— Ну что? Что тебе нужно? — сказала я вслух, бросив на кошку пронзительный взгляд, и прошла мимо. Сегодня воскресенье, и погода хорошая! В библиотеке, до которой на автобусе ехать минут двадцать, я взяла три книги. Все детективы. До того как мы стали путешествовать с места на место, я никогда не пользовалась библиотекой. Но, записавшись, я поняла, насколько это удобная вещь. Во-первых, не прибавляется лишних вещей в доме. Это очень важно. Я и в детстве не любила, когда в доме много вещей, но после окончания университета моя привычка не обременять себя лишним имуществом только усилилась. Мне гораздо легче выбросить вещь, чем её хранить.

Момои время от времени наставлял меня:

— Эта твоя привычка говорит о том, что ты не хочешь нести ответственность за то, как ты живёшь. Ты никогда не успокоишься и будешь всю жизнь так себя вести?

В самом деле, обладание одной вещью, потом второй, третьей привязывает человека к месту. Библиотека в этом городке расположена с одной стороны бетонного здания, вытянутого по бокам. Она небольшая, но очень уютная. Я не езжу на машине, но перед библиотекой есть довольно просторная парковка, чтобы можно было приезжать сюда на автомобиле. В библиотеке есть такие плюсы, как, например, то, что ты можешь взять почитать совсем новую книгу (правда, тебе придётся её заказать и немного подождать). И то, что, если библиотечная книга оказалась скучной, это не так раздражает — ведь ты её не покупал.

Сегодня утром, когда мы с Соко завтракали, в дверь позвонили. Я открыла: в дверях стоял невысокий, чуть полноватый мужчина. Я его не знала и собралась закрыть дверь, но Соко из-за моей спины его окликнула:

— Такада-сан!

— Такада-сан? — переспросила я.

Я стояла с глупым видом, а этот «Такада-сан», увидев Соко, успокоился и обратился ко мне:

— Вот… я приготовил. Возьмите, пожалуйста…

Красная фасоль. Миска сверху затянута пищевой плёнкой.

Плёнка запотела изнутри. Я взяла миску, ещё тёплую снизу.

По словам Соко, Такада-сан — сосед сверху и, кажется, он живёт один. Раз он с самого утра варил фасоль, значит, либо у него уйма свободного времени, либо он очень хозяйственный — одно из двух. Я поблагодарила и закрыла дверь.

Я не люблю весну, но весенний ветер мне приятен. Я решила прогуляться чуть подальше и пошла вдоль железнодорожной ветки по песчаной дорожке. Мне нравится, что во время прогулки можно уединиться.

Когда я вернулась домой, Соко рисовала, сидя за столом на кухне. На рисунке — «Диснейленд». Я обещала ей, что на майские праздники мы поедем в Диснейленд.

— Очень хорошо получается! — похвалила я, проверяя в холодильнике, что Соко купила.

На большом листе для рисования яркими цветными карандашами нарисованы маленькие человечки, напоминающие Белоснежку и её гномов.

После обеда я делала уроки под мамину игру на фортепиано. Надо было решить задачи по математике и раскрасить контурную карту. Мама сегодня играет только популярные мелодии.

Я вспомнила мальчика Макото из города Имаити. Он был сыном хозяина общественных бань, над которыми мы с мамой снимали квартиру, и был старше меня на год. У него был брат, но он был совсем маленький, только родился, и Макото не мог с ним играть. У Макото были рейнджеры, розовый мяч, поезд… Он давал мне любую игрушку поиграть.

Потом вспомнила бабушку из города Сока. Это она сшила мне сумочку в подарок, когда я пошла в школу. Она жила вместе с дочерью и зятем, но, похоже, у них с дочерью что-то не ладилось. Именно в том городе я запомнила смысл выражения «не ладится в отношениях». Когда мы уезжали оттуда, у неё в глазах были слёзы.

Потом мы жили в Кавагоэ. Наш сосед из соседней квартиры каждый вечер устраивал стирку, и я боялась стука и вибрации его стиральной машины, стоящей на лестничной площадке… Кроме этого соседа, у меня нет других неприятных воспоминаний. Поблизости было несколько дешёвых магазинчиков со сладостями, и в той школе жили кролики.

Больше всего я не любила город Такасаки. Мы жили там два года, перед тем как переехать в Имаити. Я была тогда совсем маленькая и плохо его помню, но я не любила ходить в садик и каждый день плакала, когда мама уходила. В мёртвый час только я одна не могла уснуть. Мне казалось, что не спать нельзя, и я лежала, делала вид, что сплю, и старалась перетерпеть это время. В комнате было темно, а на улице светлым-светло. Я лежала, как будто сплю, и слушала сонное дыхание других детей.

— Ой, «Close to you»!

Эта мелодия радостная и очень красивая, поэтому мне нравится. Я знаю слова только небольшого отрывка: «Just like me, they long to be. Close to you». Как только мама заиграла это место, я прекратила делать уроки, присела возле неё и запела под аккомпанемент. Когда песня закончилась, мама зааплодировала мне.

Города, где мы жили до Такасаки, мне не запомнились. Вроде по одному году мы прожили в Маэхаси и в городке Амацукоминато.

Мама часто в шутку говорит:

— Мы с тобой — вороны-путешественницы.

Когда мой рассказ услышала Рикако, у неё заблестели глаза: «Как интересно!»

Но когда я пытаюсь сравнить ворон-путешественниц и тех, кто ими не является, я не знаю, кем быть интереснее. Ведь с самого рождения я была только вороной-путешественницей и по-другому не жила.

— Как ни крути… — размышляла я, грызя кончик цветного карандаша (когда грызёшь кончик карандаша, ощущаешь приятный вкус дерева, но мама, если застаёт меня за этим, ругается), — как ни крути, мы с мамой не можем изменить ход нашей жизни. Мы будем воронами-путешественницами, пока не встретим папу.

Я играла на пианино часа два, и незаметно наступил вечер. Мы с Соко пошли прогуляться к морю. Вечерами, когда мне не надо на работу, мы всегда так делаем. Соко как раз закончила делать уроки. Она сказала, что возьмёт с собой розового медвежонка.

Несмотря на то, что сегодня день тихий и ясный, море неспокойно: волны высокие. Я почувствовала радость от этого. Я больше люблю шторм, чем морскую гладь. Холодный ветер. Возле утёса волны разбиваются о скалы, разлетаясь на миллионы брызг. Это великолепно! Вдоль государственного шоссе № 6 тянется белый песчаный берег моря.

Мы идём вдоль взморья. Соко где-то подобрала прут и волочит его за собой. В другой руке она крепко сжимает розового медвежонка.

— Пойдём до того крайнего утёса? — спросила я, показав вдаль.

Она немного подумала, потом сказала:

— А это далеко?

— Как обычно. — Я улыбнулась и, как ни в чём ни бывало, продолжила идти вперёд. Моя юбка развевается на утреннем ветру. — Твоя мама любит ходить пешком!

Позади меня Соко с недовольным видом буркнула:

— Да, я знаю.

— В этой длинной юбке очень легко идти. Может, поэтому мне нравится ходить пешком.

На эти слова Соко уже ничего не ответила. Я оглянулась, ожидая её ответа. У неё был немного озадаченный вид.

— А в брюках-то двигаться ещё удобнее, — наконец сказала она.

— Да, пожалуй.

Честно говоря, я не люблю носить брюки. И Момои тоже не нравилось.

— Когда идёшь в юбке, тебе приходится поправлять подол, и от этого возникает ощущение реальности того, что ты ИДЁШЬ! — мне ничего не оставалось, как ответить ей таким образом.

— Не понимаю, отчего все женщины хотят одеваться как мужчины. — часто говорил Момои. Мне нравился его классический вкус, его привычка всегда надевать шляпу, когда он выходил на улицу.

— Ой, стёклышко! — я подобрала синее стёклышко, лежавшее у ног, и протянула Соко. На берегу моря всегда попадается много стекляшек. Они всегда отмыты, отшлифованы волнами и песком, гладкие, с округлыми краями. Их поверхность присыпана белой пылью, как от жёсткой старательной резинки с добавлением кварцевого песка. Если смочить стекло водой, оно станет прозрачным, потом, когда стекло высохнет, на его поверхности опять останется этот белёсый налёт.