Нормально пацан ответ держал. Личиной не играл, хотя и понимал четко, к чему базар катится.

— Небось обсуждаете, как нас валить, а?

— Пора бы. Вы-то обсудили уже.

— Не по адресу предъяву двигаешь, Кон.

Боксер подошел, остановился, глядя Леве в глаза. Тот взгляд выдержал, остался непроницаемо спокоен.

— А кому мне ее двигать, Бокс? Мы, что ли, вашего пацана на хате завалили реально? А-а, извини, ошибся. Это Литой к Челноку с Черепахой со «стволом» закатился и беспредел лютый устроил. — Кон усмехнулся. — Что молчишь-то, Боксер? Ответить нечем? Так получается, что «махновская» у вас бригада. Беспредельная. Валить вас надо, как псов.

— Ты за базаром следи, Лева, — жестко ответил Боксер. — Наши пацаны к Литому перетереть пришли. Нормально, по понятиям, непонятки разъяснить.

— «Стрелку» забивать надо было. По понятиям.

— Мы понятия знаем. И забили бы «стрелку» правильную, если бы ваш лось отмороженный с порога палить не начал. Только мы в отличие от вас после этого на Манилу тянуть не стали.

— А при чем здесь Манила? — нахмурился Лева. Он явно ничего не понимал. — Ты о чем вообще базар-то ведешь, Бокс?

— Да я о том, Лева, что ваши палачи на трассе Кроху завалили. А с ним еще трех пацанов и человека реального. Гравера. Он-то вообще не при делах был. Так что вилы вам теперь конкретные вылезают, Лева.

— Тут непонятка какая-то, Бокс, слово даю, — на мгновение на лице Левы-Кона мелькнула растерянность. Впрочем, он быстро совладал с собой. — Кроху не наши заделали. Мы тоже понятия знаем. Человека нужного, как «быка», без предъяв конкретных валить не станем, не враги себе. Ты знаешь, я за свой базар всегда отвечаю. Не наши это были люди.

— Паня успел позвонить. Сказал, ваши.

— Если Паня сказал, — глухо произнес Лева, — позови его, пускай он мне это в глаза повторит.

— Позвал бы, — вздохнул Боксер, отходя, — да только нет его больше. Две маслины в спину получил Паня. В общем, чего теперь пустым базаром греметь…

Лева уже понял, что разойтись миром не получится. Не для того Боксер с собой кодлу с пушками притащил. Да и, по совести-то говоря, он, Лева, упустил бы такую возможность? Нет, конечно. Только что об этом как раз и базарили. Заделать всех разом. Одна неувязка — опоздали. Боксер успел первым.

В общем, терять им теперь было нечего, и Лева потащил из-под пиджака «ствол». И остальные лейтенанты потянулись за оружием. Те, что стояли у дальней стенки, успели. Их прикрыли собой те, кто стоял у дверей. Выстрелы захлопали почти одновременно, с двух сторон:

Боксер выстрелил в Леву и… промахнулся. Бывает в жизни и такое, не ковбойцы же? Лева выстрелил в ответ и, кажется, попал. Хотя он плохо видел — маленький зальчик как-то сразу заволокло дымом.

Лопнула огромная витрина, посыпались осколки. Лева попытался отойти назад, пятясь, но под ногами у него кто-то корчился, заливая кровью наборный паркет. Вот это Лева заметил. Хороший был паркет. Жалко. Перестилать теперь придется. Когда кровью зальют — потом не отмоешь, как ни старайся. В крохотных сколах все равно останется. А начнет тухнуть — в зал войти невозможно будет.

В общем, пол был в крови и потому очень скользкий. Лева то ли запнулся о тело, то ли поскользнулся, сам не понял. Упал, ударившись головой и своротив столик. Уже падая, словил пулю прямо в бочину. Больно было ужасно. Как будто ткнули под ребра ржавым и раскаленным гвоздем, да еще и провернули в ране, чтобы побольнее.

Лева ухватился за бок и, отталкиваясь от бьющегося под ногами тела, пополз к дальней стене. Плохо было то, что зальчик оказался завален убитыми и ранеными. Ползти было неудобно. Отовсюду доносились стоны и крики. Завыла где-то далеко сирена. Всхлипнула, сорвалась на визг.

— Менты! — крикнул кто-то от дверей.

А Лева все еще был жив. Лежа под мутным ковром порохового дыма, он почти не видел фигур — только ноги. Кто-то расхаживал между опрокинутыми столиками, стреляя в тех, кто еще шевелился или стонал. Когда человек приблизился к нему достаточно близко и размытый его силуэт проступил сквозь серую пелену, Лева выстрелил ему в живот. Тот согнулся пополам, бросив «ствол». Стоял на полусогнутых, а Леве было его совсем не жалко. Ни капли. Он выстрелил еще дважды, для порядка, чтобы убедиться, что врачи не откачают, затем повернулся на спину и принялся палить туда, где дым был чуть светлее, красивого жемчужного оттенка. В сторону двери. Оттуда донеслись ответные хлопки. Лева даже увидел вспышки. Еще одна пуля попала ему в бедро, чуть левее паха. Ну да, правильно. Они же стреляли по вспышкам, а он держал пистолет в вытянутой руке.

Лева бросил «ствол» и снова пополз, царапая скрюченными пальцами по скользкому паркету, вытирая с пола кровь пиджаком. Он то и дело натыкался на мертвые тела, видел перекошенные болью и страданием лица, мутные мертвые глаза. У одного из пацанов был раскрыт рот. Во рту, как в колодце, стояла кровь, и темная дорожка медленно текла по щеке. Лева не узнал парня, поскольку лицо у мертвого было разворочено ружейным выстрелом.

А вы, наверное, думали, что перестрелка — это красиво? Ничего красивого в ней нет. Она совсем не похожа на то, что показывают в кино. Кровь, боль, грязь, страх и еще суета, когда пытаешься укрыться от пули, молясь, чтобы пронесло. И хочется забиться в самый дальний угол, стать маленьким и незаметным. А кто-то от бесконтрольного страха мочит штаны. И стреляют, не целясь, в ту сторону, откуда стреляют в ответ, не рассчитывая попасть, просто потому, что так надо. И еще матерятся, срывая глотки, поскольку это помогает сохранить рассудок и не потерять голову от ужаса.

А вы говорите — красиво…

Лева прополз пару метров и совсем выбился из сил.

Лег на спину, глядя в потолок. В зале вдруг как-то разом все стихло. Только капало что-то совсем рядом да нарастал истошный вой сирен, становясь просто невыносимым. Лева закрыл глаза и зажмурился покрепче. Так было легче.

Потом сирены кто-то выключил, но тут же совсем рядом заговорили на три голоса:

— Етыть… Вот это да. Жора, глянь, картина маслом, б…

— Ох, ты ж е… твою мать. Одни трупы, что ль? Что, совсем, что ль, никого не осталось?

— Да, б… Повеселились пацаны, на хрен.

— Тут работы на трое суток, не меньше.

— Коля!!! Коль! Да брось ты ее! Иди сюда.

— Сколько тут? Человек сорок? Будет сорок, нет?

— Б…, ох…ть. Я такого ни разу в жизни не видел. П…ц просто.

— Жор, ты их в сторону отодвигай, чтоб пройти можно было… Б…, смотреть же надо, все штаны кровью забрызгал.

— Эй, палку там притащите какую-нибудь. Ну, швабру. Сойдет, давай.

— Б…, как на катке, на хрен. Знал бы, водолазный костюм надел.

— А свидетели есть? Ты опроси его. И паспорт не забудь. Все равно теперь до утра тут париться будем.

Лева хотел было позвать на помощь, но не смог, прохрипел только что-то невразумительное. Понятное дело, никто не услышал.

Они ходили между телами, обшаривали карманы убитых. Незавидная, в общем-то, работенка. Искали документы, попутно выгребая деньги. А для чего мертвым деньги? Правильно, на хрен не нужны.

Один — мордатый, рыжий — наклонился над Левой, брезгливо, двумя пальцами, откинул полу пиджака, посмотрел кобуру, проверил внутренний карман, карманы брюк, достал золотую зажигалку, пощелкал, проверяя, работает ли. Затем выудил окровавленный кожаный бумажник, — «б…, такую вещь испоганили», — обтер его о Левину же штанину, раскрыл, достал паспорт и не глядя сунул в нагрудный карман. Чего возиться-то? Мертвым спешить некуда. А вот живым — есть. Затем мордатый вытащил из бумажника толстую «котлетину» рублей, сплошь «кать» да «пятихаток», из второго отделения еще одну, потоньше, но тоже внушительную, баксов, и, деловито свернув, спрятал в и так уже оттопыривающийся карман. Потом небрежно сунул пустой бумажник Леве под полу пиджака, посмотрел в глаза… На лице его на секунду отразилось смятение.

— Жор, — гаркнул мордатый, — тут вроде живой один.