Он шагнул к подъезду. Дорогу преградил молоденький старшина:

— Товарищ старший лейтенант, там группа работает…

— Сейчас… — Николаев вбежал в подъезд.

Внизу, в подвале, горел свет, по лестнице оттуда поднимался, придерживаясь рукой за стену, бледный мужчина — видимо, понятой. Не глянув на Николаева, прошел мимо.

Николаев сбежал по ступенькам и шагнул в открытую дверь подвала.

Вдоль стены сидели, расставив ноги, привалившись спинами к сырым трубам, подростки с полиэтиленовыми мешками на голове. Лица неясно просвечивали сквозь мутную пленку. Ближе к выходу лежал, повалившись на бок, еще один труп — судя по маленьким бугоркам грудей под свитером, девчонка — в кожаной куртке и джинсах. На грязном полу валялся пестрый баллон какого-то аэрозоля.

Среди неподвижных, окоченевших уже тел осторожно, чтобы не наступить на ноги, ходил фотограф, снимал в упор со вспышкой. Судмедэксперт и следователь вполголоса деловито переговаривались, поодаль замер, глядя в стену, второй понятой.

Судмедэксперт подошел к девчонке, наклонился…

— В чем дело? — обернулся к Николаеву следователь.

Тот отступил к двери, вытягивая шею, над плечом следователя наблюдая, как судмедэксперт стаскивает пакет с головы девчонки…

— Не мешайте, старлей… — сказал следователь.

Это была не Валерка. Абсолютно незнакомая, некрасивая конопатая девчонка лет четырнадцати.

Николаев повернулся и, тяжело шагая по ступенькам, вышел на свет.

— Вообще бьет по нервам, — понимающе сказал, увидев его, старшина.

— Закурить есть? — хрипло спросил Николаев.

Старшина достал пачку, чиркнул зажигалкой.

— Насмотрелись мультиков, — сказал он.

— Что?

— Ну, это у них называется — «мультики смотреть». Цветные галлюцинации.

Николаев глубоко, жадно затягивался, бессмысленно озираясь по сторонам.

— Я все думаю, может, нарочно? — помолчав, сказал старшина.

— Что?

— Ну, не снял… Ну, один же кто-то должен остаться, чтобы пакеты снять, когда надышатся. А я вот думаю — может, он нарочно сбежал? Может, отомстить кому-то из них хотел?..

Николаев сел в машину, завел мотор и откинулся на сиденье, докуривая, приходя в себя. Он видел много аварий, видел легковушки, скомканные как лист бумаги, и сочащуюся из-под дверцы кровь, помогал собирать на расстеленный на асфальте брезент то, что осталось от человека после лобового столкновения. Но когда врач стаскивал пакет с головы конопатой девчонки, он впервые понял, как люди падают в обморок. Лишаются чувств. Когда пакет сполз, в ушах девчонки качнулись дешевые металлические серьги. Кажется, у Валерки такие же.

Николаев выплюнул сигарету в окно и врубил скорость. До конца дежурства оставалось два часа.

Вечером, наскоро переодевшись, он прочесывал на своем «Жигуленке» улицы вокруг Калининского. Он понимал, что невозможно в этом громадном муравейнике найти одного маленького человечка, и все же упрямо кружил по узким улицам, приглядываясь к тусовкам.

В большой компании, собравшейся на ступеньках старого дома, ему показался знакомым один из ребят. Он вышел из машины, тронул его за плечо:

— Валеру Николаеву знаешь?

Все сразу замолчали, обернувшись к нему.

— Валерка Николаева? — переспросил тот морща лоб.

— Это Авария, что ли? — спросил другой, сидящий на ступеньке в обнимку с ярко раскрашенной девицей.

— Ну да, Авария! — оживился Николаев.

— А зачем она тебе?

— А я его уже видела, — вдруг сказала девица, указывая сигаретой на Николаева. — Только он в погонах был.

— А ты кто вообще? — спросил первый парень.

Николаев замешкался.

— Знакомый…

— A-а… Так идем к Серому или не идем к Серому? — отвернулся парень.

— Пойдем, правда…

— Да ну, в Текстили тащиться, — капризно заныла девица.

— Пойдем. — Ее под руки подняли со ступеньки.

— Я же по-человечески спрашиваю, — сдерживаясь, сказал Николаев.

Но компания уже поднялась, и, обходя его как нечто неодушевленное, столб или урну, направилась к метро…

Николаев вывернул на проспект, тоскливо глянул на уходящие в перспективу людные тротуары, залитые густым желтым светом фонарей. И вдруг увидел Валерку, не увидел даже, а угадал ее в темной фигурке с краю компании металлистов, подваливающей к подземному переходу. Николаев затормозил, бросился было навстречу, но тут же остановился. Валерка подняла голову, тоже встала, рванулась было бежать, но заметив, что отец не двигается с места, замерла вполоборота, напряженно следя за ним. Капания, оживленно переговариваясь, спустилась в переход.

Николаев сделал шаг вперед, дочь отступила, сохраняя дистанцию.

— Чего надо? — враждебно спросила она.

— Да не бойся, я поговорить только. — Николаев снова шагнул к ней, Валерка отскочила и зашла с другой стороны перехода. — Правда, поговорить…

— Я и отсюда слышу.

Их разделял глубокий тусклый провал перехода.

— Это… Ты возвращайся сегодня, хватит… — сказал Николаев. — Из школы уже звонили… Собрание завтра…

— Ха! Что я, дура? — ухмыльнулась Валерка, — Я после собрания приду.

— Да не бойся, я мать не пущу. Сам пойду… Правда, возвращайся, хватит уже… Когда хочешь, хоть в двенадцать. Ничего не будет, я обещаю…

— Ты чего застряла? — крикнул снизу кто-то из компании.

— Сейчас!.. Ладно, посмотрим, — ворчливо ответила Валерка.

Николаев кивнул и пошел к машине.

Собрание было общим — родителей и учеников. Как-то само собой получилось, что расселись стенка на стенку: родители слева, ученики справа, у окна. За учительским столом сидел директор школы, подтянутый парень лет сорока, и совсем юная классная.

За последние лет пять Николаев впервые был на собрании. Он искоса разглядывал родителей: почти все были старше его, солидные люди в выходных костюмах, они спокойно, внимательно слушали директора.

— Я в школе семнадцать лет, — говорил директор, — но такого, извините, не припомню. Просто театр военных действий. А я, как начальник штаба, каждый день получаю сводки: срыв урока, бойкот учителя, демонстрация последних мод сезона… Мы вынуждены были сменить классного руководителя. Нина Сергеевна — он кивнул на классную, — в школе первый год, сразу после института, почти ровесница, то же поколение. Нет, оказывается, молодой классный руководитель их тоже не устраивает. Им вообще никого не надо…

Нина Сергеевна заметно нервничала, беспомощно поглядывала то на учеников, то на директора.

— И, конечно, не могу обойти вниманием, не представить зачинщика всех беспорядков, так сказать, лидера оппозиции, — директор иронически-торжественно протянул руку — Валерия Николаева, Советский Союз!

Киселев исполнил на губах туш, Пухлый поднял Валеркину руку. Она с достоинством раскланялась.

— Кстати, есть родители?

— Я, — Николаев обреченно поднялся за столом.

— Садитесь, — усмехнулся директор. — Раньше супруга ваша ходила?

— Вот… Теперь я…

— Вам, наверное, небезынтересно будет узнать…

— Алексей Николаевич, — подсказала классная, заглянув в журнал.

— …Алексей Николаевич, что ваша дочь с начала полугодия пропустила без уважительных причин четырнадцать…

— Шестнадцать, — подсказала классная.

— …уже шестнадцать учебных дней! Вы в курсе?

Николаев, красный как рак, кивнул было, глядя в стол, потом отрицательно помотал головой.

— В Соединенных Штатах родители прогульщиков платят крупные штрафы. А недавно мужа и жену посадили в тюрьму за прогулы дочери. Неплохо бы перенять опыт, как вы думаете?

Николаев ерзал на стуле, ощущая на себе взгляды родителей. Неловко вытер пот со лба, глянул на дочь — Валерка, свободно откинувшись на спинку, невозмутимо, даже с интересом слушала директора.

— Но когда ее нет, по крайней мере в классе спокойно. А во время своих нечастых визитов к нам она беспрерывно провоцирует конфликты. А учителя, между прочим, не роботы. И когда их методично, день за днем, доводят — они срываются. Поведение вашей дочери не просто вызывающее — хамское! Никаких авторитетов, никаких возрастных барьеров! Учительницу истории она недавно назвала «старой дурой».