История велась от лица старика, который в течение сорока лет ежегодно выходил ветреной холодной ночью, чтобы повстречать всадников. Он умолял их пощадить и не оставлять сиротами его детей. Братья, чьи лица были скрыты за черными масками, давали ему отсрочку, как ни в чем не бывало исчезая во мраке, а в последний раз сказали, что отсрочка не понадобится и старик понял, что в этом году он в любом случае умрет. Описание братьев, свирепой стихии, страданий старика — все это было передано в книге сочными красками с массой пугающих подробностей.

Эта история произвела на меня сильное впечатление. Правда не совсем то, на которое рассчитывал автор. Вместо того чтобы забраться в постель и дрожа, завернувшись в одеяло, прислушиваться к громовым раскатам, я выбрал грозу посильнее и вышел из дому в надежде увидеть вестников рока. Меня не пугала мысль, что если я все-таки их увижу, то моя жизнь окажется в смертельной опасности. Меня вообще в тот момент ничего не пугало, я был готов противостоять самой смерти.

Дождь хлестал как из ведра, а я как болван стоял посреди дороги и вглядывался в темноту, надеясь увидеть всадников. Сейчас я задаюсь вопросом, а чтобы я стал делать, появись призрачные братья предо мной? Останавливать, говорить с ними? О чем? Склонен думать, что мною завладело временное помешательство, отягощенное неуемной жаждой знаний. Не знаю, сколько времени я провел на дороге, наверное, не меньше часа. Когда от холода я перестал чувствовать конечности, то решил, что пора возвращаться обратно. Видимо та ночь была неподходящей и всадники не желали являться. На следующий день я проснулся с сильной простудой и был надолго избавлен от желания читать какую-либо литературу.

Трактир, к которому мы с императором так спешили, был расположен в стороне от дороги, сразу за молодыми тополями и если бы не блеснувший в окошке свет, мы бы проехали его. Я пустил вперед десяток огоньков и они заметались под каплями дождя. В темноте я не сразу разглядел изъеденную ржавчиной вывеску, на которой был изображен маленький, грустного вида пони. Трактир так и назывался «Печальный пони».

Мы торопливо передали лошадей в умелые руки конюха, а сами направились в трактир. Здесь было тепло, в огромном очаге совсем по-домашнему трещали поленья. Приятно пахло чем-то мясным. Мой желудок был убежден в том, что так может пахнуть только жареная утка, но я решил ему не верить, пока не увижу птицу собственными глазами. Посетителей в трактире было немного. Они не обращали на нас внимания, мирно выпивая, спасаясь, таким образом, от ненастной погоды.

Трактирщик — низкорослый толстяк, лысина которого блестела от пота, скользнул внимательным взглядом по моей мантии, выглядывающей из-под плаща, и учтиво осведомился, что нам нужно. Узнав, что мы всего лишь хотим снять комнату и поужинать, он немного расслабился. Вероятно хозяин со дня на день ждал инспекторов из столицы и видел врага в каждом незнакомце.

Фаусмин наотрез отказался есть внизу вместе со всеми и трактирщик послал в нашу комнату слугу с подносом провизии. Сытно поужинав и забаррикадировав дверь, я с облегчением растянулся на кровати, наблюдая за тем, как император со скептическим видом изучает простынь. Да, ткань была грубая, отливала серым, но само наличие простыни все оправдывало! Это уже очень много для скромного придорожного трактира.

— Ваше Величество… У нас был трудный день, а завтра будет еще труднее. Ложитесь спать.

— Эдвин, мне кажется, что здесь водятся клопы, — сказал он обеспокоенным тоном, заглядывая под подушку.

— Их всех давно вывели домовые… — тут я сладко зевнул, убаюканный дождевыми каплями, барабанящими по окну.

— Куда вывели?

— На свежий воздух…

— Что вы несете? Какой еще свежий воздух?

Но я не ответил, все глубже проваливаясь в мягкие заботливые объятия сна.

Ранним утром меня разбудил Фаусмин. Он уже был одет и вообще выглядел так, будто вовсе не ложился. Стоило лишь мельком взглянуть на него, чтобы понять, что он в дурном расположении духа.

— Это возмутительно! — он возвышался надо мной, буравя глазами.

По утрам я медленно соображаю, поэтому решил подождать и не вступать в дискуссию до тех пор, пока не выпью чашку горячего отвара. Я не имел понятия, что рассердило нашего лучезарного владыку и не торопился это выяснять.

— Эдвин, почему вы молчите?

Сев, я с видом великомученика посмотрел на него. Как здорово было путешествовать в компании Весельчака. Он никогда от меня ничего не требовал, отвечать на его нехитрые вопросы было одним удовольствием. И еще он носил мои вещи, чего никак нельзя было ожидать от Фаусмина Третьего.

— Что случилось, Ваше Величество?

— Я провел ужасную ночь. Страшную ночь, не смог ни минуты сомкнуть глаз из-за клопов. Они меня чуть живьем не съели! А вы спокойно спали! Это возмутительно! — повторил он.

— Не вижу следов от укусов, — заметил я.

— При чем тут следы! — взорвался император. — Вы ставите под сомнение мои слова?! Если я говорю, что это были мерзкие клопы, значит так и было!

Я скорее поверю в то, что у императора начался невроз, чем в существование в трактире «Печальный пони» невидимых клопов-убийц не оставляющих следов. Но озвучивать свои мысли понятное дело не стоило. У меня чесались руки, настолько сильно хотелось усыпить Фаусмина, оставить его здесь, а самому отправится завтракать. Вероятно, из-за подобных мелочей и происходят перевороты. Все начинается с мелочей, верно? Мелкое недовольство перерастает в крупное. Крупное — в лютую ненависть.

Фаусмин оказался вне привычной среды, где была мягкая постель, изысканные кушанья, бархат, шелка и прочее. Не было Драконьих Голов, незримо наблюдающих за каждым шагом императора и готовых в любой момент прийти ему на помощь, не было советников, магов, просто придворных, угодливо кланяющихся и ловящих каждое его слово.

Зато был я — Прозрачный маг Эдвин, который не собирался ему угождать и сдувать пылинки. Мне не раз говорили, что со мной непросто общаться. А так как я слышал это от людей зачастую низкого сословия, то представляю, какого было императору. Он вынужден терпеть меня исключительно из-за выдающихся магических способностей. Надеюсь, что когда наше путешествие подойдет к концу, я не попаду в опалу и не закончу свой жизненный путь где-нибудь в тюремной башне, прикованный к гигантскому антимагу.

Мысли о «прелестях» подобного тюремного заключения вынудили меня изобразить на лице сочувствие.

— Чем я могу помочь?

Фаусмин поджал губы и смерил меня подозрительным взглядом. Я знал, что плохой актер, но попробовать все же стоило.

— Я опасаюсь, что клопы могут служить разносчиками всякой заразы. Не хотелось бы заболеть.

Не говоря больше ни слова, я полез за сумкой.

— Что вы делаете?

— Ищу подходящее лекарство.

— Но я же еще не болен.

— Это ради профилактики. Оно очень действенно, поверьте. Я и сам не раз пробовал его на себе.

Засунув руку в сумку по локоть, я по привычке пошарил в ней немного и представил вытянутый пузырек из темно-зеленого стекла. Через секунду он коснулся моих пальцев. Схватив его, пока сумка не передумала и не забрала обратно, я вытащил пузырек. Выдернув пробку, протянул его императору со словами:

— Сделайте один глоток и ни о чем не беспокойтесь.

Фаусмин немного несмело взял пузырек и принюхался.

— Ну и гадость! — император позеленел и убрал лекарство подальше. — И я должен это выпить?

— Выбор есть всегда. Можете не пить, если не боитесь заразы, конечно.

Император сам отрезал себе путь к отступлению. Если он откажется от лекарства, то признает, что укусы его не так уж и тревожат и весь этот шум был поднят зря. С ненавистью посмотрев на ни в чем неповинный флакон, он зажмурился и, зажав нос рукой, сделал быстрый глоток. Как известно, чем питье противнее, чем больше рвотных позывов оно вызывает, тем оно полезнее. Это правило действует даже в отношении такого безобидного настоя для укрепления волос как тот, что я дал императору. Конечно же, я не решился пичкать Фаусмина настоящим лекарством, зато теперь он может не опасаться внезапного облысения.