Литмир - Электронная Библиотека

Вот уж поистине возвышается дарвинизм, как могучая скала, о которую вдребезги разбиваются все волны критики!

Однако напомню, что все живое отличается изменчивостью и со временем развивается. Почему бы и для научных идей не повторить мысль Дарвина: «Просто организованные низкие формы будут долго сохраняться, если только они хорошо приспособлены к их простым жизненным условиям». Не потому ли устойчив и непоколебим дарвинизм, что он соответствовал социальной среде XIX—XX веков?

Характерные черты капитализма — жестокая конкуренция, яростная борьба за капиталы и власть. В такой среде теория Дарвина, упрощенная и превращенная в догму, воспринималась как научное оправдание устоев буржуазного общества. А противников этого строя устраивала идеология постоянных межгрупповых и межвидовых конфликтов. Она вроде бы подтверждала учение о непримиримой классовой борьбе и неизбежной победе «передового» класса.

Когда в 1922 году вышла в СССР антидарвинистская монография академика Л.С. Берга «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей», ее тотчас осудили как порочную, подрывающую основы материализма и марксизма.

Позже с критикой дарвинизма выступил профессор

А.А. Любищев. Но и ему пришлось немало претерпеть от находящихся при власти бдительных идеологов, убежденных в непорочности теории Дарвина (как мы уже говорили, сам он такого мнения не придерживался). Авторитет и широкая популярность его концепции объясняются, с одной стороны, простотой и доходчивостью, с другой — социальными условиями общественной среды, где она распространялась. Таковы общие причины создания научных мифологем.

...В первой главе мы упомянули работу советского палеонтолога Л.Ш. Давиташвили «Причины вымирания организмов». Он тщательно собрал и обобщил огромный материал, привел множество конкретных примеров. На многочисленных примерах он доказал, что физические и химические факторы «не приводят к полному истреблению популяций широко распространенного вида».

Ничего удивительного в этом нет. Надо слишком миниатюрной представлять себе Землю, чтобы предположить, будто от падения астероида или сильного потока лучей и частиц повсюду вдруг исчезнут определенные таксоны, тогда как другие сохранятся. При подобных ударах должны погибнуть самые редкие виды, имеющие ограниченный ареал распространения. Именно они наиболее уязвимы. Недаром такие виды теперь заносят в Красную книгу, особенно тщательно охраняют. Для их исчезновения достаточно небольших изменений среды, массового заболевания, вторжения в зону их существования хищников (включая браконьеров) и т.д.

По словам Давиташвили: «Дарвиновское понимание причин и закономерностей вымирания предполагает по-степённое сокращение ареала вида, приводящее в конечном счете к полному вымиранию данной формы». С этим трудно не согласиться. Вопрос лишь в том, каковы причины сокращения ареала и какие виды придут на смену или вытеснят вымирающих.

Сложней с другим его тезисом: «Дарвиновское учение, исходящее из принципа прогрессивного развития всего биоса, дает вполне удовлетворительное объяснение вымирания разных групп».

Если принять как догму, что природа по какой-то своей прихоти производит все более сложные органические формы, а естественный отбор помогает им вытеснять с арены жизни менее приспособленных, то высказанная мысль вполне логична. Однако эта догма слишком уязвима.

Взгляните на пруд или озеро, где уничтожены рыбы. Что там происходит? На смену им приходят примитивные формы, на поверхности образуется слой ряски.

Во всех экосистемах основа, несколько опорных и наиболее устойчивых ступеней экологической пирамиды представлены формами наиболее просто организованными. Они-то и преобладают. Лишь на верхней ее части находятся те, которых мы относим к «высшим», в частности, птицы или млекопитающие. Их количество в сотни, а то и тысячи раз меньше, чем представителей нижних слоев.

Кстати, вымирание динозавров, о котором мы уже говорили, произошло вовсе не потому, что их вытеснили более совершенные твари. Ни в море, ни на суше первые примитивные мелкие млекопитающие не могли составить конкуренцию динозаврам; в воде еще не водились дельфины и киты, в воздухе еще не было птичьих стай.

Полвека назад предполагали, что первые млекопитающие в отличие от динозавров были теплокровными, с постоянной температурой тела, и это определило их преимущество в то время, когда происходили временные резкие колебания климата. Однако нет никаких доказательств причин предполагаемой «лихорадки» погоды и климата в конце мелового периода. К тому же появились веские аргументы в пользу того, что некоторые представители динозавров были теплокровными.

Короче говоря, из всех гипотез и теорий крупного вымирания животных в конце мелового периода нет ни одной безупречно обоснованной. А наиболее перспективна, пожалуй, экологическая версия.

 Стрела эволюции

На первый взгляд учение о жестоком естественном отборе верно отражает суровую действительность. Разве в природе и обществе не выживают наиболее приспособленные?

На это русский ученый и философ XIX века Н.Я. Данилевский, автор критического исследования «Дарвинизм», отвечал так: «Подбор — это печать бессмысленности и абсурда, запечатленная на челе мироздания... Никакая форма грубейшего материализма не спускалась до такого низменного миросозерцания». А по точному замечанию публициста Н.К. Михайловского: «Из того, что человек — животное, еще вовсе не следует, чтобы для него обязательно быть скотом».

Развивая идею русского биолога К.Ф. Кесслера, князь, анархист, философ, естествоиспытатель П.А. Кропоткин написал работу «Взаимная помощь как фактор эволюции». В ней доказывается то, что Данилевский высказал вскользь: «Борьба за существование не всеобща, а только частна, местна, временна». Советские ученые В.П. Эфроимсон и Б.Л. Астауров вернулись к идеям взаимопомощи, опираясь на данные генетики. Да и сам Дарвин подчеркивал неоднократно: «Я убежден, что естественный отбор был главным, но не исключительным средством, вызывавшим изменения».

Взаимопомощь — одно из таких средств. Иначе говоря, для высших животных способность к согласию, взаимной поддержке, сочувствию, взаимодействию является одним из качеств, помогающих в борьбе за существование.

И тут мы подходим к проблеме, которая с наибольшей отчетливостью показывает роковую слабость идеи естественного отбора и выживания наиболее приспособленных. Ее ясно сформулировал современник и земляк Дарвина Д. Пэдж. В своей книге «Философия геологии» (переведена на русский язык П.А. Кропоткиным) он утверждал: «Чего нельзя никак допустить, это то, чтобы естественный подбор, сам по себе, мог быть причиною прогрессивного развития органической жизни, совершающегося в определенном порядке».

Такую направленную эволюцию академик Л.С. Берг называл номогенезом. А полузабытый ныне ученый Д.А. Соболев писал в 1924 году: «Соединение в одно целое элементов, бывших первоначально разъединенными, установление все большей сложности организации, все более тесной связи между частями и все усиливающееся подчинение их задачам целого с утратой самостоятельности — весьма типичны для общего направления эволюции. Организмам присуща некая «целестремительность» — стремление к осуществлению заложенной в каждом из них цели».

Наиболее отчетливо проявился номогенез в процессе развития нервной системы. «Как только в качестве меры (или параметра) эволюционного феномена берется выработка нервной системы, — писал палеонтолог и философ Тейяр де Шарден, — не только множество родов и видов строится в ряд, но и вся сеть их мутовок, их пластов, их ветвей вздымается, как трепещущий букет. Распределение животных по степени развитости мозга не только в точности совпадает с контурами, установленными систематикой, но и придает древу жизни рельефность, физиономию, порыв. Такая непринужденная стройность, неизменно постоянная и выразительная, не может быть случайной».

19
{"b":"182550","o":1}