– Зря ты так, Федор… Возможно, что это излишняя осторожность, но жить-то хочется… Давай решать так – ни ты, ни я в квартиру входить не будем. Нужен кто-то еще. Тот, кто не может нас выдать… Геннадий тоже не подходит…

– А если Артист? Точно, Володя! Всё получится – мы ему хорошо заплатим. А провалится… Вот тогда и будем думать.

– Федор, ты прав!.. Кто не рискует, тот не живет в Швейцарии… Звони Артисту, договаривайся о встрече…

Отрабатывая свою часть плана, Павленко ровно в девять подъехал к дому на Якиманке, быстро поднялся на третий этаж, прошел в квартиру, уложил за трюмо кейс, в котором находилось ровно 230 упаковок импортного аспирина. Затем он с мечтательной улыбкой потрепал водяной матрац на кровати и умчался в сторону Внукова.

Савенков с ребятами уже полтора часа общался с очаровательной старушкой из квартиры напротив. Мария Васильевна, уверенная, что помогает знаменитому МУРу, шепотом высказывала восхищение победителям «черной кошки».

– Жеглов – он прав. Вот не подбросил бы он кошелек Кирпичу – и никого бы они не словили. И Шарапов по правилам бы ничего не сделал. И «черная кошка» еще бы детей и стариков поубивала. Нет, с бандюгами должна быть игра без правил… А мы сегодня не карманников задерживать будем?

– Нет, Мария Васильевна, – улыбнулся Савенков, – карманники для нас мелковаты.

– Ну, а стрельбы не ожидается? – озабоченно, но без страха осведомилась старушка.

– Мы их аккуратно возьмем. Тихо… Есть опыт.

– Да я вижу, вы, ребята, в возрасте. Это молодые могут: Ура! Вперед! А их – хлоп гранатой, и разбирайся потом… А дверь мне могут попортить?

– Это не бандиты, Мария Васильевна, – успокоил ее Игорь Михайлович – они жулики. Конечно, крупные жулики, но не террористы.

– Я их главного-то часто видела, но все со спины. Толстый такой, огромный. И все с разными девицами приходил… А в марте, помню, так сразу с двумя дамочками. И обе в шубах мохнатых… Это он женщин, что ли, облапошивает?

– И их тоже, – рассмеялся Савенков, понимая, что Мария Васильевна говорит о Павленко. – Активный он очень.

– Активный!.. И богатый, наверное?

– Очень богатый, – подтвердил Игорь Михайлович, стараясь быть серьезным. – Наворовал, гад.

– Вот богатый, а скупой, – вдруг вспомнила старушка. – Замок себе хороший не мог поставить. Месяц назад замок у него сломался. Я с мусором выхожу – слесарь у двери возится. Я спрашиваю: «Что, мол, тут?», а он говорит: «Хозяин позвонил, замок у него паршивый, барахлит». Я про оплату спросила, а он говорит: «Десятку обещал, скуповат хозяин». Вот я и думаю: богатые – они всегда скупые…

– А знакомый слесарь, Марья Васильевна?

– Нет. Не наш – я их всех знаю. Этот такой лысоватый, в очках и нос с горбинкой. Не грузин, а так, нос вроде ударенный. И не на слесаря, а на инженера он похож… Я еще подумала: время-то какое, сколько инженеров в слесаря подалось… И стекла у него в очках толстые. Читал, значит, много… И глаза в этих стеклах большие и умные. А у слесарей всегда пустые и пьяные.

В этот момент, дежуривший у дверного глазка Олег взмахнул рукой, и затем поднял указательный палец. Один! Одновременно из кухни подошел Илья и, сняв наушники, прошептал:

– Варвара передает – «Один-ноль».

Это значит, что в подъезд вошел один человек и больше никого на улице из его команды не обнаружено. Савенков взглянул на часы. Через тридцать секунд они выйдут на площадку, через сорок – будут в квартире Павленко. Времени нет – спросить Сергея, вызывал ли он слесаря… А если это «Телебан» был, да еще с жучками?

– Мария Васильевна – быстро на кухню! – решительно произнес Савенков. – В квартире всем молчать. В ванну его, голубчика, и разговаривать шепотом… Вперед, ребята!

Через десять секунд они уже стояли в коридоре напротив друг друга: ошарашенный, испуганный актер Липкин и три богатыря, приложившие пальцы к губам. Мол, тихо, брат.

Липкин, слава Богу, все понял… По жесту Савенкова он на цыпочках прошел в огромный совмещенный санузел. Илья поставил Липкина к стене, быстро надел на него наручники и начал снимать отпечатки пальцев. Олег сделал пять-шесть фотоснимков и врубил видеокамеру. Савенков поднес диктофон к губам Липкина и тихо начал допрос:

– Говорить негромко, но внятно. Фамилия, адрес, где работаешь?

– Липкин я, актер, Аркадий Маркович, живу на Сретенке, в переулке… Театр новый. Студия Ерофеева. Играю я там.

– Адрес?

– Паспорт в кармане… Не могу сразу адрес вспомнить.

– Идешь на дело – и с паспортом, – презрительно усмехнулся Илья. – Непрофессионально.

– Я не на дело. Меня попросили взять это… Это его квартира, Николая Николаевича. Он вот и ключи дал, и объяснил, где спрятано.

– Да нет, брат. И квартира не его. И дела серьезные. И убийства, и жульничество крупное… На вышку тянет. Повесим все на тебя!.. Живо давай адреса и телефоны сообщников. – Савенков произнес все это угрожающей скороговоркой.

– Какая вышка?! – Липкин забылся и взвизгнул. – Не надо вышки. Я актер!.. Я служитель Мельпомены. Я… Не давал он мне адреса… Нас вообще-то Геннадий познакомил, телефонист. Но его телефон я тоже не знаю. Мы с ним часто на Сухаревке в «Чебуречной» встречаемся… А Николай Николаевич сам мне звонил. – Липкин вдруг что-то вспомнил, облегченно вздохнул и выдавил из себя: – Я его сотовый знаю. В паспорте записка.

– Приметы Николая, быстро. – В азарте Савенков так резко взмахнул диктофоном, что Липкин вздрогнул, прижался к стене и закрыл глаза.

– Он черный такой, как кавказец. Усы пышные, черные. Очки темные, родинка большая на правой щеке. Около сорока пяти… Усы, похоже, наклеены. Я актер – плохой грим вижу… И заикается он ненатурально. Не верю!.. Он меня ждет сейчас у дома на набережной.

– Значит, так, – уже почти доброжелательно прошептал Савенков. – Спокойно идешь на встречу с Николаем… Спокойно! Не оглядываясь. Мы всегда будем рядом… Поможешь – очень тебе зачтется!.. Сними с него наручники, Олег, и выходи первым. Через минуту – Липкин. Затем – Илья. Я последним – и в машину… Вперед, орлы!

Неприметный уазик военного образца уже час стоял в тени старого покосившегося забора. Панину пришлось разместиться на полу в глубине машины. Одной рукой он все время поправлял настройку маленького телевизора, другой – поддерживал наушник.

Лобачев сидел за рулем и томительно ждал, вглядываясь в подъезд дома, куда недавно вошел Липкин.

– Семь минут уже. Семь, Володя, как он из комнаты вышел. Может, кейс вскрывает, гад… Ну, он у меня доиграется, Качалов! Хорошо, что второго выхода из подъезда нет. Тихо там?

– Все спокойно. И делал он все четко. Вошел, сразу нашел… Через две-три минуты должен был быть внизу, а тут почти восемь минут.

– Да на кухне он, в кейсе копается. А может, в туалет заскочил. Знаешь, медвежья болезнь бывает, от страха. Мы тут мандражируем, а он на унитазе прохлаждается.

В этот момент из подъезда появился полупьяный лохматый парень с синяком, в косо застегнутой рубашке и стоптанных кроссовках. Он проковылял метров десять сначала направо, постоял немного в глубоком раздумье и поплелся в сторону «Ударника».

Секунд через двадцать появился Липкин. Он шел на ватных ногах (что вполне естественно), понуро смотрел себе под ноги и крепко держал кейс.

– Порядок, Володя. Сейчас мы его проводим. – Лобачев рванул машину по боковым переулкам. – Вот он, по Малому Каменному идет к «Ударнику», а мы его обгоним под мостом и налево. Вот он, бесценный наш.

Лобачев остановил машину, видя, что Липкин стоит в пятидесяти метрах от него. Стоит перед входом во двор дома на Набережной. Именно там, в глубине двора, в одном из подъездов должна была произойти их встреча.

Липкин вдруг выпрямился, взглянул на мост и перед мощным потоком машин стрелой бросился на другую сторону… Он взмахнул рукой, и через две секунды перед ним остановился старенький желтый «Жигуль».