететься на кусочки, Верьян вцепился себе в волосы. Они росли, удлиняясь с каждым мгновением. Растущие волосы, не умещаясь в пригоршнях, пучками пролезали между пальцами и сразу сплетались в косички, а те вспухали и твердели.

Голова потяжелела. Мука выгнула хребет назад, затем завернула тело в обратном направлении. Боль резко стихла, но тотчас во всех местах разом зачесалась кожа, вспоротая молодой чешуей.

Перерождение завершилось. Совершенно новое существо поднялось на четвереньки, присматриваясь к потерявшему многоцветность и четкость миру. Вокруг было враждебное расплывчато–серое марево. Когти растерянно царапнули пол.