– Мы люди рисковые, не пугайте! – засмеялся Лубенец.

– Вы сталкивались с людьми Медведя? – спросил Ольшанский. – Пани Гражина вычислила вас за два часа. Люди Медведя сделают это быстрее…

Лубенец посерьезнел. Медведь был одним из боссов, контролировавших советский подпольный рынок в Варшаве. Мелькнула тревожная мысль: не человек ли самого Медведя этот Ольшанский?

– Успокойтесь и поймите, – сказал поляк и положил ладонь на плечо Лубенца, – я не желаю вам такой встречи, просто напомнил о ее возможности. Больше двух сделок вы не провернете: вас вычислят. Оптовая продажа для солидных людей всегда удобнее…

Расставались они вполне довольные друг другом и условиями сделки.

– Встреча завтра, панове, – сказал Ольшанский. – Вы с товаром, я с валютой.

– Где?

– Предпочитаю встретить вас в храме. Можем в православной церкви в Праге. Можем в костеле. Вот он, видите? Где вам удобнее?

– Нам все равно, – сказал Лубенец. – Только почему в храме?

– В интересах безопасности, панове. Люди Медведя не богомольны. Вас это устроит? Осмотримся и сразу уедем в другое место.

– Принято, – сказал Снегур и кивнул утверждающе. – Завтра в костеле.

Под высокими сводами храма царила чуткая тишина. Сквозь цветные витражи внутрь пробивались лучи солнца. В них роем толклись прозрачные пылинки. Пахло церковными благовониями и застоявшейся плесенью. На редких в этот час прихожан бесстрастно взирали мрачные лики святых.

Лубенец сразу заметил широкую спину Ольшанского. Тот стоял, молитвенно опустив голову. Лубенец подошел и встал рядом.

– Ин номинас патри, эт филии эт спиритус санкти, – пробормотал поляк, прощаясь с господом. – Во имя отца и сына и святого духа. Аминь!

Только потом повернул голову к подошедшему:

– Вы поедете за мной. Это недалеко, на другой стороне Вислы.

Выйдя из храма, Ольшанский сел в новенький серебристый «мерседес». Вел машину спокойно, легко и уверенно лавируя в транспортном потоке. «Москвич» как привязанный следовал за ним. Чуть поотстав, за ними шел голубой «вольво». Мистер Дэвис страховал операцию.

Миновали Цитадель, мост через Вислу. Какое-то время ехали вдоль железной дороги, потом свернули сначала налево, потом направо. Наконец «мерседес» остановился. «москвич» последовал его примеру, а голубой «вольво» покатил дальше.

Ольшанский вышел наружу с кейсом в руке и пошел вперед. Лубенец и Снегур взяли товар, который у них находился в небольшом черном чемоданчике, и пошли за поляком. Снегур, не скрывая удивления, спросил:

– Куда мы приехали?

– Это Прага, панове. Точнее – Прага-Север. По нашему – Прага-Полнуцна.

– Я не о том. Что это за место, кладбище, что ли?

– Кладбище, панове. По-польски – цментаж.

– Какого черта вы нас сюда привезли? – раздраженно спросил Лубенец.

– А вы ждали, что мы поедем менять золото на деньги в Сейм? Здесь самое удобное место во всей Варшаве. У нашей полиции нет никаких претензий к моральному облику тех, кто за этой стеной поселился на веки вечные.

Снегур криво усмехнулся:

– Вы большой шутник, пан Ольшанский.

– Обсмеешься, – согласился его напарник и зябко передернул плечами. – Знал бы раньше, ни за что сюда не поперся бы. Не люблю, когда рядом покойники…

– А денежки? – спросил Ольшанский насмешливо. – Их вы любите, пан Лубенец? На них живых не рисуют.

Поляк попал в точку. Денежки Лубенец любил. И хорошо знал, что сделать их чистыми руками возможности у него не было. Свои первичные капиталы Лубенец сколотил, работая на пункте сбора вторичного сырья. Проворачивал сделки с цветными металлами, торговал абонементами на дефицитные книги. Завел надежные связи в мире подпольных дельцов, и постепенно свинец и медь в виде утиля уступили место золоту в ломе и изделиях, подписные издания сменились иконами, а поле деятельности с задворков большого города вчерашний старьевщик перенес за рубежи государства. И вот сейчас эта операция сулила наивысшую прибыль, которую Лубенцу удавалось когда-либо извлечь с помощью изворотливого ума и ловкости. Запах огромных денег притупил его обостренное чувство осторожности.

Больше они на эту тему не говорили. Молча прошли по чистым, ухоженным дорожкам в глубину кладбища. Подошли к какому-то склепу – темному, мрачному сооружению с рельефными крестами на стенах. Неподалеку, у свежевырытой могилы, копошились двое рабочих в комбинезонах. На толстой веревке они опускали в могилу ящик, сколоченный из неструганых досок. Чуть в стороне стояли, наблюдая за происходившим, ксендз в сутане и лысый полицейский, который держал снятую фуражку в руке.

– Зачем они тут? – спросил Лубенец, имея в виду главным образом стража порядка. Встречи с такого рода людьми не доставляли ему удовольствия ни на родине, ни за рубежом.

Ольшанский небрежно махнул рукой.

– Обычное дело. Бездомных хоронят. В городе часто умирают бродяги. Их погребают за счет муниципалитета.

– А полицейский зачем?

– Подписывает акт. Чтобы все было по закону.

В склеп вели крутые щербатые ступени, сырые, поросшие мхом.

– Не люблю могил, – сказал Лубенец.

– А мне один хрен, – отозвался Снегур. – Деньги я готов взять у самого дьявола из зубов.

– Спускайтесь, – предложил Ольшанский и кивнул на вход в склеп. Потом достал из кармана ключ и отпер скрипучий замок. – Смелее, панове. И вот вам, держите…

Он передал Лубенцу чемоданчик.

– Здесь все, как договорились. Внизу пересчитайте деньги и приготовьте товар. Не беспокойтесь, я следом за вами.

Лубенец взял кейс и, не удержавшись от соблазна, приоткрыл его. Только взглянул на тугие пачки денег, плотно прижатые одна к другой, и тут же захлопнул крышку.

– Нет, пан Лубенец, – сказал Ольшанский, наблюдавший за ним. – Великим бизнесменом вы никогда не станете.

– Почему так?

– Любой янки, увидев такие деньги, не сдержал бы своей радости. А вы словно свою получку в сто сорок рублей огребли. Впрочем, если сделка вам не нравится, можете вернуть чемоданчик… – Он протянул руку.

– Э, нет! – Лубенец довольно осклабился и сразу сунул кейс под мышку. – Дело сделано, пан Ольшанский. Как говорят: карте – место!

До этой минуты он еще испытывал какое-то смутное чувство тревоги, но шутка Ольшанского сняла напряжение, незримо висевшее в воздухе. Он легко сбежал вниз по ступенькам склепа вслед за Снегуром.

Десять минут спустя из-за железной двери вышел мужчина в темном плаще и черном берете. Не говоря ни слова, протянул Ольшанскому – Щепаньскому, стоявшему на ступенях, оба кейса и черный пластиковый пакет. Тот взял все это и, проходя мимо рабочих, копошившихся возле могилы бездомных, что-то сказал им. Рабочие молча отставили заступы и двинулись к склепу. Священника и полицейского на кладбище уже не было – уехали…

Мистер Дэвис ждал Щепаньского у ворот. Поляк привычно кинул два пальца к шляпе – отдал честь. Потом протянул пластиковый черный пакет с красной надписью по-английски: «Сэйл 91. Лал Джи». Они вместе подошли к «вольво», забрались внутрь. Дэвис вынул из пакета документы – паспорта, водительские права, технический паспорт на автомобиль, стал разглядывать. Прочитал вслух первую фамилию, усмехнулся:

– Ион Снегур. Богатая фамилия. Как у молдавского президента.

– А-а, – небрежно бросил Щепаньский, – не берите в голову, мистер Дэвис. Все эти Ионы, Мирчи, Михаи – от президента до пастуха – в равной мере конокрады и скрипачи.

– Вы не любите румын?

– Как можно?! – воскликнул Щепаньский с преувеличенным энтузиазмом. – Я люблю людей всех наций. Правда, еще Бисмарк говорил, что румын – это не национальность, а профессия…

Они довольно захохотали, а затем Дэвис протянул Щепаньскому толстую пачку долларов, перетянутую резинкой.

В полдень следующего дня синий «москвич» пересек в числе многих других машин государственную границу СССР через контрольно-пропускной пункт «Брест». Два его пассажира – Иван Федорович Лубенец и Ион Снегур – прошли таможенную процедуру без задержек, имея при себе минимальный личный багаж: небольшие атташе-кейсы, крайне недорогие подарки, упакованные в две картонные коробки, и два транзисторных приемника. Их безупречно оформленные документы не вызвали у пограничного контроля ни тени подозрения…