Тоуб, Оуэн, Тони и Джем успешно прошли программу школы “зеленых беретов”. В глазах Хенкинса это их неплохо характеризовало. Более половины кандидатов, изъявивших желание пройти нелегкий курс обучения, требующий большой выносливости, не в состоянии его осилить или по окончании курса признаются недостаточно квалифицированными, чтобы быть зачисленными в специальные силы. Все четверо прошли испытания. Они помогли выследить в Боливии Че Гевару. Самый большой послужной список был у Тони, который провел в Юго-Восточной Азии восемь лет. “Существует два способа лишить человека жизни, — говаривал в подпитии Тони. — Либо он перестает дышать, либо сердце перестает качать кровь. Все остальное сводится к практическому применению этих принципов. Убивать — это чисто механический акт. Раз есть приказ, это нужно делать — вроде того, как нужно чистить зубы”.
Такая бравада была глубоко неприятна Хенкинсу. Сам он всегда находил идеологическое оправдание собственным поступкам, ведь он чувствовал себя благородным ковбоем, убивающим жестокого индейца: оставь того в живых — натворит бед. Будь его воля, Хенкинс отстранил бы Тони и Джема от операции. Но состав группы утверждался Лэнгли, на его плечи же легли малоприятные функции рядового “фонарщика”. Поэтому, получив приказание О’Брайена приехать в посольство, он с удовольствием покинул конспиративную квартиру. Уходя, он заглянул в комнату, где обосновались агенты. Они сидели вокруг большого овального стола и чистили оружие. Лица показались Хенкинсу бледными. Вероятно, из-за люминесцентного освещения.
На первом этаже Олдмонт света не включал, поэтому неизвестные двигались на ощупь. Нэд Олдмонт прижался к стене. Его пистолет остался в машине, в комнате он не держал оружия. Шаги были совсем близко. Значит, они уже нашли лестницу на второй этаж. Расположение комнат в доме они, судя по всему, не знали — потеряли несколько минут, пока шарили в гостиной и спальнях. Чуть скрипнула нижняя расшатанная ступенька. Больше медлить было нельзя. Олдмонт рванул электропроводку — дом старый, провода шли по стене — свет в комнате потух. И тут же внизу сверкнули вспышки — нервы не выдержали, подумал Олдмонт. Он встал у двери, ожидая, кто же появится оттуда. Несколько секунд было тихо, потом вспыхнул фонарик, узкий луч побежал по комнате. Загремели шаги, в три приема человек преодолел высокую лестницу. Олдмонт заметил тень и сбоку ударил, нападавший не удержался на ногах и полетел вниз; оттуда захлопали выстрелы. С деревянного потолка полетели щепки, разлетелось зеркало в углу, жалобно звякнула люстра.
Олдмонт лихорадочно соображал, что делать дальше. Выстрелы гремели безостановочно (на секунду мелькнула мысль: “Полиции они явно не боятся”), теперь по лестнице взбирались двое. Олдмонт стремительно присел. Они выстрелили несколько раз, целясь туда, где, по их предположению, стоял Олдмонт. Пули просвистели у него над головой. Ослепленные вспышками, нападавшие не заметили, как Олдмонт бросился на них. Получив по голове тяжелым стулом, один из них выронил оружие. Олдмонт бросился за пистолетом. Второй выстрелил. Пуля обожгла бедро, но пистолет был уже в руках Олдмонта.
Через минуту возле Олдмонта валялись два трупа, но его правая рука повисла как плеть. Руку прострелил третий нападавший, Олдмонт не успел левой рукой перехватить пистолет и молча смотрел на своего противника.
О’Брайен выключил радио, сообщившее, что лучшей таиландской актрисой года названа Чаруни Суксават, исполнительница главной роли в фильме “Тайна”. Среди актеров обладателем такого же титула стал Пия ТаКупрат, сыгравший главную роль в фильме “Бог — покровитель деревни Бангпун”.
— Я только сейчас узнал, что вы стреляли в Олдмонта, — раздраженно сказал О’Брайен, как только Хенкинс вошел в его кабинет. — Вы что, с ума сошли? Забыли, за что вам деньги платят? Чувствуете себя еще “охотником за скальпами”?
“Охотникам за скальпами” в ЦРУ поручали убийства и прочие грязные операции, от которых освобождают заграничные резидентуры, чтобы их не компрометировать. “Охотники” действуют в одиночку, без прикрытия, чтобы в случае провала не потянуть за собой других сотрудников управления. Хенкинс действительно несколько лет был “охотником за скальпами”, и в резидентуре ему постоянно давали понять, что он работник второго сорта: результат постоянного взаимного недоброжелательства между сотрудниками директората разведки и директората операций.
— Я же получил от вас приказ нейтрализовать Олдмонта, — хладнокровно возразил Хенкинс. — Но он слишком большой хитрец, чтобы его можно было взять голыми руками.
— Вы играете в гольф? — спросил О’Брайен.
— Нет, — отрезал Хенкинс.
Он поджал губы, словно его оскорбили в лучших чувствах. О’Брайен вздохнул.
— Основной принцип игры в гольф гласит, что никогда нельзя упускать мяч из поля зрения, — Хенкинс не мог понять, иронизирует О’Брайен или говорит всерьез. — Мяч в этой игре — Хоукс. Я пытался вам это объяснить, жаль, что вы не поняли, Дуайт. Хоукса нужно немедленно доставить к Олдмонту.
— Не раньше, чем полиция назовет мне адрес Олдмонта. — Хенкинс хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.
Раздался легкий щелчок, и Олдмонт зажмурился от яркого света. Он ждал выстрела. Неизвестный отвел от него фонарик и на мгновение осветил свое лицо. Пухлая, расплывшаяся в ухмылке физиономия. Тирают! Насильник, бандит, “красный буйвол”!
Луч фонаря опять уперся прямо в глаза Олдмонта.
— Вот тебе и конец пришел, паршивая скотина, — прошипел Тирают, — как и твоему братцу, которого ты все забыть не можешь. Еще угрожал мне, собака. Такие люди, как я, обид не прощают.
Тирают нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало: он расстрелял весь магазин. Тирают стоял совсем близко, и Олдмонт, поднырнув под слепящий луч, головой ударил его в живот. Оба повалились на пол.
Олдмонт был тяжелее противника, но мог действовать только одной рукой. Тирают сбросил его с себя, схватил Олдмонта за уши и с силой бил об пол, пока американец не перестал сопротивляться. Тяжело дыша, Тирают пошарил вокруг себя — он искал фонарь. Но фонарь откатился куда-то далеко. Периодически за окном вспыхивала и гасла реклама, и в ее розовых отблесках Тирают заметил в углу ребристую рукоятку пистолета, который выронил один из его телохранителей. Он повернулся спиной к неподвижному Олдмонту и сделал первый шаг.
Американец повалил его на пол ударом обеих ног, напоминающим взмах ножниц. Тирают растянулся во весь рост, но сразу же поднялся. Вскочил и Олдмонт. Они стояли друг против друга, выжидая. Тирают был ловок и хитер. Его характер закалялся в непрерывных драках с конкурентами, когда вопрос, кто из двоих останется в живых, решала быстрота реакции. Но, обескураженный стойкостью Олдмонта, Тирают лишился хладнокровия. Это предопределило его поражение.
Спеша покончить с американцем, он напал первым. Олдмонт качнулся вправо, так что удар Тираюта при шелся на пустое место, и отработанным приемом опустил ребро левой ладони на шейные позвонки таиландца.
Несколько минут Олдмонт пытался отдышаться, опустившись без сил на единственный сохранившийся в целости и сохранности стул. Некоторое время Тирают еще хрипел, затем замолк. Удар, которому Олдмонта научили еще в учебных лагерях УСС, был смертельным.
Конечно, О’Брайена никак нельзя было обвинить в излишней интеллектуальности. Всякое книжное знание он презирал. За столько лет работы в Бангкоке он так и не потрудился выучить тайский язык. Один раз по этому поводу ему даже пришлось выслушать обидное нравоучение от своего предшественника на посту резидента, который в присутствии нескольких человек, метя в О’Брайена, сказал, что глупец, разумеется, не станет умнее, выучив хоть десять языков. Но понимание речи других людей может открыть возможность проникнуть в их мысли и чувства, а разве это не важнейшая задача разведчика?
Взяться за учебники, вступить вновь в систему отношений “преподаватель-ученик” — эта мысль казалась ему безумной. Он много знал о Таиланде, потому что ничего не пропускал мимо ушей, и телефонный звонок Хенкинса, извещавшего, что он наконец едет вместе с Филом Хоуксом к Олдмонту, оторвал О’Брайена от “увлекательной” телевизионной передачи — демонстрировались отрывки из старинной таиландской драмы во всем ее многообразии: сиамский танец, лакон, ликэ, кон и театр теней — нанг.
