17

Да! Я – говно, а не граф Монте-Кристо, гражданин Гуров! Знаете, где мне, трудновоспитуемому и считавшемуся полоумным бесенку попалась в руки эта великая книжка?.. Вы угадали. Угадать несложно. Да. В детдоме для мальчиков – детей кулаков и врагов народа имени… против фашизма… Я не шучу. Именно так он и назывался. «Детдом имени против фашизма» ДИПф. Вот это был грязный дневной зверинец и подлый ночной террариум! .. Ря-ябов! Сука, где ты провалился?.. Еще коньяку! Насрать на врачей! Коньяку, я сказал! У меня вечная мерзлота в промежностях! А ну-на, Рука, смир-рно! Сесть! .. Смиррно! .. Сесть! .. Вокруг стола – шагом а-арш!.. Сесть! Не обращайте внимания, гражданин Гуров, я расслабляюсь. Память моя стала такой спертой, вобрала в себя столько ужаса, вони, абсурда, грязи, лжи, фантасмагорий и подлятины, что теперь, гужуясь впервые за полвека, выкидыеает со мной жуткие коленца… Мне страшно… Страшно! .. Нет, не просто «становится прошлое близким» по вашему идиотскому выражению. Меня волокет холодным магнитом туда… в Одинку… на печь… на мерзлую колодину… в сани… в детдом, и я как бы оказываюсь там, начинаю задыхаться, как ео сне, и нет сил проснуться, не выдержит сердце, рехнусь, второй раз это пережить невозможно… Зверинец… Террариум… Рябов, где ты?.. Имени против фашизма! Все там было. Утром чай, днем баян, вечером собрание… Там чаще били, чем кормили, а кормили тем, чем били. Били же чем попало. Монстры-перевоспитатели полагали, что только с помощью боли физической и унижения, про душу они тоже не забывали, может быть вполне осуществлен контакт непонятно зачем оставленных в живых выродков с первой в мире советской действительностью, где никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить. Но и актив имелся в детдоме имени против фашизма. Шли в него смекнувшие, что лучше самим бить, чем быть битыми. Они и колотили нас и за себя, и за перевоспитателей. Колотили за все: за не тот жест, не ту улыбку, не то прилежание, не тот труд, не тот аппетит, не те настроения, не те мысли, не то прошлое и так далее. Если повода не находилось, его выдумыеали, сочиняли, заставляли расколоться и, конечно же, кандей казался расколовшимся раем по сравнению с процедурой дознания… По утрянке нас выстраивали перед портретами Ленина и Сталина. Зарядка, затем пение одной, двух любимых песен Ильича, затем дрова, затем полмиски шелюмки, приборка и политграмота. На уроке слабые, битые, но поумневшие звереныши тискали доносы. Донос считался легким симптомом морального возрождения вражьего выблядка. За него выдавался белый хлеб. Вы бы посмотрели, гражданин Гуров, как интеллигентные дети инженеров, врачей, эсеров, дворян, священнослужителей, бывших помещиков, фабрикантов, литераторов, не выдержав голодухи, хамского насилия и унижений, превращались в волчат…Не все, конечно, не все, далеко не все, теплились во многих души, сопротивлялись распаду, одни смиренно, другие яростно… Были побеги, удавки, толченое стекло, саморубы, уксусная эссенция, кипяток на руки, голодовки – все было в детдоме имени против фашизма, как потом было то же самое, но еще пострашнее в лагерях… Пожалуй, я начинаю надираться. На сегодня хватит… Ночной, подлый террариум… По ночам активисты бегали по спальням со стоячими. Им хотелось ласки, и бледные, бедные лысенькие мальчики с черными кругами под глазами, за конфетку, за кусок сала, за хлеб или просто так, от страха, схватившего за горло, подставляли несчастные попки молодым козлам… Потом кто развращался, кто падал, кто вешался, кто тихо плакал… Рябов! Рябов! Подай мне сюда… слезинку, так сказать, ребенка… отставить… виноват… подай мне сюда Карла Энгельса, Владимира Сталина… Максима Крррупскую ты мне сюда подай! Пода-а-ай, говорю-ю! .. Они видели, все они видели… с портретов… и зеркало русской революции там висело… Волоки их, Рябов, не-мед-лен-но! Я их тыкну, тыкну… Перовскую… Желябова тоже волоки… всех тыкну бородищами, усами, носами, очками, мордами, умными лбами в несчастные попки мальчиков… тыкну, тыкну в первую сперму молодых козлов… тыкну, сука, тыкну в слезинку… Все.- Все… Спасибо, гражданин Гуров… Это – последняя рюмка… Ко мне тоже однажды сунулся один хмырина. Стишки, сволочь, писал под Маяковского. Я вот этой рукой взял его за хер, вывел немедленно из спальни и кулачищем врезал по темечку. Я так в деревне, бывало, баранов забивал. Силен был не по годам. Врезал, а он – брык с копыт, и до утра провалялся. На мое счастье отшиб я ему тем ударом память. Все начисто забыл, падлюка, даже «бурямглоюнебокроя», «Интернационал», «Распорядок дня и ночи ДИПф» и кто автор «Детской болезни левизны». Пойдемте… прогуляемся… искупнемся… немедленно… и поблаженствуем… на вашем пляже… Рябов! Идем купаться. Прими меры. И чтобы никаких эксцессов, гражданин Гуров, попыток рвануть в Турцию и прочее. Руки за спину! Режим тюремный… Пошли на прогулку! Разговорчики!.. Я вам, гниды, закурю! Закурите с Троцким на разводе! Вихри враждебные веют над нами… За-апевай! ..

18

Море!.. Море, гражданин Гуров! Вон маменьки и папеньки с детишками. Камешки звякают… Стюдень плавает. Медуз я люблю. Ведь они тоже, так сказать, что-то чувствуют… Эту вот объективную реальность, данную им, по словам Ульянова, в о-щу-ще-ни-и! А может, медузы чувствуют всего один какой-нибудь слог из этого слова? Например: «ще». Или «щу». Лично я чую «ни». Вы мне отвратительны! Я надрался. Я желаю заявить протест! Слушайте! Я нырнул сейчас и почувствовал себя сиротой… Сироткой… Вы – негодяй! Вы маму собственную убили, вместо того, своей рукой, чтобы лежать с ней вот тут на пляже! .. Цыц! Отвечай мне, как на плахе, достоин ты самой страшной казни и, главное, предсмертных… как я мог про это забыть! .. мук, мук, мук, эа убийство родной маменьки? Учти! У тебя есть один шанс облегчить свою участь. Один! Говори правду, блядища поганая, только правду, со дна того места, где была душа. Не может там ничего не остаться! Не может! Выкорябывай! .. Рябов! Боржомчика! .. Доставай муть последнего осадка!., Говори! Что ты чувствуешь?.. Я ведь урок видел, убийц, с горою трупов на совести, но было в них на молекулку людского, было! А в тебе есть? Ты медуза? Я против тебя про-тес-ту-ю! Выкорябывай, что в тебе осталось! Доставай! .. Молчишь, проститутка! .. Может, тебе память отшибло?.. Не исключено?.. Я в таком случае вызову завтра одного бандита из Института Психиатрии, доктора наук, он тебе с ходу память восстановит! Не про-хан-же!.. Никто не забыт, век свободы не видать, ничто не забыто! формуляры хранить вечно! .. Ты вспомнишь даже, что говорил бабушке в интимный момент дедушка. Ты понимаешь возможности нашей славной психиатрии, идущей рука об руку с органами госбезопасности и ВЭДЭ… в последний и-и-и реши-тельный бой, сучий потрох! Понимаешь? Лучше вспоминай то, что было, советую от души! Или же придется вспомнить то, чего не было дано в ощу-ще-ни-и. Меня интересуют… странно… трезвею… два момента, или один из двух. Первый момент: что ты чувствуешь в связи с маменькой, что чувствовал и так далее. Но только не темнить! Только не раскидывать чернуху! Правду! Самую страшную, но правду! Харкайте кровью, препарируйте себя без наркоза, это – ваше дело. Приложите к устам зеркальце русской революции. Запотело? Второй момент: если ничего вы действительно не чувствуете в связи с маменькой, то, будьте любезны, объясните мне чудесное и гениальное устройство механизма постепенного вытеснения из памяти таких ужасных нечеловеческих вещей, как убийство маменьки. А может быть, это настолько сверхьестественный факт, что память… или совесть, как хотите это называйте… вообще категорически отказывается принимать его в свои вонючие анналы?.. Ах, я неправильно ставлю вопрос и тем самым лишаю вас возможности подойти с какого-либо бону к объективной правде. Так, так. А я ебал «объективную правду». Я выписываю и получаю «Субъективную»! И ты мне ее выдавай! А не то я прикажу Рябову вбить тебе в глотку и в жопу по медузе – сразу заговоришь!.. Я, видите ли, неправильно ставлю вопрос. Теоретик хуев! Ты мне скажи: жалко тебе маменьку или не жалко? Было тебе невыносимо жить или не было, хотя мысли залезть в петлю ни ты в себе, ни я в тебе предположить не можем… Ну, падлюка, ну, свинья краснодьявольская! Выворачиваешься ты, как глиста, выведенная на чистую воду. Повыворачивайся. Ты кому хочешь доказать, что вина твоя сомнительна, и в худшем случае она не прямая, а исключительно косвенная? Себе или мне? И если косвенная, то речь уже пойдет не о механизме вытеснения вины, а о процессе самоуспокоения и самооправдания? Вы этого хотите, гражданин Гуров? .. Но я видывал позиционных игроков почище вас. Не одну ночь, не один день сиживал я, бывало, ломая голову и нервишки, наступая, отступая, комбинируя, выигрывая, проигрывая, и я понимаю, что вы не расколетесь, пока вас не припрут коленом к стенке… Вот сейчас, не хитря, я даю вам слово палача: если вы, как на духу, расскажете мне о своих эмоциях, уясните: эмоциях, а не о бурных или медленных химических процессах, происходивших в вашей памяти, в совести, в мозгу, я повторяю, даю вам честное слово палача, оставлю вас наедине с вашей маменькой и больше никогда не заикнусь об этом деле… Отказываетесь. Понимаю. Насильно и никакими посулами я не заставлю вас раскрыть передо мной душу. А вдруг у тебя ее нет? Волк! Глиста! Крыса! Одевайся, сволочь! С папенькой твоим мне меньше пришлось возиться и открылся он в конце концов, а ты выкручиваешься перед самим собой! .. Пошли! .. Если ты продал душу Дьяволу за уверенность в том, что нет твоей прямой вины в смерти маменьки, то я тебя сейчас достану, сучка, достану! Я эксгумирую на твоих глазах то, что ты воровато закопал в паперти или в совести… плевать, мне все равно!