Уильям тщетно старается невесте улыбаться, пытаясь радость показать, скрыв души смятенье. Он смотрит вдаль, глаза полны печали, тоски по дням беспечным.

– Теперь любить друг друга можем мы открыто, – Анна шепчет ему слова, которые он слышать совсем не хочет, – под одною крышей счастливою семьей мы заживем с тобою.

– Почему уверена ты в счастье? Кто обещает тебе его? Скажи.

– Сама себе пообещала…

– Зря. Это обещанье лишь Богу выполнить дано.

– Стараться буду я.

– Но от стараний цветы в пустыне могут зацвести, пожалуй. Не более. Старайся, не старайся. Усилия свои направь ты на другое.

– На что? Готова я тебе служить исправно. Что делать мне?

– Расти детей, меня люби. И дом пусть будет чист и аккуратен.

– Я могла бы другом быть для тебя…

– Не надо. Друзьями я не обделен. А женщина нужна мужчине для иного. Не пытайся стать тем, кем быть не можешь. Для любви Бог создал, Анна, женщину удачно. Без вас бы жизнь пустой была, и многих удовольствий лишена.

Как и всегда, это помогло отвлечься. Уильям заснул, продолжая грезить о Лондоне, театре и своем возможном успехе на поэтическом поприще.

Утром его разбудили голоса, раздававшиеся с кухни. Уил прислушался. Говорил отец Анны:

– Сегодня в город опять приехал театр. Держи его дома. Под любым предлогом пусть сидит здесь. Если он сбежит на спектакль, в его взбалмошной голове снова случится переворот.

– Отец, но, может быть, стоит позволить ему уехать? – тихонько пыталась возразить Анна. – Уильям обещает не бросать меня. Он лишь попробует устроиться в Лондоне. Если у него это выйдет, то он заберет туда меня и детей.

«Этого я не обещал», – подумал Уил, почесывая в голове.

– Анна, ты хоть и моя дочь, но, вынужден признать, так же глупа, как и все остальные женщины, – Ричард Хатауэй заговорил чуть громче, – в Лондоне он найдет себе другую, столичную красотку из общества не чета нашему. Ты рассчитываешь на что-то иное? Зря! Кем собирается там работать твой муж? Актеришкой! А актеры – та еще братия. Пьют, гуляют, веселятся и спят каждый день с разными женщинами.

– Отец, ты преувеличиваешь, – Анна по-прежнему говорила практически шепотом.

– Я не преувеличиваю! – послышался стук кулака о стол.

– Отец, потише.

– А что мне молчать? Я готов все это высказать твоему муженьку в лицо, – тем не менее Хатауэй заговорил чуть менее громко, – ты забыла историю, случившуюся шесть лет назад?

– Я вышла замуж за Уильяма, – послушно ответила Анна.

– Как ты вышла замуж? Тебе напомнить? Он сделал тебе ребенка. Ему было восемнадцать, тебе двадцать шесть. Тогда мы заставили его жениться. Сейчас ему двадцать четыре. А сколько тебе? Правильно, тридцать два. Он – красивый молодой мужчина, полный сил и энергии. Ты – престарелая мать троих детей, которая, извини, Анна, никому не нужна, – Хатауэй откашлялся, – посмотри правде в глаза. Уил сбежит от тебя, и все! Это хуже, чем если бы его убили. Тогда ты стала бы вдовой. Хороший, официальный, добропорядочный статус.

– Отец! Что ты такое говоришь!

– Правду! И чего ты его защищаешь? Вы вчера чудесно помирились в постели?

– Отец!

– Что ты заладила: отец. Ты и забеременела тогда, потому что соображаешь не головой, а тем, что находится гораздо ниже, – Хатауэй вздохнул, – мое дело – тебя предупредить. Театр в городе. Уильям тоже. Постарайся сделать так, чтобы они не пересеклись, – послышался звук отодвигаемого стула, – я пошел. Анна, не делай глупостей. Не отпускай его в Лондон, что бы он там тебе ни плел. Впрочем, решать тебе…

Дверь за Ричардом Хатауэйем закрылась. Уильям побаивался тестя, обладавшего крутым и жестким характером. Побаивался его не он один: весь город знал, как скор Ричард на расправу. Возраст брал, конечно, свое. Но сил в старике оставалось еще ого-го сколько! А если учесть, что на его стороне был старший сын, вызывавший на дуэль чуть не каждого, кто ему попадался под руку, то картина складывалась неутешительная.

– Вчера я сглупил, – пробормотал Уил, – на старой телеге посреди бела дня отсюда не сбежишь. Значит, приезжает труппа? Спасибо за информацию, – он посмотрел на неразобранный мешок, валявшийся со вчерашнего дня возле кровати, – может, дружище, мы с тобой еще прокатимся до Лондона.

Внизу Анна накрывала завтрак. Дети шумно сбежали по ступенькам. Уильям положил исписанные ночью листки в мешок и тоже пошел на кухню.

– Доброе утро, Уил, – поприветствовала его жена, – как спал?

– Отлично, – соврал Уильям, – спасибо.

– Говорят, сегодня будет спектакль, – проговорила Анна чуть слышно, – ты хочешь пойти?

– Зачем? – безразлично произнес он. – Только хуже будет на душе. Я остаюсь здесь, театр мне больше не грозит.

– Не говори так, – Анна выглядела совсем расстроенной, – если для тебя это так важно, то поезжай в Лондон.

– Приходил твой отец. Я слышал его голос. Он тебе посоветовал отпустить меня? – ехидно спросил Уильям.

– Нет. Он советовал тебя не отпускать ни на сегодняшнее представление, ни в Лондон.

– Почему ты тогда говоришь, чтобы я ехал? Чтобы за мной вдогонку опять отправить великолепную пятерку местных всадников? – он подмигнул Анне. – А? Тебе понравилось возвращать меня домой таким способом?

– Не смейся надо мной, пожалуйста. Ты же сбежал, не предупредив меня. Я не понимала, что произошло. Поэтому попросила их тебя догнать. Мне было так плохо, Уил! Я вдруг представила, что никогда больше не увижу тебя. Это было ужасно! В смятении я побежала к отцу и рассказала, что произошло. Мое сердце рвалось на части. Пойми, моя жизнь без тебя пуста и никчемна. Она теряет смысл.

– Почему же ты отпускаешь меня сейчас? – Уильям повторил свой вопрос. – ты за ночь разлюбила? Нашла какой-то смысл в жизни и без меня?

– Нет, не разлюбила и не нашла, – Анна вздохнула, – но, если ты так хочешь уехать, ты все равно уедешь. Или будешь сидеть здесь и проклинать меня. Поезжай. Я буду ждать тебя. Не забывай об этом. Путь обратно для тебя всегда открыт.

– Спасибо, – Уильяму вдруг стало стыдно перед женой, которую он вот так запросто был готов бросить, – спасибо, Анна. Ты лучшая из женщин.

– Я самая глупая из женщин. Отец прав, – Анна отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.

– Не плачь. Я устроюсь в Лондоне и перевезу вас к себе. Дай только время, – Уильям вспомнил о Хатауэйе, – а как же твой отец? Он снова кинется в погоню, когда узнает о моем отъезде.

– Поезжай сегодня вечером. Тебе нужно взять лошадь. На телегах далеко не уедешь. Ночью ехать, конечно, опаснее, но так ты успеешь преодолеть большее расстояние. Если они выедут завтра утром, то уже тебя не смогут догнать.

– Пожалуй, я не пойду на сегодняшний спектакль, – решил Уил, – зачем привлекать к себе внимание?

– А куда ты пойдешь в Лондоне? У тебя же там нет знакомых, – Анна обеспокоенно посмотрела на мужа.

– Труппа, к которой я хотел присоединиться, оставила мне адрес. Пойду сначала к ним. Если им все еще нужен будет актер, то останусь играть там.

– Ты помнишь Филда? – спросила Анна.

– Конечно, он отсюда сбежал пару лет назад, – Уильям улыбнулся.

– Я попробую узнать у его матери, где он живет в Лондоне. Вроде он неплохо устроился и работает в типографии. Ты сможешь первое время пожить у него…

Вечером Уильям снова выехал из Стрэтфорда. На этот раз на лошади и с благословения жены. За ним никто не гнался и ехать было гораздо удобнее, чем в телеге. Но почему-то настроение у него было не таким приподнятым, как вчера. А огромный темный лес, кишащий разбойниками, пугал теперь гораздо больше, чем преследовавшие его накануне родственники.

Лондон встретил его проливным дождем. И въехал он в столицу вовсе не героем, гордо и прямо сидящим в седле со шпагой наперевес. Напротив, Уильям представлял собой куда более жалкое зрелище, чем даже спешащие на ярмарку крестьяне. И лошадь, и вещи, которые он вез с собой, конечно же у него отняли по дороге. И добираться пришлось все же на телегах, а где и пешком. Его одежда потрепалась, выгорев под солнцем, промокая под дождем, да и просто цепляясь за ветки и кусты на узких тропинках, по которым ему порой приходилось идти.