Лейба с ожесточением крутанул рукоять настройки радиоприемника и поймал волну Москвы. Суровый голос диктора Левитана сухо перечислял оставленные отступающими частями Красной армии населенные пункты. За тысячи километров от Москвы их названия острой болью отзывались в сердце Ивана и Лейбы. Они ловили каждое слово диктора. Айвик достал из шкафа карту Советского Союза, расстелил на столе. Она была испещрена красными и синими линиями фронтов. Карандаш в его руке заскользил по названиям захваченных фашистами русских городов и поселков.

Под ударами вермахта пал Клин, в Ясной Поляне, в усадьбе Льва Толстого, хозяйничали фашисты. Третья танковая группа, усиленная моторизованными дивизиями, после отхода советских войск из Солнечногорска, продолжала упорно атаковать, угрожая столице окружением с севера. В центре четвертая танковая группа, подобно тарану, крушила боевые порядки 316-й стрелковой дивизии генерала Панфилова и конников генерала Доватора. Враг, не считаясь с потерями, рвался к Москве, и зубчатая, словно пила, линия фронта все глубже врезалась в ее оборону.

Иван невидящими глазами смотрел на карту Айвика и ощущал на себе то колоссальное напряжение, которое испытывали бойцы и командиры Красной армии на полях Подмосковья, изрытых и перепаханных сотнями тысяч снарядов и бомб. Он готов был сделать все возможное и невозможное, чтобы выполнить приказ Фитина. Его ум искал убедительные аргументы, которые бы помогли Сану убедить Гопкинса, но они разбивались о суровый голос Левитана. Тот продолжал сухо перечислять потери советских войск, и в душе Плакидина зашевелились сомнения, что Москва устоит.

Айвик сделал еще одну отметку на карте, и под нажимом дрогнувшей руки грифель скрипнул и рассыпался на куски.

— Брось это занятие! Они сжали пружину до предела, и она вот-вот должна разжаться, — остановил его Лейба-старший.

— Папа, о чем ты? Какая пружина? Геббельс болтает: его генералы видят Кремль! — воскликнул Айвик.

— А что ему остается?

— Иван, сколько отсюда до Москвы? — и палец Айвика ткнул в острие синей стрелы, нацелившееся на столицу.

— Километров двадцать — двадцать пять, — ответил он.

— Но их еще надо пройти, — заметил Лейба и напомнил: — Бывало и хуже! Наполеон и поляки сидели в Кремле. А кончили чем?

— Папа, но тогда было другое время!

— А вот тут ты, сынок, неправ! Время было то самое — зима! Но не это главное. Люди остались те же — русские!

Шум и громкие голоса на лестнице положили конец тяжелому для всех разговору. Айвик выключил радиоприемник. Иван бросил беспокойный взгляд на Лейбу, тот ободряюще кивнул головой, и он преисполнился решимости перед предстоящим разговором.

Шаги в коридоре стихли. Дверь распахнулась, и на пороге появился Сан. В ярком электрическом освещении стали заметнее следы волнения на его лице. Поздоровавшись, он задержал тревожный взгляд на Плакидине. Тот не подал виду и старательно скрывал те горькие чувства, что испытывал в душе.

— Гололедица ужасная! Прошу прощения за опоздание, — посетовал Сан.

— Да, погода дрянь, давайте ее улучшим, — пригласил Лейба-старший к столу.

— Возражений нет. Если можно, ограничиться кофе? — предложил Иван.

— Ну, нет! Так не пойдет! — энергично возразил Айвик и увлек всех за собой в столовую.

Там уже был накрыт стол, и слуги ждали новых распоряжений хозяина. Лейба отпустил их и взял на себя роль распорядителя. После первой рюмки водки, поднятой за победу, за ней последовала вторая и третья — за здоровье хозяев, а потом и гостей. Градус и хорошая закуска вскоре смягчили тревогу, что владела собеседниками. Лейба-старший незаметно подал Айвику знак, и они, сославшись на неотложные дела, покинули столовую. Сан, проводив их взглядом, вопросительно посмотрел на Ивана.

— Имеется серьезный разговор, — пояснил он.

— Я так и понял. Что, есть важные новости?

— Более чем! Я только что получил от своих друзей исключительно важную информацию.

— Полагаю, она касается затянувшегося конфликта между США и Японией?

— Совершенно верно. Но надо говорить не о конфликте, а о войне! — решил обострить разговор Иван.

— Даже так? О войне?! — опешил Сан.

— Да, о войне! Переговоры, которые ведут с вами Курусу и Номура, — это лишь ширма, за ней скрывают приготовления японцев к нападению.

— Возможно, твои друзья правы. Но не сегодня. Гарри с Хэллом не питают иллюзий насчет мирного соглашения с Японией. Они и Рузвельт полагают: Хирохито и Тодзио ждут, чем все закончится под Москвой.

— В этом и состоит ваше заблуждение. Они считают Рузвельта простаком и водят его за нос!

— Что? — возмутился Сан.

Иван понял: незатейливый ход, подсказанный ему Лейбой-старшим, дал результат и поспешил подкрепить его данными из шифровки Фитина. Сухие цифры, характеризующие боевую мощь эскадры адмирала Нагумо, а также последняя информация о переброске летчиков из авиационных частей Квантунской армии на военно-морскую базу на острове Итуруп произвели впечатление на Сана. Но он все еще не мог поверить в то, что США находятся всего в шаге от войны с Японией. И Плакидин не удержался от упрека:

— Мне показалось, ты или недооцениваешь последнюю информацию, или сомневаешься в ней?

— Иван, извини меня, но… — Сан тяжело вздохнул и, стараясь не задеть его чувств, старательно подбирал слова: — У меня нет сомнений в объективности этих данных и искренности намерений твоих японских друзей предотвратить надвигающуюся войну. Гопкинс понимает, что она неизбежна, но не сегодня, не сейчас…

— Сан, одного понимания мало, — раздраженно заметил Иван и насел на него: — Японцы не ставят вас ни в грош! Движение эскадры Нагумо тому подтверждение. Пока не поздно, надо действовать. Завтра будет поздно! Пора от грозных деклараций переходить к конкретным и жестким действиям.

— Для них еще не пришло время, — вяло отбивался Сан.

— Как бы вы потом не кусали себе локти!

— Иван, мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию. Хэлл и президент держат под контролем ситуацию. Положение дел в Европе и здесь у нас, на Востоке, не так однозначно, как представляется твоим друзьям в Токио. Поверь мне, у президента имеются и другие надежные каналы, по которым поступает самая проверенная информация. Да, ситуация взрывоопасная и потому требует особой деликатности и осторожности, любое непродуманное движение с нашей стороны сорвет восстановленные с таким трудом переговоры и спровоцирует войну с Японией.

— Но переговоры, которые ведут с вами Курусу и Номура, — блеф! Как вы этого не понимаете?

— Не совсем. Пять дней назад они передали Хэллу новые предложения, и в них есть основа для компромисса. Япония готова отвести свои войска из Индокитая и прекратить военную экспансию в Южной части Тихого океана, а взамен просит разморозить свои активы в США и возобновить поставки нефти.

— Сан, ваша вера в успех переговоров — ошибка и глубочайшее заблуждение! Вы желаемое выдаете за действительное. С ними в принципе невозможно договориться, — продолжал убеждать Плакидин. — Посмотрите на себя глазами Хирохито, и все станет ясно. Неужели вам мало уроков Европы и России? Сколько можно находиться в плену иллюзий?

— Иван, мы не идеалисты и знаем, с кем имеем дело. Хирохито и Тодзио — мерзавцы, но не безумцы, чтобы вести войну на два фронта — против нас и России. Их военные демарши, по мнению Гарри и Рузвельта, рассчитаны на то, чтобы оставить за собой то, что удалось захватить в Азии.

Это стойкое убеждение Сана о невозможности развязывания Японией войны против США сводило на нет все аргументы Плакидина. Иван искал новые доводы, которые бы поколебали его уверенность в мирном исходе переговоров. А Сан, хорошо понимавший чувства друга, недавно вырвавшегося из тюрьмы, относил его катастрофические оценки на счет перехлестывающих через край эмоций. В отличие от Плакидина ему были хорошо известны уязвимые стороны японской военной машины. С теми ограниченными ресурсами, какими располагала императорская армия, и без запасов нефти, к которым она упорно пробивалась, воевать против такого гиганта, как Америка, было равносильно самоубийству. Подобной точки зрения придерживались Гарри Гопкинс и президент Рузвельт.