– Что будешь делать? – спросила журналистка.
– Поеду к своим, – зло ответил Шариф. – Устрою им хорошую взбучку и крепко пригрожу. Если хоть один, будь он мне самым ближайшим другом, только подумает о нападении на русских, пристрелю не задумываясь.
– А может быть, ты просто заигрался в детство, Шариф? Что было, то прошло. Твоя родина здесь, твой народ здесь. Что из того, что ты провел в России несколько лет? Если ты сейчас начнешь ломать систему, то система сломает тебя. Пойми, что от тебя отвернутся люди, которые уважали тебя, верили тебе… Принципы хороши тем, что их нужно иметь, но от них стоит вовремя отходить. Не уважают беспринципных и излишне принципиальных. Нужно быть гибче, Шариф, эластичнее – а ты прешь напролом, как дорожный каток! Да дались тебе эти русские, тебя там уже и не помнит никто.
– Перестань! – оборвал Пьетру Шариф.
Девушка посмотрела в его лицо и замолчала. Ей показалось, что из глаз этого бывшего рыбака, а теперь миллионера, вот-вот брызнут слезы обиды. Ну что с ним делать? Большой ребенок! Чем же ему так мила эта Россия, что не отпускает его память и душу уже столько лет? Казалось бы, там он ничего не имел, там его обижали, унижали. Он ведь сам сбежал оттуда. А здесь у него есть все, чего он только ни пожелает. Даже благосклонность богатой итальянской журналистки…
– Я знаю, что это сложно понять, – несколько успокоившись, ответил Шариф. – Дело не в единичных случаях и фактах. Не в том, что русские моряки спасли меня от смерти и взяли в свой дом. Не в том, что у меня там были первая любовь и первый друг. И не в том, что нашлись люди, которые хотели и пытались меня унизить и оскорбить, потому что у меня другой цвет кожи. Такие, кстати, есть везде и в любой стране. Дело совершенно в другом, Пьетра. Я давно пытаюсь тебе это объяснить, но ты все никак не поймешь. Они совершенно другие, эти русские. Они добрее, душевнее всех тех, кого я знал на этой земле и с кем встречался. Они не живут только доходами и расходами, они не живут одной-единственной целью – разбогатеть. Нет, они, конечно, страдают от недостатка, как и все на земле. Они все желают более достойной жизни, даже мечтают о ней. Дело в том, что у них это не стиль жизни, не стержень. Они живут гораздо шире, если ты поймешь это сравнение. Они умеют радоваться хорошей погоде и даже в плохой находят очарование. Они умеют радоваться и ценить, они умеют сопереживать, просто жалеть… У нас таких людей мало; большинство стремится пройти мимо ближнего своего, не обращая внимания на его нужды и проблемы. А они не такие. И у них таких большинство – хотя есть и такие же уроды, как и везде, которые за доллар готовы родную мать продать. У них есть хорошее выражение – «из грязи в князи». Оно означает, что человек, который вышел из самых низов, начинает презирать всех тех, кто ниже его. А вот культуры, воспитания, позволяющих вести себя достойно в обществе, не хватает. Отсюда и смешные амбиции. Такие люди в России не пользуются уважением… В общем, русские мне очень дороги. Не те, кто непосредственно участвовал в моей судьбе, а весь этот народ. Ты вот не знаешь русского языка и не можешь почитать их писателей в подлиннике, а я могу. Это величайшая культура, мудрая и добрая. Они инертны, где-то даже ленивы, но никто на всем свете не умеет так любить и так ненавидеть.
– Тогда плохи дела твоих людей на этом танкере, – покачала головой Пьетра, впечатленная речью молодого сомалийца. – Я слышала, что русских лучше не злить, потом их уже не остановишь. Как во Второй мировой войне.
– Сами виноваты! – со злостью ответил Шариф, имея в виду своих людей. Потом он потупился, как будто устыдившись своей горячности, с которой отзывался о России и русских. – Прости, я тут разошелся…
Пьетра смотрела на своего друга со снисходительной улыбкой. Она, человек с высшим университетским образованием, изучавшая психологию, имеющая богатый опыт общения с людьми по роду своей профессии, прекрасно понимала, что творится в душе у Шарифа. Детские впечатления – самые сильные. И этот парень, который за последние годы буквально прошел огонь, воду и медные трубы, все еще оставался ранимым и впечатлительным, верящим в малореальные идеалы. Она уже встречалась с такими людьми, знала исторические примеры, когда такие вот, как этот Шариф, нарисовавшие себе яркими акварельными красками цель в жизни и окружающий мир – такими, какими они их видели, а не такими, каковы они были в реальности, – такие люди шли со своими идеалами, как со знаменем, боролись и погибали за них, не моргнув глазом. Редкое сочетание слабости и силы, инфантильности и упорства в достижении цели, отстаивании своих идеалов, граничащих с фанатизмом. Маньяк, верящий в светлое и идущий к нему по колено в грязи, гораздо сильнее маньяка, проповедующего темное, проповедующего грязь и насилие. Сильнее, потому что он смотрит вверх, а не под ноги, потому что он счастлив уже от своей борьбы и перспектив победы. Но самое главное, что он беззлобен; а злоба разъедает человека изнутри, это болезнь, пускающая свои метастазы в самые глубины естества. И этим Шариф отличался от других. Для Пьетры он был похож на светлого и немного не от мира сего революционера, философа-утописта из прошлого нашей цивилизации.
Из-за этого утопического инфантильного перекоса в понимании справедливости Шариф в свое время и занялся тем, что во всем мире именуется пиратством. Хотя сам он считал, что силой берет то, что международное сообщество должно давать его несчастному народу в виде добровольной помощи. По этой же причине он не так давно связался и с функционерами «Гринпис», считая, что обязан внести свой вклад в защиту природы своей страны.
Разочаровавшись в этом движении и поняв, что его просто доят, как большую денежную корову, он попытался собственноручно проводить акции, которые, по его мнению, должен был проводить «Гринпис». Пьетра хорошо помнила историю с захватом судна, перевозившего пойманных животных в европейские зоопарки. Тогда одна из телекомпаний умудрилась даже снять кадры, на которых пираты, подогнав судно к берегу, выпускали животных на свободу. Теперь вот – эта идея фикс, что все русские хорошие, а остальные – плохие. По этой причине он принципиально не грабит русские суда и всячески пытается препятствовать в этом остальным кланам. Пока над ним только смеются, но это пока…
Шестеро командиров групп клана Шарифа Туни ждали своего хозяина на берегу. Клан контролировал участок северного побережья Сомалиленда протяженностью почти в восемьсот километров. На этом участке располагались десятки рыбацких деревень. В нескольких из них были оборудованы ремонтные базы для катеров, неплохо оснащенные пункты медицинской помощи, куда можно было доставить раненых и куда в течение часа мог добраться ближайший врач. Восемь таких врачей Шариф нанял полтора года назад. Они оказывали медицинскую помощь рыбакам «подшефных» деревень, а в случае необходимости могли выехать на любой участок побережья и даже провести операцию.
Имелись и три хорошо укрытые и защищенные бухты, куда можно было загнать похищенный корабль, где можно было его разгрузить. Были у Шарифа и свои тайные тюрьмы, где периодически в ожидании выкупа содержались заложники из числа капитанов и старших офицеров, захваченных во время нападений в море.
Всех своих пиратов Шариф разделил на семь групп по двадцать-тридцать человек. В каждой группе, помимо катеров, имелись еще и так называемые плавучие базы. Это были старые списанные или купленные по поддельным документам полицейские и военные катера береговой охраны. Их отремонтировали и немного переделали. Теперь такая плавбаза, взяв на буксир несколько быстроходных катеров, могла доставить пиратов в нужную точку океана, где они в приемлемых условиях ждали появления нужного объекта нападения. Там можно было готовить горячую пищу, пережидать волнение моря, просто ночевать в тепле и с относительными удобствами. Тактика использования плавбаз у каждой группы была своя, и они уходили на них порой на пятьсот, а то и на тысячу миль от своего берега. Иногда плавбазы теряли, когда группа нарывалась на военные корабли и уходила от преследования на быстроходных катерах. На такой плавбазе и ушел в поиск Фарах, которого не было сейчас среди вызванных главарей.
