– Я же трудился ночью, - обиженно изрек он.

– Извини, Гоша, - сказал Борис Иванович. - Нам бы настою ментального. Только ты его готовить умеешь, и больше никто.

Домовой было хитро прищурился. Видать, собрался было лишние часы сна выторговывать, но потом посмотрел волхву в глаза, и передумал.

– Через пятнадцать минут, - немного грубовато буркнул он. - Ждите.

Исчез. А волхв вернулся к прерванной беседе:

– "Увы"… - сказал он. - "Увы"… "Увы" потому, что денебцем нельзя прикинуться. Им можно только быть. Но это еще не самое печальное, друзья мои…

Борис Иванович затянулся, и выдохнул просто дым. Затянулся по новой. В комнате висела гробовая тишина.

– И это не самая печальная причина того, почему "увы", - повторил он. - Вы никогда не замечали, друзья мои, - обвел он красным взглядом всех присутствующих, - что люди порой изменяют своим принципам?

Мы вразнобой кивнули. Случается такое с людьми, и довольно часто. Но.

– Но ведь денебцы - не люди, - выразил общую мысль металлист.

– О да! - С жаром подтвердил истинность слов своего сотрудника Начальник Заповедника. - И это - особенно плохо. Они не изменяют своим принципам… с такой же легкостью, с какой это делают люди.

– Объясни, что имеешь в виду, Иваныч.

– Легко, Сан Саныч. Мне как-то довелось наблюдать заядлого вегетарианца, заблудившегося в дремучем лесу, - не ответил волхв на накал страстей в голосе сотрудника. - Был конец августа, в лесу было полно грибов и ягод…

– И? - Уже куда более мирно спросил бывший вояка.

– А он, проблуждавший всего четыре дня, жрал белку. Как дикий зверь. Когда он начал трапезу, та еще была жива. Царапалась, верещала… Что, Лиса? Почему я не вмешался? По многим причинам. Так вот, когда он сожрал ее вместе со шкурой и костями…

– Хватит! - Я была готова ударить волхва.

– Хорошо, не буду, - с усмешкой довольного произведенным эффектом человека ответил тот. - Я всего лишь хотел донести до вас то, что денебцев, вероятно, что-то очень сильно напугало. Вот как того "вегетарианца". А в том, что касается смертельного испуга, к сожалению, практически все цивилизации одинаковы. И…

Борис Иванович говорил о различиях и сходствах различных представителей разных миров, а до меня с ужасом доходило:

– А Штирлица? Тоже напугало?

– Надеюсь, что нет, Лиса. Все же он, в некотором роде, ученик Иланы. А эту, хм, тетку так просто не напугаешь. Надеюсь, она успела на него повлиять… Спасибо, Гоша. Пейте, мои сотрудники. Сейчас думу будем думать.

А потом все ушли в Слиток, а я осталась. И, кутаясь в плед, принесенный в меру ехидным Гошей, смотрела, как волхв набивает трубку, сосредотачиваясь для "серьезного" разговора.

Мне нравились такие неторопливые посиделки. И, чем дальше, тем нравились все больше и больше. Наверное, потому, что их в последнее время было куда меньше, чем прежде.

Вот Борис Иванович затянулся. Выпустил серию колечек. Значит, скоро начнется беседа.

– У меня к тебе две темы, - заговорил он. - Начну с той, что попроще. C Урска.

Волхв затянулся еще раз, и выжидательно посмотрел на меня.

– Как это? - откровенно изумилась я. - А что же вы тогда ребят отпустили?

– Отпустил, значит так надо было, - выпустил сердитую струю дыма Борис Иванович. - Я с тобой не о преступной электротехнической деятельности подданных Огненной говорить собираюсь. А о том, не показалось ли тебе удивительным то, каким образом вы очищали тюрьмы?

– А? - Не поняла я сути вопроса.

– Вас вела не своя воля, - тоном педагога, излагающему прописные истины завзятому троечнику, подсказал волхв.

– Вы о том, что накачали нас своей силой для выполнения задания? Но мы бы иначе не справились!

Свежо, свежо еще в моем организме было воспоминание о жутком поле, рожденным уголовниками при помощи денебца.

– Молодец, догадалась, - ворчливо и довольно одновременно отозвался волхв. - Мы не могли поступить иначе, нет, не могли. Время и так было упущено. Лес бы погиб, и это как минимум.

Говорил волхв глухо. Я слушала его, и понимала, что он "бродит вокруг да около", и где-то даже оправдывается. И все думала: почему? Может быть, потому, что ему было крайне неприятно поступать тем образом, которым он поступил? И ему, и всем остальным? Ответа, я разумеется, не знала. Но мне, врожденному эмпату, было сейчас больно. Так бывает, когда зажимаешь сильную-сильную боль, она копится, а потом разом выходит наружу. И я знала, что волхву было еще больнее. Во сто крат. Его лицо было спокойным, а боль все усиливалась, и усиливалась. Интересно, он знает, что я ее чувствую?

– Знаю, - прохрипел Борис Иванович. - Я уже не могу ее контролировать. Вырвалась, зараза. Сейчас пройдет.

Зубы стиснулись - еще немного, и лопнет эмаль.

Ф-ф-ухх.

– Извини, что поделился.

– Прошло, и ладно, - махнула я рукой. - Но…

– У нас не было выбора, - напомнил волхв. - Глеб Макарович слабел, надо было срочно что-то предпринять.

Понятно…

– Тебе не понятно, - покачал головой явно повеселевший собеседник. - Точнее, понятно не все.

– А что мне не понятно? Что не было выбора? Это я могу понять.

Волхв снова покачал головой.

– Меняется мир, - сказал. - Совсем еще недавно ТАКОЕ не прошло бы нам, волхвам, безнаказанно.

Я присвистнула: а боль? Ничего себе, безнаказанно!

Борис Иванович, судя по всему, ожидал такой реакции:

– Книгу Правосудия помнишь? - Красноглазо улыбнулся он. - Личная боль ее не трогает, можешь мне поверить. Только ситуация в целом.

– Помню, - аж передернуло меня. - Но… Почему?

– Вечная тема. Борьба добра со злом. По сравнению с тем злом, что прокралось в наш мир, то зло, которое мы причинили вам, было ничтожным. С учетом того, что мы выступали против большего зла. И с учетом устраненных последствий.

Волхв скривился. Он не любил Книгу Правосудия. Я тоже ее не любила - мне никогда не нравились математические подсчеты там, где речь шла о судьбах людей.

Без напоминаний появился Гоша. Принес чаю, посмотрел на меня сочувственно, тронул лапкой. Мне казалось, что он стал куда добрее относиться ко мне после того, как выяснилось, что я - наполовину ящерица. Вон, даже заснул вчера рядышком.

Борис Иванович выбил пепел из трубки, продул, распространив по комнате дымный яблочный аромат. Я гадала: о чем пойдет речь? Судя по тому, что начальство достало другую, темного дерева, трубку, по тому, с каким чаянием оно выбирало сорт табака, перебирая малюсенькие (и наверняка с необычайно дорогостоящим содержимым) коробочки, должен был состояться невероятно откровенный разговор. Больше того, телепат настолько ушел в себя, что не замечал усиленной работы моей мысли. Наконец, когда я уже перебрала в уме все пристойные варианты, и приступила к непристойным, начальство закурило, посмаковало во рту дым, выпустило что-то несообразное на свет божий, и перевело на меня фиолетовый взгляд.

– Лиса, - проникновенно сказало оно. - Тебе очень плохо от того, что ты, скажем так, наполовину дракон?

Я, попутно разочаровавшись в теме беседы, постаралась честно подумать - ведь начальство к ней ТАК готовилось! Но, вообще-то, мне было все равно. Единственное, что меня тревожило - это внезапная перемена в поведении Ильи. Это было очень грустно. Но на самочувствии это обстоятельство сильно не отражалось, а некоторое стеснение в груди легко объяснялось пресловутой грустью.

Телепат молча наблюдал за мной. Кивал в такт новым для себя открытиям.

– Да нет, мне от этого почти ни жарко, ни холодно, - вынесла я свой вердикт.

– Тогда скажи мне, сотрудница моя, - выпустил струю дразняще-чудесно-ароматного дыма волхв. - Почему от тебя так пахнет?

Я закашлялась вдохнутым в себя деликатесным дымом - ибо вспомнила, как зависла в туалете на Кольском полуострове. Неужели, тот сортир таки был необыкновенно вонючим, а я не заметила? И от меня теперь разит - настолько, волхв, не удовлетворившись привычной яблочной дымовой завесой, распотрошил неприкосновенные запасы своего самого дорогого…