— Хайнт. — Глаза Салема Туссена стали жесткими. — Так?

После кратчайшей из пауз детектив кивнул:

— Хайнт.

— Расскажи поподробнее.

— Около часа назад началась драка. Тупые удары в стену, треск ломающейся мебели. Посыпалось множество жалоб. К тому времени, как прибежала консьержка, тут все уже стихло. Она вызвала нас. Мы взломали дверь.

— Почему у консьержки не было ключа?

— Ключ у нее был, но Баггейн запер дверь на засов. Можешь себе представить, как завелась эта старая перечница.

— Почему над дверью не было защиты от хайнтов?

— Никакой необходимости, в вестибюле сидит охранник. Единственный хайнт во всем здании.

Тем временем Вилл пристально всматривался в участок стены над дверью.

— Здесь еле заметное, но все же пятно, словно была когда-то защита, а потом ее сняли.

— Ну и?… — повернулся детектив Шулпе, до того все время молчавший.

— Интересно, что же это за парень, который запирается на засов, а защиту над дверью снимает? Бессмысленно как-то.

— А как раз такой парень, который не любит ширяться в одиночку и приглашает иногда для компании своего приятеля хайнта. — Детектив Ксисутрос указал подбородком на комод, где лежали шприцы, жгуты и пустые ампулы. — По словам консьержки, эти двое так нежно дружили, что соседи держали их за пидоров. Олдермен, — повернулся он к Туссену, — если ты хочешь поставить нашу здесь работу под сомнение — валяй, флаг тебе в руки. Я только хочу сказать, что надеяться этому парню практически не на что.

— А Вилл ведь прав! — сказал Дохлорожий, направляясь к окну. — И еще одно обстоятельство. Вы только посмотрите, сколько крови на подоконнике. Здесь это все и случилось. Так какого же хрена он пошел потом в ванную? Кто-то вырвал у него сердце и потому он решил помыть руки?

Теперь оба следака смотрели прямо на него. Смотрели жестко и враждебно.

— Ты мало знаешь про боггартов, — возразил Ксисутрос. — Они ведь ребята очень живучие. Оторви такому голову, он и то проживет минут пять, а сердце… так это вообще ерунда. Да, именно это он и сделал, пошел помыть руки. Старые привычки — они очень устойчивы. Мы с того, собственно, и начали, что закрыли там воду. Я боялся, что в противном случае консьержка шлепнется в обморок.

— Но что же случилось с сердцем? — Дохлорожий обвел глазами комнату. — Куда оно все-таки подевалось? Вы же не думаете, что хайнт его съел? Или вы держите все наше племя за каннибалов?

— Да уберите же кто-нибудь, на хрен, этого Шерлока Холмса, — презрительно бросил Ксисутрос.

Салем Туссен взял Дохлорожего за локоть и подвел к двери.

— Почему бы тебе не погулять где-нибудь снаружи?

Лицо Дохлорожего стало пепельно-серым, он вылетел из комнаты в коридор и громко хлопнул дверью. Вилл тут же последовал за ним — он понимал, что это тоже входит в его обязанности.

Выйдя из здания, Дохлорожий сразу направился в проулок, куда выходило окно Баггейна. Судя по тому, что под окном не было ни пометок мелом, ни обрывков заградительной ленты, полицейские не нашли здесь никаких следов и улик. Да и сердце на тротуаре не валялось. Да, конечно, сердце могла утащить уличная собака или какой-нибудь случайный гонт. Только вот крови не было тоже, не считая пятна под окном и, может быть, капельки-другой, которых ночью и не заметишь.

— Так что же все-таки случилось с сердцем? — Не в силах устоять на месте Дохлорожий расхаживал взад-вперед. — Не могло же оно выпустить крылышки и улететь.

— Я знаю ровно столько же, сколько и ты.

— Ну, скажем, вот ты — Баггейн. Здесь, — Дохлорожий хлопнул ладонью по кирпичной стене, — у тебя окно. Ты стоишь там и смотришь на улицу. Я подхожу к тебе сзади. Мне нужно вырвать твое сердце таким образом, чтобы вся кровь осталась на подоконнике. Со спины мне до сердца не добраться. Если ты повернешься ко мне лицом, кровь брызнет на тебя и в комнату, а никак не на подоконник. Эти безграмотные детективы думают, наверное, что хайнт может ввести свои руки в спину Багтейна и вытолкнуть его сердце наружу. Только ведь так не получится. Два предмета не могут занимать одно и то же место в одно и то же время. Если я сделаю свои руки материальными, когда они находятся в твоей груди, я их, на хрен, все переуродую. Так что сзади он к тебе не подошел.

— О'кей.

— Но я уже говорил, что, если ты повернешься и я подойду к тебе спереди, кровь не попадет на подоконник. Значит, я должен быть между тобой и окном. Не знаю, обратил ли ты внимание, но на Айсе не было крови. Ни капельки. Зип. Нада. Если ты думаешь, что я могу вырвать чье-нибудь сердце, а затем сделать себя нематериальным так быстро, что брызнувшая кровь пролетит сквозь меня, то это вряд ли. Но даже если бы я и смог, кровь забрызгала бы и пол. Чего не было. Ну скажи мне теперь, могу ли я вырвать твое сердце так, что вся кровь попадет на подоконник?

— Не можешь.

— Благодарю вас. Благодарю вас. Совершенно верно. И я не могу, и никто не может.

— Ну и?..

— Есть во всем этом что-то очень сомнительное. Жульничество какое-то.

— Вроде?

— Я не знаю. — Руки Дохлорожего бессильно повисли. Казалось, что из него, как из проткнутого шарика, внезапно вытекла жизнь. — Не знаю, и все тут, — пробормотал он, еле ворочая языком.

— Дохлорожий, — прищурился Вилл, — с чего бы вдруг такая озабоченность? Ты назвал этого парня Айсом. Вы что, знакомы с ним?

Лицо хайнта закаменело и стало пепельно-серым.

— Больше чем знакомы, — сказал он убитым голосом. — Мы — родные братья.

Через улицу наискось светилась вывеска столовой, и они заказали там кофе. Дохлорожий смотрел в свою чашку, болтал в ней ложечкой, но пить даже не начинал.

— С Айсом всегда были сплошные неприятности. Он слишком любил улицу, любил наркотики, любил хулиганство и драки. Вот потому-то из него ничего и не вышло. — Он вытащил ложечку из кофе, осмотрел ее со всех сторон и положил на стойку. — А может, я просто чего-то не понимаю и это он замочил того боггарта. Может, и замочил.

— Ты прекрасно знаешь, что ничего такого он не сделал и сделать не мог. Ты сам же это и доказал.

— Ну да, но судью-то это не убедит?

Вилл был вынужден согласиться, что нет, не убедит.

— Вы с ним поддерживали связь? — спросил он после недолгой паузы.

— Не то чтобы часто. Я видел Айса пару месяцев назад. Он был обдолбанный в дупель и нес какую-то чушь про то, что ему все не перло, не перло, а тут вдруг крупно сорвал. Что скоро он будет курить сотенные сигары и таскать в постель тысячедолларовых шлюх. Звездел, конечно, но что-то за этим есть. Я сказал ему, убирайся на хрен, мол, слушать даже не желаю, что он там украл и где. Мой собственный брат. В последний раз, как я его видел, я сказал ему — убирайся на хрен.

Они немного помолчали.

— Не было ни слова, что они нашли там что-нибудь ценное, — заметил Вилл.

— Бывает, что копы суют то, что им приглянулось, себе в карман.

— Тоже верно. — Вилл обмакнул палец в кофе и начертал на линолеумной стойке Печать Озарения. Но ничто его не озарило. Он вздохнул. — А что бы делал в такой ситуации Большой Босс?

— Он? — горько усмехнулся Дохлорожий. — Стал бы, наверное, раздавать сигары.

— А что, — встрепенулся Вилл, — это же совсем не плохая идея. Там же, на улице, жуткая холодина. — Он посмотрел в окно, пересчитал полицейских и подозвал официантку. — Налей мне, пожалуйста, четыре больших кофе, сахар и сливки отдельно.

Покинув горестно ссутулившегося Дохлорожего, Вилл отнес картонный поднос через улицу, где четыре полицейских переминались с ноги на ногу и притопывали, чтобы совсем не окоченеть. Приняв щедрый дар, они поблагодарили его короткими кивками. У всех четверых была темная кожа, короткие рожки и что-то такое в лицах и поведении, ясно говорившее, что они и сами знают, что не быть им настоящими детективами, никогда не быть.

— Работаешь на этого призрака, да? — спросил старший из них.