Литмир - Электронная Библиотека

   Линс служил в Килне, в охране миссии. Был ранен и в бессознательном состоянии захвачен в плен. Несколько дней дорши мучили его, надеясь получить тактическую информацию. Избитый, искалеченный, гэйн сумел добраться до своего облачного тела, уйти в Медиану и там уже -- отбиться, и вернуться к своим.

   Он чем-то напоминал Ивик Кельма. Хотя Кельм далеко не такой красавец. И не такой атлет, хоть в триманском бодибилдинге выступать. Может быть, из-за отдаленного сходства историй.

   И Геш тоже напоминал Кельма. Ивик думала, что Кельм ведь после того, как с ним все случилось, тоже был в санатории, даже может быть, прямо в этом (точно она не знала), вот так же, как Геш. И почти в этом возрасте.

   Человек похож на роман, думала Ивик, бродя по ровным аллеям недавно разбитого парка, вглядываясь с высоты в морскую даль, отдыхая в ажурных беседках. Человек -- это история; это неповторимый узор мысли и чувства; иногда чувство в нем преобладает над идеологией и сюжетом, иногда преобладает идеология и мысли, иногда -- сюжет. Ты читаешь эту книгу, сочувствуешь, отвергаешь, соглашаешься, наслаждаешься красотой, испытываешь стыд за неудачные места. Но редко, очень редко ты в эту книгу -- влюбляешься.

   Она захватывает тебя так, что хочется свою жизнь вложить в ее страницы. Перестроить свою жизнь в соответствии с идеями автора, с его пожеланиями и мечтами. Быть с ней единым целым -- так же вот верующий влюбляется в Евангелие.

   Ты веришь этой книге.

   Ты живешь ею.

   А потом интерес проходит. Как правило. В мире много книг, много интересных сюжетов. Хорошо еще, если ты не успел вложить в книгу слишком много, если она не так уж сильно изменила твою жизнь -- в противном случае ее, ни в чем не повинную, можно и возненавидеть.

   И все же человек -- не книга. Книге все равно, а человеку - больно. С ним связывает другое -- присяга, обет, обязательства, верность. Как там сказала Кейта про Марка: "для тебя любовь -- присяга, для него -- чувство".

   Ивик любила вечерние посиделки. Она мало говорила -- всегда как-то стеснялась выставлять свою личность, свое вообще -- напоказ. Ей нравилось слушать других. Они рассказывали о своей жизни, о войне и смерти, о семьях. Все это было похоже на жизнь Ивик. Она была среди них -- своей. Сколько лет прошло, думалось ей, даже десятилетий, сколько пришлось мучиться, прежде чем пришло наконец это чувство, для многих естественное с рождения. Это мои люди. Моя Родина. Я такая же, как они, и как это прекрасно. Я люблю их. Я для них -- своя.

   Двое здесь даже знали Ивик как писателя, и это было особенно приятно. Ее книгу читала Шани, подтянутая красавица-гэйна, возрастом уже за 50. И Линс ее читал и одобрил. Вообще роман "Господь живых", как оказалось, был для Ивик некоей ступенью. А она-то и не знала. Ей книга казалась не лучше других, более ранних -- просто ее напечатали отдельным тиражом, и наверное, дело было в сюжете, который неизменно интересовал дейтринов. О цене, которую заплатила Ивик, чтобы написать эту книгу -- не знал никто. Ивик этого не рассказывала даже Кейте. Слишком уж бредовые события. Если бы это была фантазия, сон или видение -- рассказала бы.Но Ивик-то знала, что видела будущее -- на самом деле. Это невозможно, согласно научным представлениям просто невероятно -- но она верила, что это так.

   Мало того, тот фантастический прорыв заронил в душу Ивик новое зернышко -- рано или поздно из него поднимется другой роман, и это она уже понимала, и думала об этом.

   Мирим разлил по стаканчикам "варенку" - берется обыкновенная шеманка и разводится перебродившим сладким соком. С нормальным спиртным в санатории был напряг -- брали в распределителе в поселке за скальным хребтом; но там обычно давали только одну бутылку в руки.

   - Ну давайте за мир!

   Ивик опрокинула стаканчик, мерзкая на вкус бурда в желудке взорвалась приятным теплом. Мысленно она перевела тост на русский и сразу вспомнила: "мундир из дыр да мундир мой до дыр... хватит этой кровавой борьбы за мир!"* Перевести бы всю эту песню, гэйнам бы понравилось. Вот только Верс неизвестно как бы отнесся. На хрена нам война? Пошла она на.

   *Песня Ольги Арефьевой.

   Проникнувшиеся пацифизмом герои в песне сразу же взорвались и пошли ко дну -- очевидно, противник не разделял их мнения. И добро еще, взорвешься сам -- а то ведь есть еще и другие, Дана с ее детьми, свои дети, мама с папой, родня всякая, несчастный козел и предатель Марк.

   - Дак вот, к теме. Я вообще-то только за, в смысле, зачем детям такой геморрой, пусть учились бы в тоорсене дальше. Но что-то непонятно, как они это себе представляют, - продолжил Мирим.

   Разговор на этот раз был не просто за жизнь, а деловым -- от гэйнов, раз уж они не в своей части сейчас, а здесь, в санатории, потребовали дать коллективный ответ по поводу ожидающегося вскоре в Дейтросе очередного народного совета. На Триме такой совет назвали бы референдумом, но там это был всего лишь опрос мнений, никак не влияющий на окончательные решения правительства. Здесь - влияло. В последние годы этих коллективных решений становилось все больше. На самом деле это было возвращение к принципам жизни Старого Дейтроса, возможное теперь, когда уровень жизни повысился.

   - Дело же не только в обороне, - рассудительно начала Шани, - вопрос во всем народном хозяйстве. Везде не хватает рук. Сейчас дети начинают работать в 15, в 16 лет. В 15 -- медсестра, слесарь, агротехник... в 16 -- врач, учитель, инженер. А что у нас, уже так улучшилось экономическое положение, что мы можем себе позволить высвободить столько рабочей силы?

   - Слушай, про это другие касты будут говорить, другие специальности! - возразил Хайн, высокий жилистый гэйн с Севера, - нам же надо вынести решение исходя из вопроса обороны. Про квиссанов.

   Не так давно Медарин -- высший совет касты медар -- внес в Хессет (а Хессет в Дейтросе и состоит из высших советов всех четырех каст) радикальное предложение -- увеличить возраст начала профессионального обучения до 14 лет.

   Решение было настолько трудным, что после всестороннего экономического и политического обоснования идеи Хессет предложил вынести ее на Народный Совет. Все цифры и расчеты были изложены и широко распространены. По всему получалось, что экономика Дейтроса такой удар выдержать уже может. Но все равно это будет удар. Меньше работников. Снижение роста, строительства, производства -- а население-то растет быстро.

   Но с другой стороны, не вечно же заставлять детей уже в 12 лет заканчивать школу и прощаться с детством. Особенно тяжелой эта мысль казалась как раз в отношении будущих гэйнов, квиссанов. В 12 лет -- военное училище, тяжелейшие нагрузки, опасность, с 14 -- уже участие в патрулировании, а значит, и в боевых действиях.

   Все сидящие здесь сами были такими квиссанами. Но у всех, за исключением самых молодых, были уже свои дети -- и думалось не о себе (мы-то пережили это, и ничего страшного), а об этих детях. Ивик почему-то вспоминала Дану. Наверное, потому что ее на первых курсах было особенно жалко. Крошечная хрупкая девочка, под тяжестью "Клосса" первое время она просто шаталась.

   - Ну и подумаешь, - сказал Геш, - и в двенадцать лет нормально. Мы в тоорсене такое вытворяли в этом возрасте... нас можно было сразу без подготовки на вангалов спустить.

   - А почему именно 14? - поинтересовался Линс, - ровное число, что ли? Хоть бы на один год сначала сдвинули.

   - На Триме, - поделилась Ивик, - наоборот искусственно задерживают детство. В некоторых странах общую школу заканчивают только к 20 годам. Потом еще профессиональное обучение. Но это как раз потому, что у них там избыток рабочей силы..

   - Как избыток? - спросила ее соседка по комнате.

   - Политэкономию надо было учить, - Линс, сидящий рядом, хлопнул ее по плечу. Девушка залилась краской.

   - Я вот учил недавно, ни хрена не помню, - пожаловался Геш.

8
{"b":"182025","o":1}