- Ладно, оставь. Я с мамой поговорю.

   Алена хотела сказать, что не стоило встречаться ради этого. Но промолчала. Она же не дура, понимает, ради чего он снова ее нашел. Ее -- синий чулок, никому давно уже не нужный, забывший о личной жизни, на все согласный... А ведь красивая девчонка была, влюблялись ведь в тебя когда-то. Но почему ты выбрала именно такое?

   Но собственно, что в нем такого ужасного? То, что он ушел тогда... увы, почти все мужчины бросают семью, если рождается больной ребенок. В больнице много ли ты видела семейных пар? Это почти закономерность. Нельзя же из-за этого ненавидеть всех мужчин, правда? Он просто слабый. Властная мама. Тонкая душевная организация. Тебе ведь в нем и понравилась эта тонкость, нервность, понимание... С ним так интересно было вести задушевные беседы. Даже отношения выяснять -- и то интересно. Подлость, предательство... все это слова. Ты же можешь это простить.

   Алена сама придвинулась к бывшему мужу поближе.

   - А следующий сеанс у них - "Эммануэль", - заметил он, глядя на афишу, - может, сходим?

   Может, конечно, не стоит с ним связываться... Но руки такие теплые. И приятные. Да, очень приятные. Я ведь не пойду замуж опять, подумала Алена. Но просто пообщаться... как друзья...

   - Поедем ко мне? - предложила она.

   Внезапно Валик резко отодвинулся. Стало холодно, будто внезапно погасло солнце.

   - Ты опять мной пытаешься манипулировать? - спросил он. Алена открыла рот.

   - Ты... ты о чем?

   - Я понимаю, - холодно и резко, по-вражески продолжал Валик, - хорошая затея, молодец. Заманить меня на встречу, соблазнить... потом, может, забеременеешь, и опять повесишь на меня ребенка. Да и квартира у меня есть, в отличие от тебя...

   У Алены закружилась голова. Она перестала что-либо понимать.

   - Но ведь это ты... - начала она. Валик жестко иронически улыбнулся.

   - Что -- я? У тебя с головой в порядке? Ты давно проверялась? Я тебя соблазняю, ты хочешь сказать? Может быть, это я тебя сюда притащил?

   Он встал. Сказал горько и мудро.

   - Это мне наука. Никогда, никогда больше не связываться с такими, как ты. С тобой невозможно нормально разговаривать. Я верил, что это может быть, что это реально. Что ты еще человек. Но на самом деле ты живешь манипуляцией, ты крутишь людьми, как хочешь. Ты вообще делаешь все, что угодно, и опять хотела меня заставить плясать под твою дудку. Но теперь обойдешься, дорогая. Иди к себе и дрочи в одиночестве. Никто никогда больше на тебя не соблазнится.

   И вышел из кафе, забыв заплатить за собственный кофе гляссе.

   Погода стояла хорошая, тихая -- даже на Неве почти не было ветра. Алена молча смотрела вниз, на сероватый бугорчатый лед и снег, начиная -- наконец-то -- приходить в себя.

   В общем, уже прогресс. Раньше от подобной выходки она бы впала в истерику. Или ночь не спала бы. А сейчас вот уже безразлично. Наверное, потому что сам Валик безразличен.

   Нелепость какая-то. На Валика это похоже, но даже для него -- слишком гротескно. Алена вспомнила, что Валик ходит на какие-то эзотерические курсы. И даже с увлечением рассказывал ей про энергию. Как ее извлекать из людей. Может, он из меня извлек эту энергию, подумала она. Может, в этом и заключался смысл встречи? Во всяком случае, сейчас Алена ощущала себя до невозможности усталой, разбитой... старой.

   Он ведь в чем-то прав. В ее жизни никогда ничего больше не будет. Она и сама стала это ощущать... после смерти Дениски.

   Дениска родился с синдромом Дауна. Безнадежно, нелепо. И ведь не должно быть так, даунята рождаются у старых матерей, за 30 лет, за 35.

   Ей было всего-то 23. Но она бы жила с этим. Она любила этого ребенка. И ведь даже не объяснишь никому, что любила -- потому что реакция у всех одна: "слава Богу, освободил мать". Даже мама сказала: "Доченька, ну наверное, это и к лучшему". Никому, никому дела нет... Комбинированный врожденный порок сердца оказался слишком большим. Сразу -- неоперабельным. А потом, когда они все-таки взялись делать, Денис умер там у них, на столе. Может быть, лучше было вообще не отдавать на операцию. Иногда у нее бывали страшные минуты, когда она думала, что Дениску специально убили. Они все ненавидят таких детей. Дениска всем мешал. Пусть она его содержала сама, на свою стипендию и подработки, пусть она же за ним и ухаживала, не считая присмотра нанятой бабушки -- все равно он всем мешал, его все ненавидели. Такие, как он, не должны жить...

   Нет, не надо об этом думать. Алена бездумно сорвала голую веточку с куста. Как тепло -- даже перчатки не надо надевать. Середина марта, и такая теплынь. Скоро река тронется...

   Почему Дениска должен был умереть, почему такие, как он -- это плохо, а такие, как Валик -- это хорошо? Здоровые, умные. Почему Валик лучше Дениски?

   Алена зашагала по Набережной -- все равно куда, лишь бы подальше. Домой не хотелось. Просто похожу, решила она. Похожу по городу, и... может быть, успокоюсь немного.

   Да она и не волновалась. Но Валик прав -- она никому уже не нужна. В ее жизни ничего не будет. Наука разве что. Да. Но об этом сейчас не хотелось думать. И дело ведь даже не в том, что она никому не нужна. Дело в том, что это ей -- ей самой -- никто не нужен.

   Может быть, Валик и козел. Она в этом не была уверена. Он говорил таким твердым, хорошо поставленным голосом, он так хорошо играл свою роль. Может, правда, это она настолько плохая, что довела его до таких этически некрасивых поступков? И может быть, и сегодня она -- сама того не сознавая -- как-то пыталась его соблазнить?

   Но неважно. А кто нужен ей? Алена перебирала в уме знакомых мужчин. Нет, не то, что все они плохие. Скорее всего, есть даже такие, кто растил бы Дениску вместе с ней. И может, Дениска не умер бы... хотя это здесь ни при чем, это ерунда.

   Но кого она могла бы полюбить? Никого, горько ответила себе Алена. Все они -- дети. Слабые, несчастные, глупенькие дети. Мужчина -- это тот, кто хотя бы встанет рядом, не говоря уже -- чуть впереди нее. Закроет плечом. Положит на плечи руку - "не бойся, я помогу тебе".

   Даже папа -- не такой. Таких вообще не существует. Разве что в ее воображении. Даже непонятно, откуда взялся такой образ -- из книг? Фильмов? Пятнадцатилетний капитан Дик Сэнд, Атос, Алексей Маресьев... В жизни Алена не видела таких мужчин. Валик, правда, успешно играл для нее что-то подобное. А она по неопытности не смогла распознать эту игру, хоть и ощущала фальшь. Но теперь-то она все понимает.

   Но ведь был, был всегда где-то в дремлющем подсознании этот образ... представление. "Не правда ль, я тебя слыхала... ты говорил со мной в тиши, когда я бедным помогала или молитвой услаждала тоску волнуемой души?" Алена упивалась этими строками, потому что в них была -- правда. Он жил где-то в ней, там, глубоко внутри. Как Пушкин мог понять это, ведь он мужчина? Как он догадался, что в ней, Алене... или в каждой женщине? Может быть, и в каждой... Есть такой вот образ. Очень сильный, зовущий. Но Алена не так глупа, и даже Валика никогда за этот образ не принимала.

   Она свернула в проулок, уходя от реки. Здесь где-то недалеко Пряжка. Алена до сих пор не так уж хорошо разбиралась в ленинградских улицах... некогда было гулять.

   Этот внутренний образ... Алена задумалась о нем. Она ведь очень хорошо его представляла, в подробностях. У него серые глаза, внимательные и цепкие. Лицо слегка ассимметричное -- морщинка у левой губы глубже, чем у правой. Красивое лицо. То есть ничего особенного, наверное, с общепринятой точки зрения. Не красавец. Но очень приятное лицо, с узким твердым подбородком. Почему она представляла Его именно таким?

   Неизвестно. Детские фантазии. Так сложилось.

   Глупости какие, подумала Алена. И сказала себе назидательно: вот типичный пример того, как ожидание принца на белом коне... с серыми глазами и чуть ассимметричными складками губ... как это ожидание приводит к слому всей личной жизни, из-за слишком завышенных требований к мужчинам. Все это глупости, и это надо выкинуть из головы. Но... собственно, почему? Лучше думать об этом, о своих девичьих мечтаниях, чем вспоминать Валика или еще какие-нибудь неприятности.