– Как бы нас не подставили, – произнес, покусывая губу. – Уолтер та еще рыбина! Через него столько криминала идет, что удивляюсь, как его ФБР терпит… А может, стучит он ментам…

– А в чем возможная подстава?

– Номера он перебивает, это проверено. Лично. А потому могут отправить две тачки из угона, договориться с таможней насчет компьютерного учета и оставить чистые машины здесь. Ну и впарить их… Паспорта-то ведь у чечена, в порт только копии требуют. В общем, у него там разные варианты. С разбором тачек по частям, со страховками… Он ведь эту станцию в собственность выкупил, теперь площадку берет центровую в Бруклине, а это – бабки, понял! Спрашивается, откуда? Так что…

– Не нагоняй жути, – отмахнулся я. – Пройдут машины порт – считай, дело сделано. А уж там в угоне они, не в угоне… А потом, у всей этой компании алиби: стали бы они баки снимать, мараться. Замазали бы дефекты герметиком…

– Вообще… аргумент, – согласился Мопс. – Ладно, поехали колеса переправлять на борт. Сегодня мы должны закончить эту бодягу. А завтра можешь трогаться… В свою Москву ненаглядную, век бы ее…

На следующее утро я отбыл обратно домой.

Взлетев, самолет заложил крутой вираж над серой плоскостью залива, развернувшись боком к Манхэттену. В иллюминаторе увиделись сумрачные, предрассветные зеркала небоскребов, чьи антрацитовые стеклянные плоскости, медленно багровея, вспыхнули наконец оранжевым заревом восходящего над океаном солнца.

До свидания, Нью-Йорк! Увидимся ли еще?

Я вдруг остро пожалел, что не задержался здесь хотя бы еще на день… Хотелось побродить по шумному и пестрому китайскому кварталу, посидеть в ресторанчиках, съездить на глубоководную рыбалку…

Но рутина московских дел и делишек, составлявшая основу избранного или же предопределенного моей судьбой бытия, звала к скорейшему возвращению, не признавая никаких слабовольных устремлений к мелким радостям быстротекущей жизни и принуждая, подобно зануде-учителю в скучный класс, на очередную экзаменовку с беспечной, незаметно промчавшейся переменки.

Встречавший в московском аэропорту Соломон обрушил на меня тонну нежнейших чувств, что сразу насторожило; и точно – после излитых восторгов типа: «Милый друг, наконец-то мы вместе», мне преподнесли малоприятный сюрприз: во время моего отсутствия осторожный и вдумчивый Соломоша попал впросак, ухнув сто тысяч долларов в безвозвратное никуда. Подвигла же его на совершение данного действия наша старая знакомая Фира Моисеевна, посещавшая офис компании едва ли не каждодневно с инициативными коммерческими предложениями.

Подобно тому, как каждая редакция имеет своих внештатных графоманов, с сизифовым упорством заваливающих литсотрудников мусором уходящих в корзины опусов, многие фирмы так же терпеливо и безысходно страдают от ходоков из мира стремящихся в бизнес дилетантов, предлагающих купить то выдающиеся неизвестные технологии, то гениальные изобретения невостребованных талантов от науки, а то и разного рода товарно-сырьевую массу – от гашеной извести или же торфа для экспорта в Австралию до уникального яда ужа-мутанта, водящегося в недрах сибирских болот.

К данной категории лиц принадлежала и Фира Моисеевна, неистощимая и энергичная, как динамо-машина, в своем посредническом азарте независимого контактора.

Пожилая усатая дама, обремененная семейством, состоящим из сына, работающего официантом в забегаловке, и пяти внуков, являвшихся результатом его четырех расторгнутых браков, проживала в однокомнатной квартире старого московского дома, и случайное посещение данного жилища, помнится, произвело на меня неизгладимое впечатление.

Кроватей в квартире не было, их заменяли двухъярусные самодельные нары, отчего возникало впечатление обстановки поезда дальнего следования. На веревках, тянувшихся из углов комнаты в кухню, сушилось белье младенцев. Чадила плита. Пищало подрастающее поколение. Стол, заваленный пакетами с трофейными объедками из забегаловки, способствовал развитию стойкого отвращения к еде.

Невольное сострадание призывало чем-то помочь…

Беды же сыпались на Фиру Моисеевну густо и регулярно. Сгорела предназначенная к продаже дача, в неизвестном зарубежье скрылись две невестки, бросив на чужую бабку плоды своего материнства, физически пострадал сын при выполнении служебных обязанностей… А именно: трое нетрезвых посетителей забегаловки затеяли оживленную беседу не то о русском, не то о еврейском вопросе, в обсуждение которых сыну-официанту отчего-то потребовалось обязательно и некстати вмешаться, и в итоге горячей дискуссии незадачливому жидомасону (характеристика оппонентов) откусили нос.

Присоединение носа обратно оказалось дорогостоящей хирургической акцией, честь оплаты которой опять-таки выпала бедной еврейской маме.

В какой-то момент, разочаровавшись, видимо, в бесплодном сотрудничестве с нашим тандемом, а может, вернувшись с охоты за многомиллионными миражами на стезю добычи хлеба насущного, Фира открыла пекарню по выпуску не то бубликов, не то булок, очутившись в зоне внимания рэкета, навестившего отказывающуюся платить дань предпринимательницу по месту ее жительства.

Как я себе отчетливо представлял, ушлые пареньки, войдя в хоромы с нарами, потоптались на шатко дыбившихся клавишах серого паркета, оглядели обстановочку, освещаемую тусклой голой лампочкой, свисающей с перевитого разлохмаченного шнура… И – обнаружив под лампочкой страдалицу Фиру, сидевшую на колченогом стуле со скрещенными на грудях, прикрывающих живот, руками – красными от стирки, поврежденными артритом, – прослезились, а после, извинившись сквозь зубы, торопливо ушли.

Но и с булками что-то не заладилось, продукция черствела до деревянного состояния по прошествии получаса от выпечки, и вскоре Фира Моисеевна вновь появилась у нас, доверительно заявив, что имеет клиента, готового купить то ли две тонны красной ртути, то ли эскадрилью истребителей с полным боекомплектом.

Тактичный Соломоша, с унынием выслушивающий очередные прожекты деловой женщины, гнать ее за порог все-таки не хотел, говоря мне, что относится к общению с подобными типажами как к игре на рулетке – мол, рано или поздно выпадет цифра, сулящая куш. Я в свою очередь уверял его, что единственный способ выиграть в рулетку – не играть в нее вовсе, однако же Соломон упрямо твердил о заветной волшебной цифре.

И вот цифра выпала. И название цифре было «зеро».

Матерый делец Соломоша угодил-таки в мышеловку!

На сей раз Фира Моисеевна, внезапно явившаяся в наш офис в меховом манто, с бриллиантами в ушах и, подозреваю, побрившись, заявила, что вступила во владение престижным трехэтажным особняком, в котором намеревается разместить ресторан (третий этаж); казино (второй) и дискотеку (первый).

Затем, потупив взор и слегка зардевшись, поведала она и об обширном подвале, предназначенном ее замыслом исполнить роль пикантного салона с молоденькими прелестницами…

Соломоше предъявились документы с лиловыми печатями городских инстанций, разного рода гарантийные письма и, вероятно, зачарованно представляя, как, отужинав в ресторане, он, одетый в белый костюм, спускается в казино, где выигрывает сотню-другую, а после, порастреся в клубничном тумане дискотеки поглощенные напитки и яства, следует в подвальчик, мой партнер вполне благосклонно отнесся к паевой сумме, определенной в двести тысяч долларов, и к предложению о долевом участии в эксплуатации недвижимости.

Далее последовали смотрины особняка, в котором до сего момента располагались какие-то дремучие сантехнические мастерские.

К удивлению Соломоши, на первом этаже уже кипели ремонтно-восстановительные работы: шпаклевались стены, устилался гранит и мрамор, елозили по потолку валики маляров…

– В двести тысяч уложимся! – уверенно комментировала Фира Моисеевна. – Я – в свои, вы – в свои… Но если не хотите – пожалуйста! Партнеров я найду без труда! Такой дворец и за такие деньги?! Я бы свистнула, да примета плохая… И здесь бы стояла очередь! С чемоданами валюты! Но я просто ценю вас как старого знакомого, Соломон! И как приличного человека! Так что у вас есть на размышление один академический час! Это не красная оборонная ртуть, которой, как оказалось, не существует в материальной природе вещей, это не заблуждение, а реальность столичного домостроения…