Но пока еще рано.

Скоро, совсем скоро.

К утру самое страшное было позади. Едва забрезжил рассвет, Вилл постирал свою одежду в ручье и развесил ее сохнуть. Чтобы совсем не продрогнуть, он расхаживал взад-вперед, в голос горланя «Chansons Amoreuses»[9] Мерлина Сильвануса, те из пяти с лишним сотен куплетов, какие ему удалось припомнить. Когда одежда подсохла и ее, хоть и влажную, можно было уже надеть, он отыскал огромный, с детства знакомый дуб и выудил из глубокого дупла в детстве же украденную бельевую веревку. Забравшись повыше, чуть не на самую верхушку огромного дерева, он привязал себя к его стволу и быстро уснул, убаюканный неумолчным шепотом листьев.

Время шло и шло.

Через две недели к Виллу пришла Старая Ведьма Бесси. Вилл сидел в тени огромного дуба на лужайке, буйно поросшей молочаем, кисточками рогатого бога и кружевами царицы Мэб[10]. Пчелы прилежно и не без выгоды для себя опыляли скромную лесную флору. Чуть в стороне виднелся древний курган, раскопанный когда-то искателями сокровищ, которые выкинули оттуда все кости и оставили валяться на солнце. Там-то, в некоем подобии пещеры, и спал Вилл прошлой ненастной ночью под плеск дождя, завывания ветра и пушечные раскаты грома. Сельские избегали кургана, в котором, по их мнению, угнездились неприкаянные души далеких предков, но Вилл этим сказкам не верил, и никакие духи так за всю ночь ему и не явились, не потревожили его сон.

Правдосказательница поклонилась и официально, без всяких эмоций произнесла:

— Господин дракон просит тебя вернуться.

Вилл не стал расспрашивать высокочтимую ведьму, как она сумела его найти. Мудрые женщины умеют многое и никогда не объясняют свои умения.

— Я вернусь, — ответил он, — когда буду готов. Мои дела здесь еще не закончены.

Иголкой, многотрудно изготовленной из длинного шипа терновника, и нитками из раздернутых на волоконца травинок Вилл сшивал воедино листья дуба, ольхи, ясеня и тиса. Работа оказалась очень нелегкой и заставила Вилла навсегда проникнуться уважением к прилежным мастерицам, день и ночь корпящим над своим шитьем.

— Ты подвергаешь нас серьезной опасности, — нахмурилась Бесси.

— Он не станет убиваться из-за такой ерунды, как сбежавший мальчишка. А уж тем более когда он точно знает, что рано или поздно я вернусь.

— Это правда.

— Только зачем же, высокочтимая леди, щеголять здесь этим твоим ремеслом? — безрадостно усмехнулся Вилл. — Говорила бы ты лучше со мной, как с любым другим из наших сельских. Я больше на дракона не работаю.

— Это уж как тебе хочется.

Правдосказательница поправила обвивавший ее плечи платок, с размаху плюхнулась на землю и скрестила ноги. Одно-единственное движение, и она снова стала той давно знакомой Бесси.

— Забавно, — сказал Вилл, ни на секунду не оставляя свою работу. — Ты немногим старше меня, теперь я это прекрасно вижу. Будь сейчас спокойное, мирное время — кто знает? Года через два, ну через шесть лет я повзрослел бы достаточно, чтобы заявить на тебя права согласно древнему обычаю зеленой травы и полной луны.

— Что это, Вилл? — улыбнулась Бесси. — Да никак ты со мною заигрываешь?

— Если бы так, — Вилл поймал нитку на зуб и перекусил ее, — я постарался бы сесть к тебе поближе. И шитье бы на время оставил — освободил бы руки, чтобы говорить по-доходчивей.

— Уж больно ты сегодня смелый.

— Я повзрослел. Какие-то месяцы назад я был совсем еще сосунком и очень бы встревожился, приди мне подобные мысли в голову. Но теперь… Ладно, все равно ничего такого не будет, или ты думаешь иначе?

— Нет, — качнула головой Бесси, — не будет. — И осторожно добавила: — Вилл, что это ты задумал?

— Я теперь стал зеленорубашечником, — сказал Вилл, демонстрируя Бесси наконец-то дошитую рубашку.

Он был голым до пояса, потому что в первый же день своей жизни в лесу разорвал красивую, с красным драконом рубашку на полоски, немного их обуглил и использовал в качестве трута при разведении огня. А вот теперь гордо облачался в рубашку лиственную, только что им изготовленную.

Подпоясавшись сплетенным из травинок поясом, Вилл спросил Бесси:

— Как ты думаешь, много ли наших последует за мной, если я смогу прямо у них на глазах покончить с драконьим правлением?

— Никто, совсем никто. Нельзя же так вот сразу поверить ставленнику дракона. И еще, многие никогда не простят тебе распятого Пака.

— Никто? И даже ты мне не поверишь?

— Ну в общем-то… — Бесси смешалась и покраснела. — Да, конечно, я бы за тобой пошла, только толку-то во мне совсем немного. Я — это только я, ну что я могу полезного сделать?

— Ты можешь соврать. — Вилл взглянул ей прямо в глаза. — Ты же можешь соврать, — сказал он с упором на «можешь». — Можешь ведь, правда?

Бесси побледнела.

— Однажды могу, — сказала она еле слышным, дрожащим голосом и инстинктивно прикрыла руками низ живота. И смотрела она только вниз, пряча от Вилла глаза. — Только слишком уж велика цена, непомерна велика.

— Так или иначе, но ее придется заплатить, — сказал Вилл, вставая. — А теперь поищем-ка мы где-нибудь лопату. Самое время малость пограбить могилы.

К тому времени когда Вилл вернулся наконец к дракону, солнце почти уже закатилось. За эти дни Самозванцеву площадь огородили по периметру колючей проволокой; мощные, на скорую руку прилаженные светильники начисто вытравили многоцветие жизни, сделали все на площади белым и серым. На высоком столбе был повешен динамик, провода от которого вели внутрь металлической туши дракона, чтобы тот мог отдавать приказания подданным и в отсутствие сбежавшего помощника. С учетом всех нововведений площадь сделалась похожей на маленький концлагерь.

— Иди ты первой, — сказал Вилл Старой Ведьме, — убеди его, что у меня нет никаких злых умыслов.

С обнаженной грудью, облаченная в соответствии со своим высоким статусом в длинную мантию и широкополую шляпу, Яблочная Бесси миновала калитку в колючей ограде (сторожевой гримпкин открыл калитку и сразу же за ней закрыл) и вступила на черно-белую арену площади.

— Порождение жестокости, — склонилась она перед драконом. — Твой помощник к тебе вернулся.

Вилл стоял в тени, зябко ссутулившись, виновато опустив голову и пряча руки в карманах.

— Я пошел поперек твоей воли, о величайший, — сказал он бесцветным голосом. — Я готов исполнить любое твое повеление, сделать все, чего ты ни пожелаешь. Заставь меня пресмыкаться, заставь меня ползать в пыли, только прими меня снова.

— Это правда, — сказала Бесси, широко раскинув руки, и вновь поклонилась дракону.

— Ты можешь приблизиться. — Даже сквозь треск и шипение плохой усилительной системы в голосе дракона ощущалось торжество.

Старый кисломордый гримпкин отворил перед Виллом калитку точно так же, как минуту назад отворил ее перед Бесси. Понуро, как привычный к побоям пес, возвращающийся к единственному в жизни хозяину, который хоть когда-нибудь бросал ему кусок, Вилл пересек пыльную, булыжником мощенную площадь. Он помедлил перед динамиком, тронул его столб дрожащими пальцами и тут же снова засунул руку в карман.

— Ты победил, твоя победа несомненна. Ты торжествуешь надо всеми моими желаниями.

Вилл даже сам удивился, насколько искренне звучали эти слова, насколько естественно сходили они с его языка. Он ощущал подленькое желание капитулировать перед тираном, безоговорочно принять любое наказание, какое только тот возжелает на него наложить, и с благодарностью вновь погрузиться в пучину рабства. «Это так просто! — кричал ему в уши какой-то тонюсенький голос. — Это так просто!» И так это и было — до ужаса просто, устрашающе просто. Унизительное осознание, что какая-то часть его страстно того желает, заставило Вилла густо покраснеть.

Дракон неспешно приоткрыл левый глаз.