Вместе с Лий Серебрянкой они порезвились в Средиземном море, поиграли в морских наяд, танцуя над зеленоватой глубью. Лий поразила Линну - эта тайри так сильно отличалась от суровой, серьезно относящейся к жизни Алейн, не говоря о Дьене и Ульвире; Лий была легкая, текучая, живчик, такая красивая, что смотреть на нее хотелось не отрываясь. Она то и дело смеялась, она почти все время танцевала. И не то, что сложные мировые проблемы не касались ее, но она жила как бы над ними, как бы на поверхности, и плясала, и смеялась, и радовала собой. Она была как цветок - а велик ли спрос с цветка? С ней было легко и радостно жить.
Линна обняла Алейн на прощание, поцеловала кэриен в черный нос - и отправилась на корабль, на челноке, присланном за ней, и ожидающем ее под экраном невидимости.
Алейн грустно поглядела на то место, где только что стояла подруга, и отправилась к себе. И вовремя - в институте, где она работала, как раз назрели важные перемены.
Алейн уселась в кресло, сосредоточилась на несколько минут, обдумывая ситуацию. План ее был готов.
В Германии как раз пробило полночь. Алейн переместилась в лабораторию профессора Лонке. Несколько секунд она осматривалась. Затем подошла к шкафу, где хранились препараты, в том числе, имипрамин. На завтра было назначено начало первой серии опытов.
Алейн протянула ладони к шкафу и закрыла глаза. В коридоре что-то отдаленно звякнуло, Алейн отметила, что это охранник у входа положил ключи на тумбочку. Неважно. Сосредоточиться. Она замерла не дыша.
Имипрамин в ампулах превратился в воду.
Первая часть работы была сделана. Алейн вернулась домой. Снова уселась в кресло, глядя на изображение Дьена на простом листе бумаге, карандашом.
"Аленькая", - позвал Дьен, жестокий диктатор с планеты Монрог.
"Я здесь, Денюшка. Я здесь".
"Я смотрю, у тебя опять работа в разгаре".
"А что делать? Завтра Лонке начнет опыты. Через полгода сконструирует первый образец нейротронного оружия. Помнишь, как это было на Венаре, на Иирте? Не хватало еще, чтобы на Земле..."
"Да, я помню. Все верно. Боюсь только, что пальцем ты не удержишь наводнения..."
"Я не так глупа, мой друг..."
Лаборатория Лонке в мире почти уникальна, никому другому еще не удалось так близко подойти к его результатам - да честно говоря, это направление и не считалось перспективным.
Алейн понимала, что единственная возможность - заставить Лонке вообще переменить ход мысли. И она ведь не зря сблизилась с доктором Клаусом.
"А что там у тебя? - спросила она вдруг тревожно, - Ты никогда не открываешься мне. А ведь тебе намного тяжелее".
"Я просто боюсь, что ты не выдержишь этого. Ты... Аля, ты слишком еще маленькая. Молодая. Этот Айри чуть не доконал тебя".
"Мне кажется, я теперь смогу выдержать больше. Однажды мы перестанем быть с тобой тейрин, Дьен. Так ведь будет не вечно. Я стану тебе эльтар".
"Это тебе мешает? То, что ты - моя чила?"
"Нет. Мне это приятно. Я хочу быть кем угодно для тебя. Подругой, дочерью, сестрой, любимой, птицей в твоих ладонях, или твоим убежищем, твоей крепостью, или камушком на цепочке у тебя на груди. Твоим щенком, твоим кэриен. Кем захочешь. Мне все хорошо, лишь бы с тобой".
"Ах, Аленькая... какая ты светлая, какая милая. Ты для меня - свет мира, вот кто ты".
"Ты... рискнешь мне показать?"
"Если хочешь. Я боюсь только повредить тебе".
И он на секунду приоткрыл сознание. Так, как это делают эльтар - равные друг другу тайри, полностью открытые друг для друга.
У Дьена вообще оставалось в Союзе не так уж много эльтар.
Поток образов, как неумолимая железная лавина, хлынул в сознание Алейн. Она вся сжалась, стиснула кулаки - она видела темные коридоры, топот ног, чьи-то руки - кажется, детские руки - хватающие оружие. Она слышала оглушительный треск перестрелки, и грохот боя, чей-то отчаянный крик, потом все смешалось, и она увидела трупы на земле, трупы, трупы, мерзкий запах крови, мертвые дети, подростки; потом все смешалось, и она увидела некое собрание в стеклянном дворце, самодовольных, жирных мужчин, роскошно одетых, и коснулась их сознаний, и ее едва не вывернуло от этого - мужчины решали, сколько людей и когда послать на смерть, и на возвышении перед ними сидел спокойный, бледный Дьен, и управлял этим жутким собранием...
"Да, - выдохнула она, - пока хватит".
"Я же говорил, это слишком для тебя".
"Но это ничего. Я научусь, Дьен. Постепенно. Я привыкну. Ты не думай, я сильная, я все могу".
"Милая, я знал это, когда ты была еще лока-тайри. Но сколько же можно тебе быть сильной? Я не могу уже на это смотреть".
"Дьен, мы с тобой - мы очень сильные. Я, может быть, и нет. Но с тобой - да. Мы с тобой все выдержим. Мы сможем И мы опять будем вместе".
Мартин лежал молча, глядя в белый потолок больничной палаты.
Он ни с кем не разговаривал с тех пор, как его привезли сюда. В Германию. Сестры говорили по-немецки, с ним обращались приветливо, ласково, как с обычным больным. Врач осмотрел его вчера, сказал, что у него, очевидно, последствия старой травмы, но сейчас мозговое кровообращение полностью восстановлено. Ситуация не совсем ясна, возможно потребуется консультация психиатра. И конечно, лечебная физкультура - он должен научиться двигаться заново.
Мартин ничего не ответил. Он хотел спросить врача об Индии, о том, когда его привезли сюда, но - не мог. Просто не мог. Не мог и отвечать на вопросы.
Он медленно выстраивал в мозгу непрозрачную стену, капсулируя нечеловеческие воспоминания своего недавнего бытия.
Он еще помнил спасение. Какие-то люди... чем-то странно похожие на Аманду - такие же красивые, с добрыми, сияющими глазами - возились вокруг него; его вынули из огромного прибора, напоминающего саркофаг, уложили на постель; за ним ухаживали, кормили с ложечки, меняли памперсы - он чувствовал позывы, но не мог сам попроситься в туалет.
Потом он заснул - а пришел в себя уже в этой, обычной немецкой больнице.
Страшно было спать. В сне он снова возвращался ТУДА. Мартин старался не спать как можно дольше, топорщил веки, массировал акупунктурные точки на пальцах и ушах - но все равно засыпал неизбежно. Чтобы через час проснуться от собственного вопля...
Ему давали седативное, и он засыпал крепко, без сновидений.
Днем он лежал без движения. Научился самостоятельно есть; поднос с едой подавали ему в постель. Научился знаком сообщать, когда ему нужно в туалет , а потом и нажимать кнопку вызова сестры, так что больше не приходилось лежать в мокрой прокладке.
Психиатр пытался поговорить с ним, но Мартин ничего не отвечал и смотрел на него безучастно, неподвижным взглядом. Тот что-то строчил в карточке, вздыхал и уходил не солоно хлебавши.
Мартину поставили телевизор в палату, и он с безразличным выражением, однако внимательно смотрел передачи.
Наконец случилось то, чего он ждал.
Открылась дверь, и в палату вошла Аманда.
Мартин встрепенулся и потянулся к ней навстречу. Аманда была такая же, как всегда - в джинсах, голубой рубашке и синем жилете, черные волосы забраны в хвост, глаза ласково сияют. Присела рядом с кроватью, на стул. Наклонилась, поцеловала его в губы. Прошептала.
- Привет.
Он смотрел на нее молча и настороженно.
- Я знаю, что произошло с тобой, - сказала она, - не надо рассказывать. Страшно?
- Да, - он наконец услышал собственный голос и испугался его.
- Это пройдет, - так же тихо продолжала Аманда, - я обещаю тебе. Это пройдет. Ты сильный, Мартин, и ты справишься. Мы могли бы стереть твою память о случившемся. Мы это сделали со всеми остальными - потому что очень трудно жить потом, помня такое. Но я попросила оставить тебе всю память. Так ведь лучше?
