Такое начало позволило Ракитскому приободриться. Он вошел в кабинет держа руки за спиной и стоял в центре комнаты столбом. При последних фразах шефа он принял стойку «вольно», гордо поднял голову, зафиксировал на лице легкую улыбку, а руки отправил в карманы мятых брюк.

Завершив «инструктаж» шеф плотно закрыл дверь и шустро побежал к серванту. Вначале он извлек два низких стакана с толстым дном. Потом на свет появилась нераспечатанная бутылка виски «Белая лошадь».

– Вы как предпочитаете, Сергей Олегович: чистенькую или со льдом и газировкой? Я лично – только чистую. Чудаки эти англичане. Такой чудесный напиток изобрели и сами же его придумали разбавлять. Виски с содовой, на мой вкус, это кошачья моча…

Говоря все это, шеф увлек Ракитского к окну, к мягким креслам по обе стороны от невысокого резного столика.

Перед первым тостом хозяин представился:

– Зовите меня Виктор Олегович. Если услышите кликуху «Дон» – так это тоже я. От отца она мне досталась. Он по паспорту – Олег Кошевой. Не тот, конечно. Тот не успел детей настрогать… Итак, за искусство!

Дон выпил свою порцию одним махом, налил еще и продолжил:

– С подвалом мы, Сергей, поторопились. Не сразу разобрались. Но ты и сам виноват. Зачем слежку за моими устроил? Ребята очень просто могли там на дороге кончить и в овражке прикопать.

– Я не следил, Виктор Олегович. Вернее, следил, но без злого умысла. Вроде – репетировал.

– Верно! Я так бойцам и сказал. Он, мол, артист. Мятущаяся душа. Нашло вдохновение – и поехал приятеля спасать. Кстати, этот пиротехник очень ершистый. Не соглашается с нами работать. Ты, Сережа, уговори его. Согласен?

Ракитский охотно кивнул и только потом сообразил, что почему-то пользуется доверием у явного бандита Дона, что получил от него задание и готов выполнять. Еще вчера такое показалось бы ему невероятным, но сейчас это было очевидным.

Долго размышлять Ракитскому не удалось. Дон налил по новому стаканчику и беседа покатилась дальше.

– Давай, Сергей, за театр выпьем. Я же не просто так. Не сбоку припеку. Я сам играл и в школе, и в институте. В самодеятельности. Главные роли исполнял. Не «Гамлет», конечно, но и не «кушать подано»… Столько у меня историй с театром связано. Я и невинность из-за театра потерял. Островского играл. Я в десятом классе, а моя партнерша на год старше. И надо было мне ее по ходу действия поцеловать. Я на репетициях имитирую, чмокаю губами, но ближе чем на пять сантиметров к ее лицу не приближаюсь… Она мне однажды говорит: «Не получается у нас сцена. Нет правды жизни. Приходи сегодня ко мне домой. Родителей нет. Порепетируем…» Дорепетировались! Пришлось мне через два месяца у отца деньги стащить и доставить девчонку к знакомой врачихе… Зато на премьере была полная правда жизни! Давай, Серега, за театр! За нас, за артистов!

Когда от «Белой лошади» остались одни копыта, Дон перешел к деловым вопросам.

Получалось, что он, Виктор Олегович Кошевой, меценат. И хочет он, как и граф Шереметьев, создать свой театр. А Ракитскому доверялась роль режиссера-постановщика.

– Ты, Сергей, не бойся. Платить буду столько, что и Станиславскому не снилось.

– А что будем ставить, Виктор Олегович? Может быть Шекспира?

– Нечто похожее. Море крови, гора трупов. Но это не Шекспир. Писать будешь ты. А я буду тебе сюжеты давать. Первый уже есть.

– А играть где будем? Сколько зрителей?

– Играть, Сережа, будем на пустыре, а зритель будет один. Он же и участник спектакля, только знать он об этом не будет.

– Но актеров же учить надо, Виктор Олегович. Сценическая пластика, мизансцены, речь.

– Не надо их учить. Пластика у них натуральная. И речь подходящая. А вот мизансцены – это загвоздка! Ты и должен моих долболобов обучить: где кому стоять, куда бежать и как умирать. Опять же и пиротехник должен обеспечить выстрелы, взрывы, кровь… Принимать спектакль буду я сам. Пока не скажу: «Верю», ни хрена ты денег не получишь.

Но Дон только на словах был скуп. Первый аванс он выдал Ракитскому сразу же. Такие деньги актер не получил бы и за год съемок при полной загрузке.

Это обстоятельство сразу разрешило все сомнения Ракитского, включая и моральные. Он решил, что не собирается никого убивать. И грабить не будет. А как творческая личность имеет право приобщать к искусству любой контингент. Для врага все люди делятся на больных и здоровых. А для режиссера – на актеров и зрителей. И никаких бандитов!

На этой логике и под бутылку «Белой лошади» Ракитский уговорил работать и Сизова. Пиротехник сопротивлялся только до второго стаканчика и до первого аванса: «Давай взорвем всю эту шушеру!». После третьей порции он промямлил: «Почему бы и нет. Возможно ты и прав, Ракитский». А пятый тост бравый пиротехник провозгласил сам: «За Дона! Хороший он человек…»

Первый сюжет, который предстояло поставить Ракитскому был по-шекспировски прост. Встречаются две группы людей на пустыре. Представители их ведут переговоры. Долго обсуждают. Нарастает напряжение. Кульминация. Взрыв. Стрельба. И тот единственный зритель, для кого весь этот спектакль, стреляет и убивает, якобы, сразу троих.

Сложность была в том, что в пьесе совершенно не было текста. Есть роли без слов, а это была бессловесная пьеса.

Текст для переговоров писать было бессмысленно, ибо единственный зритель их все равно не слышал бы.

Ракитский предложил переговорщикам старый сценический прием. Они должны были поочередно с разной интонацией произносить фразу: «Что говорить, когда говорить нечего». Так можно было беседовать не один час. Но хмурые братки выдерживали два-три цикла и впадали в безудержный хохот.

Тогда Ракитский предложил им поочередно материть друг друга. Да позаковыристей.

Пошло! Со зрительского места и Станиславский сказал бы: «Верю!» И как не поверить? Стоят вдалеке два нахохлившихся бугая и беседуют. Один выскажет свою мысль, а глаза другого наливаются кровью, он напряженно думает и выдает нечто, заставляющее первого вздрогнуть и искать свой аргумент, свое слово в переговорном процессе. Полная правда жизни!

Все остальное было делом техники – расставить людей по местам, научить их падать и красиво умирать, когда на их груди, повинуясь пульту пиротехника, взрывается таблетка с пакетиком вишневого компота.

И вот – премьера!

Главную роль Ракитский взял себе. Именно он под занавес спектакля побежал на Глеба Славина. Именно он получил в грудь сноп холостых зарядов и, взмахнув руками, упал почти у самых ног своего единственного зрителя.

После посещения адвокатской конторы «Брест» Славин успокоился. Это было странно. Ничего не изменилось. Роман Поспелов после первой встречи ограничился общими фразами: «Будем Вас активно защищать. Проверим, изучим…»

Все так, но Глеб Васильевич успокоился. Он был деловой человек и привык за хорошие деньги получать хороший товар. А то, что Поспелов не просто адвокат, не юрист-казуист, а мастер по нестандартным ситуациям, он знал точно. Романа именно в этом ключе Славину рекомендовали двое надежных людей. Друг друга они не знали и не очень распространялись о деталях своих дел, но оба произнесли почти одну и туже фразу и с одинаковой интонацией: «Ты не поверишь, Глеб. Но этот Поспелов из такой заморочки меня вытащил… Вспомнить страшно!»

Именно поэтому Славин и перестал нервничать. Договор у него с «Брестом» есть. Деньги он заплатил. Поспелов – отличный товар. Тех двоих из их заварушек вытащил, теперь пусть его спасает.

Каждый должен заниматься своим делом. И Глеб Славин опять окунулся в свои дела, в свои бензоколонки.

Единственное, что он еще сделал для своей безопасности – вызвал к себе в Москву своего брата.

Подполковник запаса Игорь Славин уже несколько месяцев маялся без дела в маленьком уральском поселке. Службу свою он закончил бесславно, так и не дождавшись желанного «полковника». Энергии у него было еще много, но раньше он с утра до вечера наводил порядок в своем подразделении, с азартом наставлял подчиненных на путь истинный. Теперь же под его началом остались лишь квартира и жена. И в семье начались постоянные «разборки полетов».