— В любое время, в любом месте, любым образом, — пробормотал он ей на ухо. — Мне даже не нужно было ничего говорить… Я только успевал подумать о сексе, и ты уже таяла…
Клайв снова поцеловал ее, и словно сотни стрел пронзили ее сердце. Она уже горела в огне, когда он сказал «таяла», от интимных и чувственных движений его губ и языка. Секунды тянулись восхитительно медленно, и Эрика боялась только одного — что сейчас все кончится.
Расцепив ее руки, Клайв бережно опуcтил женщину на кровать и резким движением сорвал с себя рубашку. Он с удовлетворением отметил как загорелись золотистые глаза. Эрика всегда сходила с ума от его тела — от сильных плеч, от широкой груди, покрытой темными пушистыми волосами, от плоского твердого живота.
Она трепетала от возбуждения, каждая клеточка тела вспоминала этого мужчину, ее любовника, — узнавала его запах, бархатистость кожи, вкус поцелуев. Ее переполняли странный восторг и удивление.
— Клайв, — потрясение прошептала Эрика, пытаясь удержать уплывающую реальность. — Я… Мы…
Она не договорила, потрясенная ощущением горячей тяжести его тела, дрожащего от напряжения так же, как и ее. В синих глазах светился голод, и она знала, что, единственное, может утолить его. Эрика подалась навстречу, приоткрыв губы. И Клайв ответил на немой зов, впиваясь в ее рот страстным, даже яростным поцелуем.
— Это нужно нам обоим, — хрипло произнес он, оторвавшись. — Ты хочешь меня… ты всегда меня хочешь…
Эрика взглянула на него, осознавая горькую правдивость этих слов, и нежно провела кончиками пальцев по линии его губ.
— Ты нужен мне как воздух.
Клайв приподнял ее и с привычной легкостью стянул ночную рубашку. Она ощутила себя совершенно беззащитной, чувство стыда и неловкости охватило ее, когда горящий взгляд возбужденного мужчины заскользил по обнаженному телу. Краска залила щеки, и она потупилась.
— Боже, — простонал Клайв, дотрагиваясь до нежной груди нетвердой рукой, поглаживая затвердевший сосок.
Эрика едва не закричала и еще крепче прижалась к нему, забывая смущение. Она запрокинула голову, отдавая себя во власть этому человеку, понимая, что сама больше не в силах управлять собой. Она стонала в его объятиях, трепетала от его ласк, словно пойманная рыбка, лоно ее стало жарким и влажным, ее переполняли нетерпение и жажда.
Клайв запустил руку в тяжелый водопад медных волос, одновременно целуя и покусывая мягкую грудь, напрягшиеся соски. Ощутив возбуждение ее естества, он поднялся, чтобы избавиться от остатков одежды. Эрика вскинула затуманенные страстью глаза, желая взглядом передать сладкую боль, испытываемую ею.
— Клайв, пожа-алуйста… — Голос ее дрогнул, дыхание прерывалось.
С чувством триумфа он опустился на трепещущую любовницу. Впрочем, Клайв сам дрожал от страсти не меньше ее и не мог больше сдерживаться. Голова кружилась от знакомого запаха ее тела. Эрика стонала и изгибалась, не в силах выносить томительную муку, и все же задохнулась от неожиданности, когда он вошел в нее.
Она закричала, прижимаясь еще крепче, еще глубже принимая его в себя, желая, чтобы Клайв утолил иссушающую жажду ее растревоженной плоти. И он проникал все глубже, двигаясь быстрее и быстрее, и вот тела их уже слились в сумасшедшем ритме страсти в единое целое.
Эрика вновь вскрикнула, достигнув вершины наслаждения, разом, освобождаясь от тяжести и боли. Через секунду и с его губ сорвался хриплый стон. Она крепче обняла возлюбленного, чувствуя, как по щекам ее катятся бессильные слезы. Она знала: так было всегда. Она любила Клайва настолько сильно, что хотела кричать об этом с крыш небоскребов. Вместо этого бессильно прижалась губами к мокрому плечу и просто прошептала те же самые слова. С неожиданной резкостью он отпрянул, тихо, но выразительно выругавшись, и вперил в нее гневный, обвиняющий взгляд.
— Прощай, Перси, привет, Клайв, — и все это за один день? — процедил он сквозь зубы, заметно бледнея даже под золотым загаром, — За какого дурака ты меня держишь?
Эрика была потрясена. Казалось, клещами из нее вырвали волшебное ощущение близости, оставив внутри гулкую, ноющую пустоту. Бледное, без кровинки, лицо белело в темноте. В голове ее теперь одновременно существовало и прошлое, и будущее, и она перестала осознавать, где в действительности находится.
— Ладно, ты не имела этого в виду, а я был слишком резок, — хрипло произнес Клайв, начиная чувствовать себя последним негодяем.
Гордец до мозга костей, — с горечью подумала Эрика, ощущая всю тяжесть нахлынувших воспоминаний.
— Не смотри на меня так, — попросил он.
Клайв понимает, что должен извиниться, но ненавидит это делать. Так что теперь он внутренне отстраняется от нее все больше и больше, лишь бы только не признать свою вину, — неожиданно догадалась Эрика и в ту же минуту осознала, что память возвращается.
— Эрика… — произнес он, поднимаясь. Синие глаза сузились, когда он посмотрел на это тонкое и какое-то растерянное, даже отчужденное лицо.
Клайв, любовь всей моей жизни, уйти от тебя было равносильно самоубийству, — подумала она, ловя его потемневший взгляд.
— Ты ненавидишь меня, — слабо выдохнула Эрика, в изнеможении откидываясь на подушки. По щекам ее струились слезы. — Ты занимался со мной любовью, ни на секунду не переставая ненавидеть…
Клайв замер, словно его ударили.
— Хочешь спросить, откуда мне это известно? Просто теперь я могу все вспомнить… Могу, но я не желаю, не желаю ничего вспоминать! — выкрикнула она с мучительной болью в голосе.
Встревоженный состоянием Эрики, Клайв вызвал врача. Тот приехал и дал расстроенной женщине снотворного, а потом высказал хозяину дома все, что о нем думает.
От наметанного взгляда эскулапа не укрылось, что в постели женщина спала не одна. После чего Клайв узнал о себе много нового, например, что он эгоистичная свинья. Впрочем, оскорбления он снес с несвойственной ему кротостью, в полной мере сознавая свою вину.
Именно он, и не кто другой, нанес Эрике душевную травму. Андерсы любили «дочь», заботились о ней, пока она осваивалась в новом мире. А он не только разлучил ее с дорогими людьми, но затем грубо склонил в физической близости, когда она еще не была готова. И теперь, возможно, навсегда отвратил от секса, поскольку набросился на слабую напуганную женщину, как маньяк-насильник. А она так доверчиво ждала сочувствия… Вместо этого он предпочел удовлетворить свои низменные потребности, снова утвердив над ней свою мужскую власть. Никогда еще Клайв Макферсон не падал столь низко…
И он прекрасно знал, что заставило его так поступить: ревность, горечь и злость переполняли Клайва. Он приходил в неистовство при мысли, что Эрика любит Перси Хиддинга, хочет его, спит с ним. Он справлялся с собой на протяжении трех лет после истории с Тимоти. Почему же железная сила воли сейчас подвела его?
— Не спать? — с надеждой спросила Кэтрин, заглядывая матери в лицо.
— Не спать, — согласилась Эрика, отодвигая поднос с завтраком и беря дочку на руки. Она прислушивалась к ее беззаботной воркотне, и сердце наполняло светлое и радостное чувство. — Боюсь, я и так спала слишком долго.
Кэтрин сползла с кровати, а затем снова вернулась в теплые мамины объятия, держа в руках большую детскую книжку. Она показала пайьчиком на золотоволосую принцессу, лежащую на огромном ложе, и сказала с нескрываемой гордостью:
— Моя мамочка!
«Спящая красавица» было написано на обложке, и Эрика в который раз подивилась изобретательности Клайва. Вероятно, именно таким образом он объяснил дочке двадцатичасовой сон мамочки. При мысли о нем, сердце кольнула острая иголочка страха.
Почему этот человек не позволил ей потеряться? Дело не только в Кэтрин. Он жаждет мести. Пьяная вспышка похоти Тимоти разрушила их будущее: даже на смертном ложе Клайв не простит любовнице мнимой измены. А его ненависть поистине внушала ужас.
Итак, она снова умирала от восторга, снова спала с ним — с мужчиной, который овладел податливой плотью, словно Эрика была девочка на одну ночь. И это Клайв, который учил ее искусству любви, который в постели проявлял бесконечную чуткость и изобретательность и никогда не позволял себе грубости. Теперь он использовал свое умение, чтобы унизить ее.
