Густо подведенные глаза девушки влажно блестели, россыпь драгоценных камешков в складках затейливо собранного головного платка слепила глаз, а уста кокетливо закрывала приподнятая ткань хиджаба. Черный прозрачный газ с золотой каймой отдувался ветерком, а полные карминовые губы улыбались, улыбались...
Антаре пришлось упереться ладонью в стену. Прикосновение щербатых кирпичей привело его в чувство, и он горделиво выпрямился:
- Чем может помочь ничтожный поэт госпоже, сражающей разум своей красотой?
Огромные, черные, как ночное небо, глаза прикрылись и открылись, взмахнув насурьмленными ресницами:
- Я лишь ничтожная невольница своей госпожи, послана с вестью для молодого господина...
И девушка опустила покрывало, открывая полуоткрытые полные губы, и ямочки на щеках, и округлый нежный подбородок.
- Госпожа слышала, как молодой господин читал свои стихи. Вот эти:
Когда я сражаюсь, враги мои не улыбаются,
Лишь скалятся злобно - в бою неуместен смешок.
Хожу в одеянии тонком и в мягких сандалиях,
Я строен, как дерево, и так же, как древо, высок...
Читая, девушка подходила все ближе и ближе. Дыхание оставило Антару, когда она запрокинула лицо. А когда рука ее легла на сокровенную часть, Антара умер.
- Моя госпожа хотела бы знать, так ли силен молодой господин в любовном сражении, как в писании стихов и в мечном бою...
Пальчики заперебирали вверх, маня за собою, поглаживая, надавливая, ластясь к самому кончику - а потом резко скользнули вниз, нежно обхватив все у самого основания...
- В-веди меня к ней... - выдохнул Антара.
Яркие влажные губы раздвинулись, глаза девушки заволоклись, как туманом. Не помня себя, Антара поднял дрожащую руку - и положил на выпуклую большую грудь под тонкой, податливой тканью. А шаловливая ладошка снова скользнула вверх и нырнула ему под завязку штанов...
- Антара! Назад!..
Громкий отвратительный голос звякнул где-то на другом конце мира.
- Назад! Назад, говорю! А ну прочь, сука!!!
Сильная жесткая рука дернула Антару за плечо:
- Назад!!!..
Женщина шарахнулась назад, горбясь и морща лицо.
Получив мощного тычка в плечо, Антара со всей дури впечатался в стену:
- Ты что, Стрелок, рехнулся?!
Рами стоял перед отступающей женщиной - точь-в-точь как гончая-салуга с оскаленными зубами:
- Прр-рочь! - прорычал сумеречник.
- Оставь меня в покое! - прорвало, наконец, юношу.
Попытавшись оттолкнуть Рами, Антара вдруг понял, что не может двинуть правой рукой - сумеречник намертво обхватил его предплечье. И вдруг плюнул на свободную ладонь и мазнул ему по глазам.
- Ты что?!..
Распахнув липкие ресницы, Антара обернулся на женщину.
И заорал - так, что чуть стены по бокам от себя не обрушил.
- Аааааа! Мамаааааа!...
И припустил из переулочка прочь.
За его спиной раздался длинный, острый, ввинчивающийся в уши вой. Но Антара не обернулся: ему хватило одного мгновения, чтобы увидеть длинные волосатые уши и острую серую морду, желтые клыки и поднятые к маленьким голым грудям изогнутые, блестящие когти.
Вылетев из темной щели проулка на солнце, юноша на мгновение запнулся, прикрывая глаза рукавом. Проморгавшись, глянул вокруг и:
-Аааааа!..
Черный провал между серыми монолитами дохнул стынью. Три черных пса впились в него красными светящимися глазами. Антара припустил вниз по улице. В одном из загонов за жердями среди человеческих тел копошилось что-то длинное и извивающееся. С другой стороны под навесом сидел человек без лица - спереди на череп натянута была гладкая, как на заднице, кожа. Жующий рот шевелился где-то в середине горла.
- Аааааа!...
Навстречу ему выдвинулась блескучая фигурка:
- Ааааааа!..
Над головой девушки пылали языки пламени, а лицо плавилось, как золотая маска.
Кто-то его толкал, кто-то орал вслед.
В штанину вцепились - салуга?..
- Ааааааа!..
Мохнатый шар на пыльных ножках держал ткань длинными треугольными зубами.
- Ааааааа! - и он судорожно задергал ногой.
И, потеряв равновесие, тут же рухнул.
Продолжая орать как безумный, Антара заколотил руками и ногами, отбиваясь от зубов, которые наверняка уже лезли к горлу.
- Антара, хватит орать!
Железная рука вдруг вздернула его ноги.
И Рами, криво улыбнувшись, чихнул Антаре прямо в лицо.
- Ай!
- Во-ооот, - послышалось удовлетворенное ворчание сумеречника.
Юноша разлепил глаза.
И тут же зыркнул вниз.
Никого. Никаких шаров на ножках.
Вокруг стояли, сидели, шли по своим делам люди. Кто-то недоуменно поглядывал в их сторону - ну разорались, пьяницы бедуинские, допились до джиннов в колодце...
Рами изогнул губы в бледной тонкой улыбке.
- Что это было? - ежась под осуждающими взглядами правоверных, прошептал ему Антара.
- Гула, - так же тихо ответил ему сумеречник. - Пошли отсюда, герой.
Пока Рами неумолимо тащил его за рукав, Антара поинтересовался снова:
- А... потом? Что это было?
- Мое второе зрение, - буркнул сумеречник, как будто это что-то ему, Антаре, объясняло.
Сзади раздалось слитное глухое рычание.
Сумеречник и человек обернулись одновременно.
Кто-то с кем-то возился прямо у лавки тандырника. Там всегда было оживленно: черные спины теток то и дело ныряли в жерло печи, поднимающийся жар искажал фигуры, вот разогнулась женщина и вынула круглую, обвисшую у нее с ладони лепешку. Кувыркались в грязи черные от солнца дети. Садящееся над крышами солнце выжигало глаза, пускало на изнанку века волосинки и плавающие пятна.
Кто ж так рычит?
Антара сморгнул. Не было никаких детей. На щебенке улицы возились те самые салуги - черные, длинные. Как оскаленные червяки. А от них откатывался и отбивался зажатой в руке туфлей человек. Почему никто не видит? Да нужно ж...
- Стоять, - тихим страшным голосом сказал Рами.
И крепко сжал его запястье.
Из-за низкой глиняной стенки печи показалась приземистая женская фигура - бесформенная и черная. Маска-бирга расчерчивала лицо, торча над носом как клюв птицы. Человек на земле вдруг прекратил свою странную, не укладывающуюся в разум бесшумную возню с собаками. Стоя на четвереньках, поднял голову и уставился на черную тень в спиральном жаре тандыра. И вдруг сломался, сложился, схватился руками за лицо.
А потом захныкал, закхекал, завыл, раздирая на груди одежду:
- Горе мне, я грешен! Грешен! О правоверные, перед вами грешник! Да, да, я убил жену, уморил, уморил голодом в подполе!
Его вопли услышали: люди стали оборачиваться. Тетки над печью разогнулись, позабыв про лепешки. Плетущие корзины бедуины стали откладывать прутья, кто-то приподнялся на своем молитвенном коврике.
- О, я грешен! Я хотел взять молодую жену, а ту больше не хотел! Старую, больную не хотел! Я запер, запер ее, а всем сказал, что Зухра умерла от болезни!
С крыш стали свешиваться любопытные головы, откуда-то ручейком слились разложенные для просушки финики, люди подходили, подползали к карнизам, слушая крики:
- Я хотел ту невольницу, а денег у меня не было! И я запер жену и продал ее драгоценности! Оооо, я грешник!
На него уже показывали пальцем.
- Жена умерла, а я купил ту невольницу на вырученные деньги, чтобы остудить жар между бедер! О горе мне, правоверные!
Кто-то вдруг, словно очнувшись, крикнул:
