В МНР спустя 30 лет. Тов. Цеденбал и Б. Смирнов.

Как раз в этот день наши «Дугласы» приземлились в Москве, на центральном аэродроме. И здесь, прямо на аэродроме, нам сказали, что на следующий день все прилетевшие должны явиться в Кремль.

Я думал, что там состоится совещание с участием наркома обороны, на котором подведут итоги авиационных действий на Халхин-Голе, а после этого все мы снова приступим к исполнению своих прежних служебных обязанностей. Однако вышло по-другому.

Сталин изъявил желание поговорить с несколькими из нас в своем кабинете. Смушкевич выделил из группы шесть или семь человек: Лакеева, Кравченко, Душкина, меня, Гусева и еще одного или двух, сейчас уже не помню кого.

Когда мы вошли в кабинет, Сталин поднялся из-за стола и, выйдя нам навстречу, поздоровался с каждым. Задав несколько вопросов о боях в Монголии и о нашем самочувствии, Сталин отдернул на стене штору, за которой висела огромная карта. Указав на дореволюционную границу России на западе, Сталин сказал, что Советское правительство приняло решение восстановить эти границы и каждому из нас придется принять участие в той операции по освобождению западных областей Белоруссии и Украины, которую в ближайшие дни надлежит выполнить частям Красной Армии.

Никто из нас в этот вечер не мог, конечно, предугадать, как сложатся события там, на польской границе, но мысль о том, что у нас при этом наступлении, может быть, даже начнется война с Германией, у меня, например, была. И не у меня одного. Мы потом делились друг с другом этими мыслями.

После беседы Сталин пригласил всех прибывших из Монголии на ужин в Кремлевский дворец, в Грановитую палату.

И когда я на следующий день улетал на запад, мне вспоминались последние слова, сказанные нам Сталиным у него в кабинете: «Прошу передать вашим матерям и женам мое извинение за то, что приходится посылать вас из огня да в полымя».