Недоумевая, я стал пробираться туда, откуда эти черные зрачки сверкнули; так увлекся, что оторвался от своих далеко, и скоро на меня наседали со всех сторон, и мне было уж не до глаз. Я отступал, но никак не мог настичь своих: наконец понял, что и войско отступает, что мы бежим.
Я прикрывал отход, но вдруг увидел отчаянно вскинутую руку Добрыни. Помчался я к нему.
— Окружаем князя! — крикнул он, и вовремя: окружили мы Ярослава, еле отбили и вывели из боя.
Битва затихала; бежали русские, Святополковыми дружками разбитые.
— Быстрее, князь, быстрее, — торопили мы Ярослава, увлекая в лесок.
— В Новгород, — одним звуком выдохнул он.
— Что, князь, знатного угря поймал сегодня на Буге? — спросил я его.
Князь закричал:
— Молчи! Молчи!
— Я молчать не буду! Я и при отце твоем не молчал!
— Вперед, вперед, — торопили нас Добрыня с Алешей.
Мчались по лесным дорогам, боясь погони. Ни один лист не падал от такой скачки на землю: молоды еще были листы, свежи и зелены. Только старая хвоя, да иногда шишка — пок! — на нас валились.
Через час остановились передохнуть. Отвел я товарищей в сторону:
— Что хотите делайте со мной, богатыри, но только показалось мне, что видел я Волхва на Буге…
— Да быть этого не может! — вспыхнул Алеша. — Одна и у него жизнь!
Добрыня нахмурился:
— Может, это тот, кто пришел после Волхва?
— Не знаю, — сказал я, — но только черные дырки вместо глаз у него точно такие же.
Играл желваками Алеша.
— Надо было показать вам его тело, — сказал он, раздувая ноздри.
— Не злись, Алеша, — сказал Добрыня устало. — Может, это предупреждение: нам тоже, а не одному князю Ярославу беречься надо.
Отошел в сторону в раздражении Алеша. Но скоро мы уже неслись дальше, выбирая окольные пути, на которых нас вряд ли ждали. Выбирали-выбирали — и напоролись на засаду. С десяток человек выехали из лесу. Хорошие были воины, для обычной четверки всадников — верная смерть. Посмотрел князь Ярослав, как бьются богатыри, посмотрел…
Мы стояли над ними, вытирая пот.
— Не нравится мне это, — сказал тихо Добрыня.
Алеша был чернее тучи.
Я верил ему — и не верил. У Волхва больше, чем одна жизнь.
Ночь прошла неспокойно. Звезды — мохнатые, колдовские, ползали с ветки на ветку. Пока стоял я на карауле, твердо убедился: следят за нами из лесу, и разбудил тихонько товарищей. Спугнутый, исчез кто-то. Мы стали переговариваться шепотом, чтобы Ярослава не будить, усталого, еле живого.
— Кто приходил? — спросил я.
Добрыня в сомнении покачал головой.
— Птица, — вдруг сказал Алеша горько. — Птица. А когда птицы начинают следить за богатырями, значит, Волхв на свободе.
Алеша понимал в зверях и птицах лучше всякого (кроме разве что Святогора), и во всем, что касалось этого, ему нужно было верить.
Он по-кошачьи тихонько поднялся и исчез в темноте. Оттуда послышался настойчивый пересвист. В ночном лесу жутковато его было слышать. Вдруг на пересвист отозвалась одна птица, потом другая, третья. Скоро появился из темноты и Алеша.
— Филин, — сказал он. — Прилетел с востока, со стороны Буга. Но что действительно плохо, богатыри, полетел он на запад. Нас ждут.
Кто ждет? Куда сворачивать? Как довезти Ярослава до Новгорода? Мы совещались. Куда бы ни летел этот чертов филин (вообще поганая птица, не люблю), напасти можно было ждать со всех сторон.
С первыми лучами рассвета пустились мы в дорогу, еле растолкав Ярослава. Он был хмур, подавлен, молчал, прижимался к гриве коня. Покажись за поворотом Святополк — нырнет к нему, погибнуть, лишь бы побыстрее.
Дорога вела на запад. Алеша отставал, прислушивался к птицам, свистал им что-то (чего обычно никогда при нас не делал). Наконец догнал, знаком показал остановиться.
— Вот что. Мы окружены. По всем дорогам в лес едут всадники.
— Прорываться надо, Алеша, — сказал я.
Мы молчали. Пробиваться — как?
— Ладно, — сказал я. — Вы везите Ярослава дальше. Я задержу других.
— Не бывало такого, Илья… — начал Добрыня.
— Вы — молодые, — сказал я.
Товарищи молчали. Приняли мое решение. Весело стало мне. Что может быть лучше, чем вот так вот — погибнуть на пороге старости, на весенней лесной дороге, прикрывая товарищей? Ничего не могло быть лучше, пусть и петь об этом не будут. И только мы договорились, как из леса показались всадники.
Они ехали на нас сплошной стеной. Я поднял руку:
— Стойте! Говорить будем.
Они заколебались, глянули назад, но остановились.
— Зовите сюда хозяина вашего. Скажите — князя ему отдадим, если нас выпустит.
Князь Ярослав взволнованно дернулся в седле. и тут я от всей души дал ему сзади тумака под ребра: так надо. Князь притих и потупился.
Появился один, неспешно выехал из-за елочек, щуплый, с дырками вместо глаз. Ох, Алеша, Алеша, не знаю, кого ты там положил на Змеином, но только Волхв выехал.
— Не верю, богатыри! — крикнул он со смехом. — Хоть зарежьте — не поверю!
— А если не верите, так отберите его силой! — отвечал я. — Или давно богатырских мечей не пробовали?
— Бросьте мечи на землю, — смеялся Волхв, — тогда поверю. У нас вся жизнь на обмане. Я вас обманываю, вы меня.
— Богатырскому слову не веришь? — наезжал я на Волхва, а он, посмеиваясь, отступал к лесу; отступала и его свита. В кольце образовалась брешь…
— Ну и правильно, что не веришь! — крикнул я; ка мой сам собою скользнул из ножен; Волхв замешкался на мгновение, и я успел полоснуть его вороного коня по глазам; конь заржал страшно, взвился, ко мне бросились со всех сторон, я для начала положил двоих, а потом, когда Волхв пытался достать меня сверху, ударил его в бок, но Волхв увернулся, шипя от боли, и в ярости принялся наседать на меня, Эх, годы! Завертелся я в седле, еле удары со всех сторон отбивал но краем глаза успел приметить, что дорога, на которой только что стояли мои товарища и князь Ярослав, пуста была.
Тут и Волхв это заметил, с проклятием в сторону отскочил, завертелся на месте, крича:
— Куда, куда делись?
Но никто, отвлеченный моим нападением, не знал, Стал Волхв рыскать взад-вперед, но не мог разобраться в следах: богатыри от него уходили, а они умеют делать это так, что ни одна травинка не расскажет.
— Живым брать! — крикнул Волхв и поскакал куда-то в лес.
Без Волхва дело пошло намного лучше, тем более что воинам наказано было живым меня брать. Не скупился я на удары; если уж придет мой конец, то славный. А взять Илью живьем — ох, не завидовал я этим ребятам, которых теперь косил, мстя за нашу ошибку на Змеином и вообще за все то, за что и отомстить-то им было нельзя. Еще! Еще один! — себе говорил. Наконец, в замешательстве отступили они я — за ними.
В это время Волхв появился.
— Что! — вскрикнул. — Десять человек полегло, а вы все еще копаетесь!
По его виду я понял, что следов он пока не нашел и сердце мое запело.
Волхв решил вмешаться в бой сам. Поскакал на меня, мы схватились, я не уступал ему, но настал миг, когда ударили меня сзади мечом по башке, и зеленая полянушка с золотым солнышком померкли в моих глазах.
— Готов! — услышал я голос Волхва и повалился с коня…
…Пришел Илюша в себя, когда солнце подбиралось к полудню. Я лежал туго связанный на земле. Подле меня сидели двое, трое расположились в сторонке. Волхв нуждался во всех своих людях, но я ослабил его еще на пять человек, а с мертвыми пятнадцать будет. Мои стражи не заметили, что я пришел в себя, и я снова прикрыл глаза. Волхв ошибся, когда приказал брать меня живым, во всяком случае, намерен я был ему это доказать.
Стал я думать. Я был связан; Скалушки своего не видел. Но ведь когда люди Волхва шли на нас, вряд ли они думали, что им придется вязать богатырей; если и рассчитывали свои веревки на кого-то, так это на Ярослава. Ощупал я веревку и усмехнулся. Не такой веревкой надо вязать Илью Муромца. Правда, узлов много было накручено. Сжал я зубы, стал веревки разрывать.
