Через некоторое время я был допущен на самый верхний этаж нашего здания, где располагались секретная и шифровальная комнаты. Теперь, помимо всего остального, я должен был вы­полнять обязанности шифровальщика, то есть отправлять шиф­рованные донесения в Центр с визой Толоконского.

Все свободное время я занимался изучением английского языка: пытался читать газеты, слушать радио и даже регулярно ходил в кино. Мой упорный труд принес свои плоды - через не­сколько месяцев я не только читал, но и понимал прочитанное, мог поддержать разговор на элементарные темы.

Однажды Толоконский преподал мне первый урок разведчи­ка. Для меня это явилось неожиданностью. Он вызвал меня к се­бе и сказал, казалось, простые, ничего не значащие слова: «Се­годня мы поедем с тобой в город».

К подъезду нашего здания заблаговременно была подана консульская машина, и мы отправились в путь. Всю дорогу молчали. У Пенсильванского вокзала мы остановились. Толо­конский велел шоферу ждать нас здесь же через два часа, и мы вышли из машины. Он шел так быстро, что я еле за ним поспе­вал. Время от времени резидент останавливался у газетного ки­оска и праздно разглядывал газеты и журналы. Потом мы сели в автобус и, проехав несколько улиц, пересели на другой вид транспорта. Путешествие продолжалось таким образом доволь­но долго. Метро, автобус, опять метро... Со стороны мы, веро­ятно, производили странное впечатление. Да я и сам не мог по­нять, зачем надо повторять маршрут «вперед—назад» несколько раз.

К назначенному часу мы прибыли на Пенсильванский вокзал, где нас уже ждала машина. По дороге опять молчали, а потом по приезде в консульство Толоконский пригласил меня к себе в ка­бинет.

Усадив в кресло напротив себя, он какое-то время просто смо­трел на меня, точнее, рассматривал. Я терпеливо ждал, не совсем понимая, чего от меня хотят.

— Ну, как прогулка, устал, наверное, — прервал тягостное мол­чание Толоконский.

Я, конечно, всячески доказывал, что прогулка меня нисколь­ко не утомила, и попытался в мягкой форме узнать, какую цель мы преследовали, проделав такой запутанный маршрут.

— Так, значит, ты не понял, — сказал он. — А цель была очень простая. Я показывал тебе, как надо выходить на встречи с аген­тами. В ближайшее время я намереваюсь отправить тебя на сви­дание с нашим человеком. Кто он и где живет, знать тебе не обя­зательно. Самое опасное, если ты по неосмотрительности приве­дешь за собой хвост. Для него, нашего агента, это может закон­читься катастрофой. Поэтому выходить надо задолго до встречи, и, только убедившись, что за тобой нет слежки, идти непосредст­венно к месту явки.

Я крайне внимательно слушал сентенции своего начальника, но меня не переставала смущать недавняя прогулка. На мой взгляд, если за нами кто-нибудь наблюдал, то наше столь странное поведение должно было вызывать подозрение само по себе.

- Ну а если я все-таки заметил «хвост» уже тогда, когда при­шел к месту встречи? - решился спросить я.

— На этот случай существуют условные сигналы, которые да­дут понять, что подходить друг к другу нельзя.

Какие бывают сигналы, Толоконский тогда не объяснил. Ка­жется, мои вопросы ему не очень понравились. На этом наш первый урок закончился.

К этому времени в Нью-Йорке оформилось несколько неле­гальных резидентур ГРУ, различные донесения от которых долж­ны были отправляться генконсульством, то есть мной и Толоконским, в Центр. Тайные агенты этих резидентур действовали самостоятельно от Толоконского и подчинялись непосредствен­но Центру. Сотрудники генконсульства, как правило, не были осведомлены о деятельности нелегальных резидентур. Они, в свою очередь, в основном занимались сбором открытой инфор­мации или выполняли ограниченные функции связных между Толоконским и этими нелегалами (передавали им указания Цен­тра, деньги и получали от них зашифрованную информацию).

Каждая резидентура имела свое предназначение. Например, основной задачей «Сапожной мастерской» было получение или изготовление паспортов по заданию Центра. Некая другая рези­дентура помогала нашим людям, приехавшим в США под разны­ми предлогами, устроиться на работу, приобрести «дело», закон­но легализоваться в стране на долгие годы. А главная, «добываю­щая» резидентура доставала информацию о советско-американ­ских отношениях, перспективах их развития, о вооруженных си­лах США...

Сама резидентура состояла из собственно резидента, как правило, работника Центра, чаще всего представителя ГРУ, легализованного в стране, и одного- двух помощников, либо прибыв­ших из Советского Союза, либо завербованных на месте. В «до­бывающей» резидентуре из наших людей был только один рези­дент. Остальные сотрудники, так называемые «источники», под­бирались на месте.

Что это были за люди, где конкретно работали, где жили, я в начале командировки не знал и, естественно, не имел права ин­тересоваться. Единственное, что было мне известно, - все они являлись гражданами США. Тогда я особенно не задумывался над тем, что побудило этих людей работать на нас, рискуя своей жизнью, судьбой близких. С детства мне вдалбливали в голову, что наше государство трудящихся защищает интересы рабочего класса и крестьянства во всем мире, в том числе и в Америке. Следовательно, все, кто заинтересован в свободе, подлинной де­мократии, защите интересов трудового народа, добровольно по­могают нам и тем самым содействуют освобождению своей стра­ны от капиталистического рабства. Такова была моя философия, в правильности которой я был непоколебимо уверен.

Позднее я узнал некоторые подробности создания разведыва­тельной сети в США. В тридцатые годы в ГРУ вместе с Берзиным пришли старые большевики-партийцы, особенно много среди них было выходцев из Прибалтики. Они прекрасно владели ино­странными языками, сохранили связи с некоторыми зарубежны­ми деятелями, имевшими в своих странах широкие возможно­сти. Эти связи в той или иной мере использовались для создания разведывательной сети, но основным источником подбора кад­ров для советской разведки в то время была компартия.

Американскую компартию в те годы возглавлял Эрл Браудер, адвокат по профессии, умный политик-прагматик. Он под­держивал связи с Коминтерном, где был отдел, занимавшийся политической разведкой, то есть сбором данных о социально-экономическом положении в разных странах, расстановке клас­совых сил и т.п. Компартия США, как и некоторые другие ком­мунистические партии, состояла как бы из двух частей. Одна часть - легальная, ее члены не скрывали своей принадлежности к компартии. Другая часть была тщательно законспирирована, о принадлежности к компартии представителей этой группы знало только весьма ограниченное число лиц. Поэтому если первые не могли попасть на ответственную работу в государственные учре­ждения или занимать какой-либо солидный пост в буржуазных странах, то для вторых таких препятствий не существовало. К то­му времени некоторые так называемые скрытые коммунисты да­леко продвинулись по службе и представляли несомненный ин­терес для советской разведки. Доступ к ним можно было полу­чить через руководство компартии. К тому же, судя по всему, компартия США получала из Москвы солидную финансовую поддержку.

Знаю, что вербовка иностранцев не проходила без душещипа­тельных бесед на тему о необходимости помогать родине миро­вого пролетариата, о том, что Советский Союз — единственная страна, реально борющаяся с фашизмом и, таким образом, по­мощь ей является их интернациональным долгом.

Можно представить, какой трагедией и каким глубоким разо­чарованием для этих людей явились сообщения о сталинских ре­прессиях и о реальной, а не разрекламированной жизни в Совет­ском Союзе.

Между тем в 1936 году в Москве начались судебные процес­сы, вызвавшие в США резко негативную реакцию. Один за дру­гим сотрудники консульства и нелегалы без всяких разъяснений стали отзываться из Соединенных Штатов в СССР. Наступили поистине кровавые времена. Получил телеграмму о своем отзы­ве и Толоконский. Замены ему не было. Резидент ГРУ выглядел в те роковые для него дни обеспокоенным. От уехавших ранее сотрудников не было ни слуха, ни духа. Они словно канули в вечность. Толоконский, не зная, кому сдавать дела, послал за­прос в Центр. Ответ пришел успокаивающий: сдавать дела не на­до, поездка в Москву носит временный характер, но, тем не ме­нее, возвращаться в СССР следует с семьей. Толоконский в Нью-Йорк, разумеется, уже не вернулся. Его оставили в Москве, но освободили от занимаемой должности в МИДе. Говорили, что бывший резидент недолгое время работал директором Малого Театра. На этой должности он и был арестован и погиб так же, как миллионы других честных, ничем себя не запятнавших со­ветских людей.