— Он не такой! — встрепенулась, бросилась защищать Боба Соня. — Он не позволяет себе лишнего, как на скверике и в подвале. Он такой…
— Какой? — горько усмехнулась Арина. — Откуда тебе знать, какой он? Думаешь, образованный — значит, хороший и добрый?! Эх, Сонька, жизни ты совсем не понимаешь. В подвалах-то тоже есть настоящие люди. Гордые, смелые и за своих корешей в огонь и воду. Без друзей, Сонька, не проживешь, они как бронежилет, от врагов защита. Ты вот книжки читаешь, не попадался тебе «Крестный отец»? Нет? Ну, я как-нибудь съезжу на прежнюю квартиру, привезу. Там один человек, Крестный отец для многих, сказал своим крестникам: «Дружба — это все, дружба превыше таланта, сильнее любого правительства. Лишь немного меньше, чем семья. Стоит воздвигнуть вокруг себя стену дружбы — и ты не взывал бы о помощи». Усекла? Я наизусть запомнила. Вокруг себя надо воздвигать стену дружбы, одиноким — хана, в подвалах об этом любой малец знает.
Арина почувствовала, как защемило сердце, как хочется ей вернуться к своим, в ее подвал, и она в порыве доброго чувства открылась Соне:
— Я ведь тоже подвальная девушка. Хочешь, свезу тебя к своим? Увидишь, какие там люди! Только надо маленько постричься и поштукатуриться, а то, не ровен час, испугаются тебя нормальные люди. Давай подстрижем твой дурацкий хвостик, мотается как метелка, а?.. У меня ножницы где-то валялись в сумке, я своих парней и девок всегда стригла, у меня здорово получается!
И не успела Соня сообразить, что происходит, Арина оттяпала ей половину сухих, посекшихся от неухоженности волос и принялась выстригать модную челочку.
— Не надо, пожалуйста, не надо! — жалобно просила Соня. — Что я скажу маме? Отчим засмеет меня…
— Скажешь, что ты уже взрослая и хочешь быть привлекательной. И пусть купят тебе нормальную куртку, как у всех, и сапоги кожаные. Что они у тебя — неимущие? Не купят приличные шмотки, мы и сами их раздобудем — не лыком шиты. Подкрасишься, приоденешься, перестанешь рыдать и сама будешь выбирать, с кем тебе общаться…
Соня затихла, покорившись властным рукам Арины, лепившим ее новый облик, и сидела совершенно неподвижно, словно застыла и онемела. Арина даже наклонилась к ней, проверила, дышит ли, и принялась за макияж: смазала лицо кремом, помассировала немного, подкрасила ресницы, навела зеленоватые тени под невыразительными Сониными глазами и чуть коснулась ее щек румянами. Подвинулась на шаг, взглянула на свою работу и обомлела — бесцветное Сонькино лицо преобразилось до неузнаваемости, будто на том самом месте, где только что была измученная зимними холодами, сухая, потрескавшаяся земля, заблагоухало разноцветье сочных трав с яркими, любых оттенков, форм и размеров цветами…
— Чумка, — всплеснула руками Арина, — да тебя не узнать! Ну-ка, пошевели плечиками! Какая девушка!..
Соня, никогда не слышавшая восторгов по поводу своей внешности, испуганно и недоверчиво смотрела на Арину.
— Встань, Сонька! Да шевелись же ты, сонная муха! Стряхни пыль с ушей, дуреха. Глянь на себя в зеркало! — Арина радовалась сотворенному ею чуду, поднимая Соню за плечи и пытаясь заставить двигаться. — Покрутись, покрутись перед зеркалом, ты же не ватная кукла, ты красивая женщина! Хорошенькая! Можно сказать, привлекательная!..
— Я — хорошенькая? — Соня слабо, болезненно улыбнулась и сделала несколько неуверенных шагов к Арине, протягивающей ей извлеченное из старенькой косметички зеркало. — Ты смеешься надо мной, Арина? Да? Смеешься?
— Вот Чума так Чума! — беззлобно подосадовала Арина. — Ты спину-то распрями и представь, что я вылила на твои плечи это вот ведро с водой, встряхнись!
Соня невольно поежилась и замерла в нерешительности. Арина схватила ее за плечи, повертела, покружила и, подхватив со спины за локти, как прежде на лестнице, принялась вместе с Соней пританцовывать и напевать: «Желтые тюльпаны, желтые тюльпаны…»
За этим занятием и застала их Светлана Георгиевна, неслышно вошедшая в класс.
— Я думала, вы уже пол вымыли, — упрекнула она девочек, — а вы тут пляшете.
Арина и Соня одновременно повернулись к учительнице и сразу заметили, как вытянулось и застыло ее лицо. Светлана Георгиевна намеревалась еще что-то сказать, но, будто потеряв мысль, молчала.
— Вы не узнаете эту девушку? — развеселилась Арина. — Я тоже. То ли это Софья Чумакова, то ли Софи Лорен? Здорово, правда?..
— Правда, — согласилась уже пришедшая в себя Светлана Георгиевна. — Это ты, Арина, у нас такой мастер? Можешь открывать институт красоты, сейчас входят в моду частные предприятия. Заранее записываюсь к тебе на прием.
— Я вас приму без очереди, — хихикнула Арина, хотя настроение у нее испортилось.
Светлана Георгиевна явно не пожелала включиться в игру и подчеркнуто отчужденно вела себя, не так как раньше — доброжелательно и даже ласково.
— Директор, — объявила Светлана Георгиевна, — просила тебя, Арина, зайти к ней; я думаю, она не в восторге от твоего поведения. Не понимаю, зачем ты создаешь конфликтную ситуацию?..
— Я создаю ситуацию? — Арина, сраженная несправедливостью, почти захлебывалась возмущением. — До чего же вы слепые, учителя, тычетесь наугад, как народившиеся котята, не видите, что творится вокруг. Да эта же свора, Семга да Пупок и все их прилипалы, они же изводят Соньку и над Катыревым измываются, и во всем их верх!..
— А ты хочешь, чтобы верх был твоим? — почти сурово и, как показалось Арине, неприязненно сказала Светлана Георгиевна. — И устраиваешь драки?..
— Не драки, а разборки, — упавшим голосом пояснила Арина, — а это две большие разницы, как говорят в Одессе. — Что же им, спускать все? Не могу я смотреть, как они пакостят с приятной улыбочкой, кулаки у меня чешутся…
— А как, кстати, директриса узнала о моем поведении, от которого она не в восторге? — словно спохватившись, спросила Арина и презрительно, испытующе посмотрела на Светлану Георгиевну.
Светлана Георгиевна не отвела глаз. Горькая, ироничная улыбка скользнула по ее губам.
— Ну, это проще простого. Так называемый «ящик доверия» приносит директору вести из каждого школьного уголка…
— Вы тоже пользуетесь этим «ящиком доверия»? — не скрывая отвращения, с вызовом поинтересовалась Арина. — Ну и порядочки в вашей школе, прямо фабрика по производству доносчиков.
— Если честно, мне тоже такой порядок не по душе. И на педсовете говорила об этом, но меня не услышали. Я тут тоже человек новый… — Светлана Георгиевна, горестно вздохнув, пожала плечами и уже приветливо, как прежде, улыбнулась Арине. — Хорошая ты девчонка, Арина, честная, справедливая, способная, нравишься ты мне, признаюсь. Но ведешь себя странно. Грубо, не женственно. Почему так?..
Почему так? Разве объяснишь на ходу свою дурацкую жизнь? Арина чувствовала, что смогла бы довериться Светлане Георгиевне, но не сразу же. А в данную прекрасную минуту она была счастлива: впервые в этой проклятой школе признавали, что она способная, и честная, и справедливая, да еще не кто-то, а ее любимая учительница, — и Арина просияла, не сумев спрятать распирающую ее радость.
Светлана Георгиевна направилась к двери, но вдруг резко остановилась. Вспомнила что-то и, вытащив из сумки большой бумажный пакет, протянула его Арине:
— Передашь директору. Дежурный учитель вынимает из ящика послания и доставляет по назначению — школьному начальству. — Лицо Светланы Георгиевны болезненно, как от зубной боли, искривилось. — Меня срочно вызвали в детский сад, там Дашка моя, вроде тебя атаманша, прыгнула с горки или с качалки, напоролась на стекло или на камень, я побегу, а ты не подведи меня, Арина. Очень прошу, не дерзи директору. Договорились?
— Договорились, — согласилась Арина, чувствуя, что между нею и ее любимой учительницей возникает та невидимая ниточка дружбы, ухватившись за которую с пути не собьешься, не упадешь.
Светлана поспешно ушла, а Арина рухнула на парту и сидела так некоторое время, переваривая случившееся. Соня, вяло протирая доску, ощупывала свободной рукой подстриженные волосы и, выронив тряпку, вывела Арину из задумчивости.
