- Надо было их завести, внутрь завести... - все бормотал бедуин, размахивая ладонью над очагом.

   Тарег сказал им сразу, как прислушался к шорохам во дворе дома: погаснет огонь - им конец. Лайс рыдал, хлюпал, дрожал, молился - но поддерживал пламя. Подкидывал отсыревшие дрова и дул, дул на угли, до красноты и вздувшихся на лбу жил.

   - Мы бы их тогда не сдержали, - в который раз повторил Тарег. - А так - они отвлеклись. И... поели.

   Веки слипались, доски двери плыли и разъезжались перед глазами. Дрожа, он отнял ладони от шершавого дерева. В правой дернуло болью - ну да, заноза. Когда в дверь ударило с той стороны, рука съехала по неровно струганой доске. Левая ладонь чувствовала их, пожалуй, слишком хорошо и застыла в камень.

   Засовывая руку запазуху, Тарег смежил веки и чуть не обвалился на пол. Хотя стоял на коленях. Колени, впрочем, тоже затекли.

   Они лезли настырно - всю ночь. Царапались, шипели, бормотали по-своему. Кутрубы. Кровососущая стая, из тех, что мгновенно заводится на пустошах и пожарищах. Обглодав трупы, они голодают, но не уходят. Ждут, наливаясь злобой. И нападают на дураков, осмелившихся заночевать прямо посреди их угодий.

   К исходу ночи кутрубы расцарапали единственную преграду, которую получилось устроить на их пути. Углем из очага Тарег провел линию вдоль ступени порога, отсекая хлипкую, отдельно стоящую во дворе кухоньку от густеющего мрака. Еле ворочая коснеющим языком, произнес над ней все светлые Имена Сил. Мучительный стыд сковывал ему губы - о боги, какой позор. Князь Тарег Полдореа бормочет, как человеческая бабка, и чертит угольком на деревяшечке. Странно, что кутрубы не прорвались сквозь эту хилую защиту сразу. В пустом колодце его Силы гуляло гулкое эхо. "Кувшинная душа" - так на ашшари называли пустомелю, никчемного человека. Всякий раз, когда Тарег пытался понять это выражение, голова шла кругом: кувшин пустой, его пустое брюхо - душа. Первая метафора. А где вторая? Тот, у кого внутри также пусто, - кувшин? Или его брякающее глиняными осколками битое нутро?

   Глаза слипались.

   Упершись ладонями в дверь, он всю ночь говорил на родном языке. Слова древней речи мучили слух тварей, лишали их воли. Кутрубы тоненько визжали, кружа в ночном дворе мертвого дома. Тарег читал - все подряд. Стихи. Сказания. Родословные. Ученые трактаты. Снова стихи.

   Навряд ли кутрубы могли оценить рифмы и созвучия. Слова некогда написанного на случай стиха - о боги, а сколько шуму вышло! чуть не передрались они тогда, хорошо, что в зал не пускали при оружии! - падали каплями, сердце болело от стыда и воспоминаний. Стихи из канувшей жизни вытаскивали из памяти ненужное. Дороги назад не будет, повторял он, не будет, не будет. А потом снова читал мучительные, дико звучащие под этим небом строчки.

   Ладонь болела, но отогрелась. Пора вытаскивать занозу.

   За спиной убаюкивающе бормотал их второй часовой, аз-Захири. Тарег прислушался к тихому, осипшему за долгие часы декламации голосу:

   - "Kaк жe? Koгдa oни, ecли oдepжaт вepx нaд вaми, нe coблюдaют для вac ни клятв, ни ycлoвий? Oни блaгoвoлят к вaм cвoими ycтaми, a cepдцa иx oткaзывaютcя, и бoльшaя чacть иx - pacпyтники. Oни кyпили зa знaмeния Всевышнего нeбoльшyю цeнy и oтклoняютcя oт Eгo пyти. Плoxo тo, чтo oни дeлaют! Oни нe coблюдaют в oтнoшeнии вepyющиx ни клятвы, ни ycлoвия. Oни - пpecтyпники. A ecли oни oбpaтилиcь, и выпoлнили мoлитвy, и дaли oчищeниe, тo oни - бpaтья вaши по вере. Mы paзъяcняeм знaмeния для людeй, кoтopыe знaют!"

   Старик даже не пытался соблюдать полагающийся чтению Книги Али торжественный распев. Он просто читал - всю ночь напролет, от первой суры и до последней, и потом начинал читать Книгу с начала. Сейчас он в очередной раз дошел до Девятой. "Покаяние".

   - "И paньшe oни cтpeмилиcь к cмyтe и пepeвopaчивaли пepeд тoбoй дeлa, пoкa нe пpишлa иcтинa и пpoявилocь пoвeлeниe Всевышнего, xoтя oни и нeнaвидeли. Cpeди ниx ecть и тaкoй, кoтopый гoвopит: "Дoзвoль мнe и нe иcкyшaй мeня!". Paзвe жe нe в иcкyшeниe oни впaли? Beдь, пoиcтинe, гeeннa oкpyжaeт нeвepныx!"

   Да-да, конечно. "Сидите с сидящими". И геенна. Как кстати. Еле сдерживая заволакивающий внутреннее зрение гнев, Тарег обернулся к аз-Захири:

   - На дворе утро, о шейх. Они ушли. Ты можешь перестать читать.

   Старик медленно поднял на него блестящие от бессонницы, красные глаза:

   - А я читаю не от них, о сын сумерек. И не для них. Наступает время намаза - и я читаю для себя.

   Они долго смотрели друг на друга. Аз-Захири глядел выжидательно.

   - Ненавижу эту суру, - объяснился наконец Тарег. - "Oбpaдyй жe тex, кoтopыe нe yвepoвaли, мyчитeльным нaкaзaниeм, кpoмe тex мнoгoбoжникoв, c кoтopыми вы зaключили coюз, a пoтoм oни ни в чeм пpeд вaми eгo нe нapyшaли и никoмy нe пoмoгaли пpoтив вac! Зaвepшитe жe дoгoвop дo иx cpoкa: вeдь Всевышний любит бoгoбoязнeнныx! A кoгдa кoнчaтcя мecяцы зaпpeтныe, тo избивaйтe мнoгoбoжникoв, гдe иx нaйдeтe, зaxвaтывaйтe иx, ocaждaйтe, ycтpaивaйтe зacaдy пpoтив ниx вo вcякoм cкpытoм мecтe!". Эти слова делают из вас предателей. И фанатиков. А потом вы удивляетесь, почему на вас все время нападают.

   - Эти слова были написаны, когда на благословенного Али нападали его же соплеменники, не соблюдая никаких договоренностей. Этой сурой Али учит держать слово, даже если оно дано врагу, и уклоняться от зла, о сын сумерек, - твердо сказал аз-Захири. - Вспомни и то, что сказано далее: "Всевышний нe был тaкoв, чтoбы oбижaть иx, нo oни caми ceбя oбижaли!"

   - Ненавижу! - рявкнул Тарег. - Расскажи мне, как сами себя обидели мой брат, его жена и их малолетние дети. Их всех убили, вместе с прислугой. Видимо, Всевышний, милостивый, милосердный, в тот миг диктовал Али всякие чудесные слова и не хотел отвлекаться.

   - Не кощунствуй! - сипло крикнул аз-Захири.

   - Ненавижу!..

   От ярости ему сводило скулы.

   - Я знаю, - неожиданно кивнул ашшарит и устало протер глаза. - Ты вообще всех ненавидишь, о сын сумерек. Всех, включая себя.

   - Думаешь, вас Книга спасла сегодня ночью? - прошипел Тарег. - Как бы не так!..

   - Я знаю, - все так же устало отозвался аз-Захири. - Нас спас ты. Мое чтение не помешало бы их ужину.

   От неожиданности Тарег поперхнулся очередной ядовитой фразой. Это походило на финт в поединке: ты бьешь со всей силой, а удар не встечает сопротивления, уходя в пустоту. И ты, увлекаемый тяжестью собственного тела, влетаешь носом в стену.

   На самом-то деле, нерегиль не был столь уж уверен в своих словах.

   - Почему ты так говоришь? - угрюмо поинтересовался он.

   - Ночью в Городе звучал призыв на молитву, - вздохнул аз-Захири. - Всего с пары альминаров, но звучал. Кутрубы не обратили на него ровно никакого внимания.

   - Плохо! - искренне ужаснулся Тарег. - Очень плохо! А я его даже и не слышал...

   - Это потому, что азан был очень, очень слабым, - горько сказал аз-Захири и вытер выступившие на глазах слезы.

   Неровно насыпанная ангелами гора длинно вытянулась на горизонте. Знаменитая Джабаль-Ухуд издали казалась разровненной песчаной кучей, ее осыпавшаяся всхолмьями громада нависала над Мединой, зябнувшей в сером воздухе утра.