Но первое сообщение, которое получил Халлиан, гласило, что она по-прежнему жива. Он так сам сказал. Она снова пробежалась вперед.
«Х. приказал тайно доставить ему что-то из своей личной оружейной галереи — курьерам было запрещено говорить мне об этом, но водитель часто исповедовался мне в неблагочестивых мыслях, и я смогла воспользоваться этим, чтобы добыть информацию. Контейнер был заперт, но он сказал, что точно знает — внутри оружие, нечто, что два поколения назад использовал дед Х., тоже Кальфус, в междоусобной войне. Я думаю, Х. подготовил его, чтобы взять с собой, когда он отправится на встречу с Арбитрес. Он весьма доволен строгими мерами, которые они предприняли, чтобы в улье и Августеуме все было спокойно, но что-то в их действиях вызвало у него беспокойство. Он не сознается мне, и мне нужно быть осторожной, чтобы скрыть то, что я знаю и подозреваю».
Компоненты, которые, как сказал Халлиан, были сделаны врагом. Нет. Они принадлежали его семье, его собственному деду. Они принадлежали ему.
Еще одна страница.
«У Х. больше нет того, что, как я теперь знаю, является частями оружия. Должно быть, они у арбитров. Он вернулся в ярости, домашние охранники вооружены, и замки мне не подчиняются. Х., верно, готовит духовные преступления, равно как и светские, если скрывает свои планы от меня и Сестринства. Я не знаю, наблюдал ли он за мной каким-то незаметным образом, или же меня ему кто-то выдал, но я уверена, он знает, что должен мне противодействовать. Он использовал законы Вигилии как повод отключить вокс-траффик, и стражники следят за моими передвижениями. Он принес подушку из паланкина и поговорил насчет нее с Номикросом, они обсуждали что-то, что хотят сделать с новой командующей Арбитрес, но я не смогла подобраться достаточно близко, чтобы услышать, что они говорили».
Последняя запись.
«Номикрос планирует отнести подушку в капитул. Он говорил с одним из оружейников дома о чем-то вроде запаховой сигнатуры. Император защити меня, судя по их словам, этот злокозненный дом смог распространить свое влияние даже в наши собственные священные покои, говорили, что там разместили какую-то ловушку, которая сработает на арбитра. Я не знаю, что это может быть. Х. передавал всем орденам десятину в виде сервиторов, оружия и произведений искусства, вероятно, ловушка в одной из этих вещей.
Я не могу медлить. Мне нужно добраться до капитула раньше Номикроса. Канонисса Священной Розы знает, что я должна с ней встретиться. Меня будет сопровождать Нори, и я иду спешно и при оружии. Номине Император».
Споры снаружи становились все более и более разгоряченными. Номикрос, видимо, уже пришел в себя, потому что она слышала, как он кричит, что его лорду направили известия. Кальпурния увидела, что Баннон выглядывает из-за двери, и обратилась к нему тихим и абсолютно серьезным голосом:
— Иди переговори с сестрой Ромилль, потом возьми один из «Носорогов», на которых мы приехали, и гони что есть мочи во Врата Справедливости. Приведи полную группу подавления со всем необходимым для массового ареста. Если они пойдут пешком прямиком сюда, то не нарушат законы Вигилии, но распоряжайся ими, как понадобится, главное, чтобы они добрались сюда без проблем с Министорумом. Пусть Ромилль и Куланн заблокируют выходы из дома, насколько это возможно. Вы прикажете охранникам поместья, чтобы они сотрудничали, и казните всех, кто будет сопротивляться. У тебя и Куланна делегации четвертого уровня.
Баннон спешно удалился, за ним последовала сестра Манкела. Оставшись в комнате одна, Кальпурния сделала несколько осторожных глубоких вдохов и снова уставилась на дневники.
Затем она произнесла имя вслух — имя того человека, который послал их всех против нее: псайкера-стрелка, превращающегося в призрак, напавшие из засады бригады, скрытый рой машин-пожирателей.
— Халлиан. Кальфус. Меделл.
Восемнадцатый день Септисты
Месса святого Балронаса. Сангвинала.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
На утро Мессы святого Балронаса, за час до рассвета, трое из четверых наиболее высокопоставленных Адептус Арбитрес Гидрафура встретились во Вратах Правосудия. Шира Кальпурния была на ногах уже полтора часа, так как слишком чувствовала слишком сильное возбуждение и смятение, чтобы спать. Она знала, что Дворова, Леандро и любых других высших Арбитрес с самого момента пробуждения обихаживают лакеи, но не соглашалась на это вплоть до сегодняшнего дня, когда двое слуг принесли церемониальное одеяние, и она облачилась в него, пока они суетились вокруг. Теперь она была одета в копию своей парадной униформы великолепного алого цвета, знаки отличия и позументы на которой были выполнены из золотой парчи вместо обычной серебристо-серой ткани на черном фоне.
Кальпурнию по-прежнему заставал врасплох их блеск, когда она двигалась — она не могла припомнить, когда последний раз надевала нечто настолько вычурное. Слуги дали ей одежду для того, чтоб носить поверх этой формы на протяжении последних нескольких часов Вигилии: тускло-серую тунику с юбкой, которая опускалась до щиколоток, и плащ с капюшоном из бурой, как грязь, мешковины. Едва не забыв о печати отпущения грехов, она все-таки прикрепила ее на шею под застежкой плаща. Она вышла из ворот в предрассветную мглу неосвещенного Августеума. Леандро шел впереди во главе процессии судей, а дюжина вооруженных арбитраторов и Дворов — рядом с Кальпурнией.
— Вы все еще нервничаете, арбитр Кальпурния.
— Видно, да? Я знаю, что мы идем пешком, потому что закон Министорума предписывает ходить пешком во время мессы, но я получила освобождение от этого закона и уверена, что и вы, сэр, могли бы его получить. Мы бы могли выехать на одном из своих «Носорогов» или уговорить Ромилль еще раз подвезти нас. Так было бы безопаснее и можно было бы проверить по дороге часть патрулей.
— Уличный контингент справляется, Шира. Здесь полно отличных командиров, которые следят за тем, чтобы никто не смог повторить то, что произошло с сестрой Лейкой, — Дворов сделал жест в сторону облаченных в черную броню арбитраторов, которые стояли длинными рядами по центру каждой улицы, глядя через одного то влево, то вправо и держа дробовики наготове.
Они прошли по авеню Защитников и повстречали других Адептус, которые также шли пешком в плащах и со скрытыми лицами. К тому времени, как они миновали Арку Скариев и поднялись по дороге Сборщика Десятины, их процессия слилась со скромным потоком других идущих на мессу, что поднимались от Врат Кафизмы, а затем растущую толпу поглотила река людей из Квартала Аристократов, так что в конце концов они вошли на Высокую Месу в огромном медлительном море людей в темных одеяниях, которое заполнило дорогу от края до края. Все шли с опущенными головами и молчали. Время от времени кто-то из них поднимал взгляд на Собор, возвышающийся вдалеке, и Кальпурния замечала, как мелькает алая ткань под их траурными одеждами. Безмолвное величавое шествие казалось ей похожим на сон. Пышная ткань новой униформы непривычно мягко и тяжело лежала на коже, и она подумала, как странно, что она не наденет ее еще целый год.
Укол боли в еще толком незажившей ступне вернул ее обратно на землю. Она покривилась и попыталась идти с большей осторожностью. С болью она еще могла смириться, это, в конце концов, было частью положенного в это время ритуала, но ей не нравилось, что раны могут ее замедлить, если вдруг что случится. Одетый в парадное, с регалиями судьи под траурной мантией, Дворов тоже был вынужден идти осторожно. С мантиями, которые на них надели утром, вообще нужно было вести себя аккуратно: их застежки были устроены таким образом, что их легко было расстегнуть и скинуть в тот же миг, как только в полдень прозвонят к Сангвинале. Но сбросить накидки до этого и оказаться среди толпы в багряном праздничном облачении было бы большим позором.
