Может, и в самом деле стоило отправиться прямиком к водяникам? Ну, шутники они, мелкие пакостники… Зато никаких кандалов и напитков с белым порошком.
— Все очень просто, — вполголоса проговорила девушка. — Все очень просто. Главное — надеть кандалы так, чтобы они врезались в руки, но не слишком. Иначе весь кайф пропадет. Кайф, он, понимаешь, зависит от времени…
Голос у нее изменился. Стал сонным. Похоже, белый порошок был каким-то наркотиком. И сейчас он начинал действовать.
— Ты пей, пей, — продолжала говорить девушка. — В первый раз эта штука нужна, просто необходима. Хотя я не думаю, что маркиз начнет сразу с кандалов. Может быть, он даже подождет до завтра… или до послезавтра. Иногда маркиз любит подождать. Предчувствия удовольствия, оно, знаешь ли, иногда лучше самого удовольствия. Сильнее…
— А кто он, этот маркиз? — осторожно спросил Алвис.
— Он один, — пробормотала девушка. — Других таких нет. Маркизы, они бывают только в единственном числе. Все остальные — не более чем жалкие имитаторы.
Она опять потянулась и лениво, расслабленно улыбнулась. Алвис посмотрел на нее с опаской. Кто знает, что она сейчас выкинет? Эти наркоманы под кайфом способны вытворять просто невероятные вещи.
И вообще, пора было немного осмотреться.
Может быть, сейчас за дверью в следующую каюту стоит этот самый маркиз и беззвучно хохочет, любуясь, как его девушка морочит голову случайно залетевшему на его корабль простаку?
Алвис осторожно встал с диванчика.
— Куда? — равнодушно спросила девушка. — Куда наладился? Неужели передумал? Вот потеха-то будет. Тебя же матросы с корабля не выпустят. Сиди и не рыпайся. Все будет очень хорошо… просто прекрасно… как в лучших снах…
— Я сейчас приду, — быстро сказал Алвис. — Мне просто надо походить. Ноги что-то затекли.
— Ну, походи, походи… — промолвила девушка. — Кто запрещает? Только удрать не пытайся. Не советую. Это может маркизу не понравиться.
— А я и не собираюсь, — ответил Алвис. И конечно, соврал. Еще как собирался…
Потому что теперь этот корабль ему очень даже не нравился. Некое предчувствие говорило ему, что бежать надо с него без оглядки. Предчувствиям своим Алвис верил и частенько следовал, может, лишь благодаря этому оставшись в живых, умудрившись выкрутиться целым и невредимым из всех неприятностей, которые так любит устраивать своим подданным дорога.
Но торопиться пока не стоило. Прежде всего, только дурак, решив смыться, сейчас, же пускается в бегство, напролом, не разбирая дороги, забыв об осторожности. Кроме того, было у него четкое ощущение, что еще сколько-то времени в запасе есть. Пусть не удастся на этом корабле отоспаться, так хоть что-нибудь о нем узнает. На всякий случай. Мало ли что? Вдруг пригодится? Да и любопытно ему было. Не слишком часто он до этого видел, как живут по-настоящему богатые люди. Может быть, даже деньги какие под руку попадутся.
Деньги ему сейчас были нужны. С ними выбраться из города будет легче. Может, если попадется что-то очень ценное, удастся все-таки откупиться от гильдии воров. Одной Головиной болью станет меньше.
— А маркиз — он лапочка, — вдруг сказала девушка. — Миленький и очень добрый. Именно поэтому он всякими глупостями до сих пор и занимается. Прямо как сумасшедший становится. Женщины его, видно, в молодости здорово обижали. Вот он и до сих пор…
Алвис осторожно двинулся к двери в следующую каюту. Прежде всего надо было узнать, что находится за этой дверью. Может быть, там самая настоящая сокровищница?
Как же! Держи карман шире.
Следующая каюта была еще больше. Из мебели в ней имелось всего лишь несколько скамеек. Кроме того, в ней стояло с дюжину странных сооружений, состоящих из железных балок, здоровенных винтов, каких-то растяжек и множества цепей. На одной стене в специальных гнездах стояли причудливые инструменты, похожие на щипцы, пилы, большие сверла, странно изогнутые ножи.
В каюте было чисто, пол покрывали толстые циновки из карармского камыша. И запах…
Алвис принюхался.
Запах ему не понравился. Явственно пахло горелым, и был еще один запах, терпкий, резкий, почти узнаваемый. Почти…
Из соседней каюты послышался голос девушки:
— Он приходит ко мне из ночного мрака и заявляет, что я должна платить за право существовать в этом мире. Я не могу ему в этом отказать, поскольку он прав, и его правота повергает меня в безграничное отчаяние, такое отчаяние, которое способна излечить лишь последняя утешительница. Сделать ей это не так уж трудно. Достаточно лишь положить мне на плечо свою холодную, костлявую руку. Но она не торопится, и это вызывает у меня еще большее отчаяние…
Кровь!
Алвис вдруг понял, что там, в находившейся у него за спиной каюте, пахло кровью. Великий дух, чем же занимается этот маркиз, если у него огромная каюта насквозь провоняла кровью? И ведь в ней явно убирали. Стало быть, запах крови въелся в стены, в пол, в потолок, стал неистребимым.
Запах крови.
Он разбудил в Алвисе некое ощущение, дремавшее в нем до поры до времени, словно медведь в берлоге. Она зашевелилось, заворочалось, разгоняя по телу тяжелые, медленные, жестокие в своей неотвратимости судороги. А потом у Алвиса по коже пробежал холодный, какой-то замогильный ветерок. Потолок каюты отчаянно заскрипел и резко прогнулся по крайней мере на полметра, словно снаружи на него наступил тираннозавр. Багровые нити вырастали из углов каюты и тянулись к ее центру, туда, где стоял юноша. Их было множество, этих нитей, толстых и тонких. Чем-то они походили на змей и двигались вполне целеустремленно, словно и вправду были живые.
«Что же это происходит?» — совершенно отстраненно, поскольку ничем иным, кроме галлюцинации, это быть не могло, подумал Алвис.
Он еще думал о чем-то, но мысли проносились через его сознание словно метеоры, исчезая без следа, не оставляя после себя ни малейших воспоминаний.
Потом что-то изменилась еще раз, и самая последняя мысль задержалась настолько, что он успел ее осознать и запомнить. Именно благодаря этой мысли Алвис вдруг понял, что багровые нити — не что иное, как запах крови. И это его нисколько не удивило.
А тем временем одна из нитей запаха вдруг дотянулась до него, ударила наподобие бича, захлестнула шею и стала душить. Алвис почувствовал резкую боль. Воздух затвердел у него в горле, плотно его закупорил, не давая возможности сократиться легким. Перед глазами плыл какой-то разноцветный туман. Но длилось это недолго.
Алвис так и не успел потерять сознания, когда железная хватка вокруг его шеи ослабилась, закупорившая горло пробка исчезла. Он судорожно вздохнул. Еще раз…
И вот тут-то на него обрушилось самое страшное, потому что нить запаха все еще была обмотана вокруг его шеи. И она стала в бешеном темпе пьяного кошмара накачивать его эмоциями.
Страх? Боль? Наслаждение? Как бы не так.
Заполнившие его эмоции имели отношение к страху, боли и наслаждению. Этого отрицать было нельзя. Имели. Вот только они были сильнее, чем обычная боль, или обычный страх, или обычное наслаждение, может быть, в десятки, сотни раз. И еще к ним примешивалось слабое на их фоне, похожее на полустертую надпись мелом в углу яркого, красочного плаката чувство сожаления. Зачем оно было нужно тем, кто днями, неделями и месяцами выл, рыдал и безумно хохотал в этой каюте, Алвис не знал.
И все-таки жертвы этого пресловутого маркиза сожалели о том, что с ними происходит. Но мало. Гораздо больше они сожалели о том, что испытываемые ими ощущения недоступны большинству других людей.
Вот это-то очень бледное на фоне других эмоций сожаление Алвиса и доконало. Оно овладело его разумом, что-то в нем необратимо изменяя, перекраивая, делая его своей частью, увлекая на дно безвременья, в полную и окончательную темноту…
Алвис хотел сделать шаг назад, но у него это не получилось. С его телом что-то происходило. Оно вдруг отказалось подчиняться своему хозяину. Юноше осталось только одно — закричать.
