Вот как понимает идею самодержавия Радзинский. Несколько бесцветно, несмотря на слова о блеске и золоте. Выхолощена суть. Нет связи с реальностью (Мы понимаем, писатель в те времена не жил и корону сам не носил), нет ответа на главный вопрос — зачем? (Помимо бутафории и Олимпа, конечно). Должны же были быть веские, государственные причины для существования именно такой формы правления. Теперь послушаем саму Екатерину. Может она сумеет донести до нас идею русского монархизма лучше?
Вслед за Вольтером и Дидро Екатерина была убеждена, что лучшей формой правления для обширных в территориальном смысле государств является монархия. «Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая им правит, — писала императрица в своем „Наказе“ в Уложенную Комиссию в 1767 г. — Надлежит, что бы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, награждала медление, отдаленностью мест причиняемое. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно». Это для депутатов. А для себя? Находя сходство в политической направленности идей Н. И. Панина и знаменитой «затейки верховников», пытавшихся ограничить самодержавную власть при вступлении на престол Анны Ивановны, Екатерина II записала в заметке «О величии России»: «Если бы кто был настолько сумасброден, чтобы сказать: вы говорите мне, что величие и пространство Российской империи требует, чтобы государь ея был самодержавен; я ни мало не забочусь об этом величии и об этом пространстве России, лишь бы каждое частное лицо жило в довольстве; пусть лучше она будет поменее; такому безумцу я бы ответила: знайте же, что если ваше правительство преобразится в республику, оно утратит свою силу, а ваши области сделаются добычей первых хищников; не угодно ли с вашими правилами быть жертвою какой-нибудь орды татар, и под их игом надеетесь ли вы жить в довольстве и приятности?»
Кажется, теперь понятнее. Читатель в праве спорить с императрицей, но не может не признать за ее рассуждениями логики, а главное их ориентированности на реальные условия России, а не на сияющий фальшивой позолотой театральный Олимп Радзинского. Спорить с идеей, не проговаривая ее — любимый способ нашего старого советского агитпропа. С вечной боязнью: вдруг кто соблазнится? А соблазниться есть чем, не правда ли?
Кстати, о фаворитах, которых, согласно идее самодержавия по Радзинскому, необходимо было выставлять на показ. Ах, если б наш писатель внимательно читал те источники, которые пролистывал! Например, переписку Екатерины II и Г. А. Потемкина в коротеньком издании Н. Я. Эйдельмана. Тогда он заметил бы любопытный факт: фавор не выставляли на всеобщее обозрение — его прятали. Очередной избранник государыни занимал определенные государственные должности и согласно им контактировал с императрицей на официальном уровне, он не мог во время торжественных приемов подойти к Екатерине II ближе, чем позволяли его чины, не мог сидеть рядом с ней за столом, а сама императрица не могла посещать фаворита в его покоях, когда ей вздумается — только если ее никто не видит. Многочисленные записки свидетельствуют, что истопники, лакеи, секретари — все, кому вздумалось появиться в коридорах дворца раньше самой Екатерины II, могли помешать ей совершить утреннюю прогулку в комнату возлюбленного. Нельзя переносить сегодняшние представления о приличиях на быт 200-летней давности. Все знали, что у императрицы есть фавориты и не мешали ей их иметь, однако она не должна была оскорблять общество, подчеркивая свои взаимоотношения с ними прилюдно. Потемкину пришлось стать первым лицом в империи после Екатерины по своим официальным должностям, прежде чем они с царицей смогли держаться даже в узком кругу близких друзей как женатая пара. Тонкости, тонкости… Кому они нужны? Можно рисовать портрет эпохи малярной кистью на заборе, можно выкладывать храмовые мозаики — зависит от склонностей, знаний и способностей.
Сколько страниц в исторической литературе о екатерининском царствовании посвящено умению императрицы находить и собирать вокруг себя талантливых людей. Ее собственное имя окружено целым созвездием громких имен сподвижников. Отношения с ними у самой Екатерины складывались по-разному: кто-то был ее сторонником, кто-то политическим соперником, многие из них находились «в контрах», как тогда говорили, друг с другом, но вот парадокс — все работали вместе с Екатериной, тащили тяжелый государственный воз Российской империи и при этом не напоминали лебедя, рака и щуку. Императрица впрягла-таки в одну упряжку «коня и трепетную лань», но что еще поразительнее — упряжка не просто ехала, а прямо неслась, не взирая на ухабы, и не разбилась. Значит кучер был хороший.
Как же сталинский принцип: кадры решают все — применительно к Екатерине II выглядит у Радзинского? Какие слова на этот раз вкладывает писатель в уста императрицы? «Я призвала к управлению целую когорту блестящих людей». - рассуждает она. — «Но ох уж эти „блестящие люди“! Все эти Панины, Орловы… У них всегда есть свои цели. И ради них они борются друг с другом, а я должна скакать меж ними курцгалопом и следить, чтобы каждый новый „блестящий“ имел достаточно сильного соперника. Но для укрепления державы куда нужнее люди просто трудолюбивые. Исполнительные… И эти люди — теперь (т. е. после Пугачевщины — О. Е.) моя опора. А из блестящих мне с головой хватит нынче Григория Александровича Потемкина». Переехав в Москву на празднование Кючук-Кайнарджийского мирного договора, императрица продолжает свой внутренний монолог: «Раньше за этим столом сидели блестящие люди, теперь — исполнительные. Только, пожалуй, граф Панин сохраняет детскую страсть высказывать собственное мнение… Я держу его только для одного — участия в придворных интригах. Ибо пока они борются и ненавидят друг друга, я сильна…»
Итак, сила Екатерины II, по Радзинскому, зиждилась на слабости ее сотрудников, на их взаимной вражде.
— Как же, позвольте узнать, они дела делали? — спросит читатель. — И наделали такую уйму.
В промежутках между склоками, подсказывает писатель. Но мы надеемся, что наш читатель уже не так доверчив, как в начале романа, он уже заметил, что очень многого ему автор просто не сообщает. Да, сотрудники Екатерины II были неординарные, талантливые люди и под час им трудно было ужиться друг с другом. В те времена любой крупный вельможа создавал вокруг себя партию сторонников, эти группировки сталкивались при дворе. Чтоб удержать подобные столкновения под контролем, императрица создала целую систему политических противовесов, не позволяя себе становиться на чью-либо сторону. Она старалась найти не слабое, а наиболее сильное место того или иного государственного деятеля и поставить его на такое место в управлении страной, где его сильные качества раскрылись бы наиболее полно. При этом Екатерина стремилась замкнуть деловое общение своих «блестящих людей» на себя, т. е. не позволять им серьезно сталкиваться друг с другом по службе. Это порождало у многих ее сановников иллюзию своей наибольшей приближенности к императрице, своего преимущественного влияния… Однако всерьез на Екатерину II влияли очень немногие.
К вопросу о «блестящих» и «исполнительных». Традиционное противопоставление первой и второй половин царствования Екатерины II, т. е. до Пугачевщины и после нее, в данном случае не работает. Из-за «стола» Екатерины, а вернее из ее кабинета действительно ушли Панин и Орловы, но появились Г. А. Потемкин, А. А. Безбородко, П. В. Завадовский (почему-то выступающий у Радзинского в роли глупого белокурого секретаря). Именно ко второй половине царствования относится активная государственная деятельность А. Р. Воронцова, политического противника и все равно сотрудника Екатерины, которого никто не упрекнул бы ни в отсутствии блеска, ни в избытке верноподданнической исполнительности. Заметим, что и княгиня Е. Р. Дашкова, которая в первую половину царствования «проблистала» в перевороте 1762 г. и затем на долгие годы была отдалена от всякой государственной деятельности, именно во вторую половину царствования получает свое главное дело жизни — становится во главе двух Академий и создает «Словарь русского языка», которым восхищался А. С. Пушкин. С 1783 г. она неизменный гость за столом императрицы, куда Радзинский посадил одних «исполнительных». Несмотря на то, что А. В. Суворов совершил множество славных подвигов еще в годы первой русско-турецкой войны, только во время второй — он, благодаря покровительству Потемкина, занял подобающее ему высокое место в управлении армией и оказался среди «блестящих людей» Екатерины. Тоже можно сказать и о Ф. Ф. Ушакове. Словом, и в первую и во вторую половину царствования от талантливых людей, способных высказывать свою точку зрения, в кабинете императрицы было тесно. А уход Панина и Орловых — результат крупной политической борьбы, в которой проиграли обе стороны.
