Крейк потягивал пиво, а Пинн и Малвери пытались прийти в себя. Каждый пребывал в состоянии приятного подпития, не считая, конечно, Харкинса и Грайзера. Первый излучал тревогу и не мог расслабиться, несмотря на то, что осушил три кружки. Крейк, в свою очередь, еще чах над первой. Спутники попытались надавить на Грайзера, чтобы он не отрывался от дружной компании, но он отказался наотрез. Крейк заявил, что у него есть планы на вечер и он не собирается портить дело, накачавшись дешевым пойлом.

Легко они все позабыли, – внезапно подумал он. Как будто стоять и чувствовать холодное дуло револьвера у своей головы – пустяк, недостойный упоминания вслух. А убийство нескольких десятков ни в чем не повинных людей? Неужели мелочь, которую можно изгнать из памяти несколькими сутками пьянства?

Может, в этом и есть их секрет? Наверное, именно так они и живут. Как неразумные звери, замечая лишь то, что находится перед их глазами. Есть только сегодняшний день, а там – будь что будет.

Безусловно, таким был Пинн. Он слишком туп, чтобы понимать такие тонкие материи, как «прошлое» и «будущее». Когда он заговаривал о них, то производил настолько удручающее впечатление, что Грайзер зачастую выходил из комнаты.

Аррис безостановочно болтал о Люсинде, девушке из его деревни, обожаемой возлюбленной. Конечно, она с нетерпением ожидает его возвращения домой. Он был бесконечно предан ей. Она являлась его богиней, девственным идолом, суженой. После непродолжительного романа (между прочим, Пинн с гордостью заявлял, что между ними не было сексуальных отношений) Люсинда призналась ему в любви. Вскоре он оставил ей прощальное письмо и покинул деревню, чтобы заработать денег. Это случилось четыре года назад. С тех пор он не видел невесту и даже не писал ей. Он вернется богатым, преуспевающим парнем… или погибнет как герой.

Пинн воображал себя беззаветным рыцарем, который преподнесет своей даме сердца все богатства мира, каких она, разумеется, заслуживает. Крейк был совершенного иного мнения насчет Арриса, Люсинды и прочих треволнений. День встречи не наступит никогда. Это же понятно любому человеку с крупицей разума. Те жалкие гроши, которые время от времени перепадали Пинну, он сразу проматывал на примитивные плотские радости. Он играл в азартные игры, напивался, снимал девочек и делал все с такой жадностью, будто завтра для него уже не наступит. И летал он так же бесшабашно. Но даже если бы ему удалось уцелеть и накопить дукатов, то обязательно выяснилась бы очередная банальная вещь. Наверняка глуповатая деревенская девица – чей портрет пилот с гордостью демонстрировал всем и каждому – давным-давно забыла о Пинне. Скорее всего, она довольна своей незатейливой жизнью, где для Арриса нет места. В этом уж Грайзер не сомневался.

По убеждению Крейка, Пинн был начисто лишен гордости. Он имел дело со шлюхами, по утрам сетовал на нехватку мужской силы и клялся в верности Люсинде. Вечером он напивался, и все повторялось заново. Понять, каким образом можно быть убежденным однолюбом и непрерывно изменять своей пассии, оказалось крайне трудно. И Крейк отнес пилота к некоей форме жизни, занимающей место в интеллектуальном развитии между огородным кротом и устрицей.

Классифицировать остальных оказалось не так легко. Харкинс, конечно, простак, но, по крайней мере, сам сознавал это. И не страдал, подобно Пинну, из-за того, что случайные попытки самоанализа подрывали его наигранную уверенность в себе. У добродушного Малвери были мозги, которые, правда, он использовал лишь от случая к случаю. Джез пусть и не обладала утонченной культурностью, но была очень шустра и сообразительна. Девушка знала свое дело гораздо лучше, чем любой из прочих членов команды. Разумеется, за исключением загадочного инженера-муртианина. Да и Фрей был смышлен, несмотря на очевидную нехватку образования.

Но как удавалось этим людям вести день за днем такую жизнь? Как они могли с завидной легкостью отрешаться от прошлого и не брать в расчет завтрашний день?

Вероятно, у каждого были свои тайны и собственная боль. А будущее было туманным, неясным и непредсказуемым.

Наконец он выпил пиво и встал. С размышлениями вполне можно повременить.

– Прошу прощения, джентльмены, – сказал Крейк. – Мне нужно кое-кого навестить.

Сидевшие за столом встретили его слова оживленными возгласами.

– К подружке собрался? – полюбопытствовал Малвери и попытался сделать фривольный жест, отчего чуть не свалился со стула. – Я всегда знал – рано или поздно ты сломаешься! Три месяца знаю парня, а он ни на одну женщину глаза не положил!

Крейк попытался усмехнуться:

– Согласись, что дамы, с которыми я успел познакомиться, не относились к самым привлекательным созданиям.

– Нет, вы слышали? – заверещал Пинн. – Что нам хорошо, ему не годится! А если ему просто женщины не по вкусу? – Он демонстративно подмигнул.

Грайзер не собирался опускаться до его уровня.

– Я вернусь позже, – сухо бросил он и удалился.

– Мы будем здесь! – крикнул вслед Фрей.

– Девчонка! – добавил Пинн. Компания закатилась пьяным хохотом.

У Крейка запылали щеки, и он начал протискиваться к выходу из таверны. На пороге обдало холодным чистым ветерком с моря. Он немного постоял у дверей «Одноглазого деда», собираясь с мыслями. Он провел на борту «Кэтти Джей» несколько месяцев, но так и не привык к грубым насмешкам. Не сразу ему удалось успокоиться настолько, чтобы простить команду. За исключением Пинна. К сожалению, этот болван не в состоянии даже представить себе, что значит любить женщину.

Он застегнул пальто, натянул перчатки и зашагал прочь.

Бухта Тарлок очень живописна в сумерках, – подумал он. Во всяком случае, выглядит чуть более цивилизованно, чем те дыры, к которым он успел привыкнуть. За городком круто поднимались горы Кривой Западни, перед ним раскинулось дикое Полярное море, что придавало окрестностям впечатляющий вид. Сначала поселение выстроили на берегах склона горы глубоко вдававшейся в сушу округлой бухты. Затем оно разрослось, его части соединили между собой крутыми лестницами и извилистыми гравиевыми дорожками. Узкие деревянные дома оказались ухоженными, особенно те, которые находились в стороне от двух портов. Местные жители промышляли рыболовством, поэтому сюда прибывали и воздушные, и морские суда. Воздушные перевозчики доставляли богатый улов в дальние края.

Собственно, именно по этой причине они очутились здесь. Обжегшись на последней авантюре, Фрей решил попробовать свои силы на какой-нибудь тихой законной работенке, на которой их наверняка не убьют. Он выгреб почти все сбережения из сейфа «Кэтти Джей». А затем купил партию копченой кровяной рыбы, которую рассчитывал выгодно продать в глубине континента. Естественно, он вдохновенно говорил о «простом деле» и «отсутствии неприятностей». Вот только Крейк перестал верить этим фразам.

Он поднялся по каменной лестнице с перилами и углубился в извилистый лабиринт узких улочек. Высокий парапет располагался напротив фасадов домов и защищал пешеходов от отвесного обрыва. По мощеным улицам спешили фонарщики, оставляя за собой прерывистую линию тусклых огней. Бухта Тарлок готовилась к наступлению ночи.

Вскарабкавшись повыше, Крейк увидел маяк и с удовольствием отметил, как на нем тоже загорелся и начал вращаться фонарь. Такие вещи – признаки хорошо организованного и упорядоченного бытия – всегда поднимали ему настроение.

Именно поэтому ему понравилось это местечко и в предыдущие посещения. Здесь заправляла семья, чье имя носили и сам городок, и залив. Тарлоки прилагали все усилия для того, чтобы избежать запустения. Дома сверкали свежей краской, и везде поддерживалась чистота. Герцогская стража зорко следила, чтобы бродячие торговцы не беспокоили респектабельных граждан, обитавших в верхней части городка.

Над поселением возвышался особняк Тарлоков. Внушительный и величавый, он прямо-таки благосклонно взирал на залив множеством окон. Классический архитектурный стиль, который можно назвать унижением паче гордости. Конечно, он демонстрирует скромность аристократии, – подметил Крейк. Ему когда-то довелось посетить Тарлоков. Хозяева показались ему очаровательными.