Лорд Томас Кокрейн не был дьяволом, он был шотландцем, что, всё-таки, не одно и то же. Ещё он был моряком, политиком, бунтарём по духу и счастливчиком по жизни.
— Сам сатана ведает его удачей, — делился с Шарпом своими выводами помощник Ардилеса лейтенант Отеро, — Вот пока ему везёт, мятежники побеждают.
Отеро объяснил Шарпу, что именно успехи Кокрейна на море сделали возможными победы на суше:
— Чили — не тот край, где армии чинно маршируют от границы к границе. Горы, джунгли, реки. Генералы нуждаются в плавсредствах для перевозки войск.
Лейтенант скользнул взглядом по морю и добавил:
— Пират он, только и всего.
— Удачливый пират. — лениво заметил Шарп.
— Я иногда спрашиваю себя: может, дьявол ни при чём? Может, Кокрейн — плеть, коей Господь бичует гордыню Испании?
Отеро набожно перекрестился, а Шарп решил, что, если так, Господь долго и тщательно готовил себе инструмент. Ещё в самом начале наполеоновских войн, когда Испания и Франция были союзниками, мелкое британское судёнышко, которым командовал Кокрейн, взяло на абордаж испанский фрегат, превосходивший его по экипажу в шесть раз, а по артиллерии вдвое! С той поры он стал грозой французов на морях, порой чудом избегая расставленных на него капканов. Война кончилась, и моряк, улизнув от врагов на воде, на суше попался в судейские сети, угодив в тюрьму по обвинению в биржевом мошенничестве. Опозоренный, герой бежал из Англии, став на чужбине адмиралом флота Республики Чили. Заслуженно, ибо даже моряки «Эспириту Санто» признавали: ни один испанский корабль не осмеливается плавать севернее Вальдивии, если на нём пушек и пороха меньше, чем «до чёрта».
— А у нас до чёрта! — самодовольно хвастали моряки.
Капитан Ардилес заставлял канониров «Эспириту Санто» упражняться в стрельбе так часто, что пассажиры от грохота пушек постоянно маялись головной болью. Ардилес, которого, возможно, развлекала мысль о страданиях сухопутных крыс, требовал от подчинённых всё лучших и лучших результатов. Его помощники, гордые капитаном, утверждали, что, попадись им Кокрейн, они превратят его скорлупку в решето, а самого изловят и проведут по Мадриду под улюлюканье черни.
Шарп слушал их с улыбкой. Морские схватки были стихией Кокрейна. На шаткой палубе корабля он провёл больше времени, чем многие из этих юнцов прожили на свете. Капитан Ардилес, без сомнения, бывалый мореход, но его боевой опыт ограничивался перестрелками с бригами и пинассами. Сколь бы невероятными ни казались Шарпу мечты капитана Ардилеса и команды, их грёзы в подмётки не годились по изощрённости выдумкам, которыми потчевали друг друга пассажиры. Ни Руис, ни его подчинённые ни разу не были в Чили, но они доподлинно знали, что там живут одноногие люди, бегающие быстрее любого скакуна; птицы размером со слона; змеи, способные проглотить целое стадо коров; рыбы, в секунду обгладывающие жертву до костей, а в лесах прячутся племена убивающих взглядом туземцев. Горы кишат каннибалами, использующими женщин неземной красоты, чтоб заманивать христиан на вертел. Там озёра огня и реки крови. Там крылатые демоны и не боящиеся дневного света вампиры. Там пустыни и ледники, скорпионы и единороги, клыкастые киты и ядовитые змеи. Полковой священник Руиса, жирный пьяница с разноцветными от запущенного сифилиса глазами, обливаясь горючими слезами при мысли об ужасах, ожидающих его, падал на колени перед прибитым к грот-мачте распятием и слюняво клялся, что исправится, только бы Дева Мария уберегла его от дьяволов Чили. Неудивительно, что Кокрейну так везёт, говорил он Харперу, ведь на его стороне столько чёрного колдовства.
По мере приближения к южной оконечности Америки погода становилась безумной под стать историям. Лето в этих широтах никогда не баловало моряков. Очередное утро принесло снег с дождём. Судно обледенело. Огромные волны то возносили «Эспириту Санто» до небес, то швыряли его в бездны океана, расступившегося, казалось, чуть ли не до дна.
Пассажиры лежали в лёжку. Редко кто находил в себе силы выбраться наверх и спустить штаны в гальюне на носу под презрительными взглядами матросов, большинство опорожнялось в поганые вёдра, что опрокидывались и расплёскивались, так что от кают несло, будто от выгребных ям. Корабельная снедь не способствовала улучшению здоровья армейцев. На Святой Елене «Эспириту Санто» погрузили бататом. Батат быстро превратился в полужидкую массу, булькавшую внутри туго завязанных мешков. Недостаточно просоленное мясо наводнили черви. Вода протухла, вино скисло, в хлебе завелись долгоносики.
Шарпу с Харпером, поселённым в каюте немногим просторнее собачьей будки, повезло больше других. Морская болезнь обошла их стороной, а солдатская пища, к которой они привыкли за годы военной службы, редко бывала качественнее еды на «Эспириту Санто». То, что можно было съесть, друзья съедали с аппетитом. Беда в том, что съедобной оставалась лишь малая часть выдаваемой провизии и, когда судно достигло мыса Горн, похудевший Харпер уже проходил в дверь каюты, не задевая косяков.
— Я отощал, как церковная мышь, — жаловался он Шарпу в промежутках между ударами волн о борт, — Я жду-не дождусь прибытия в Чили, потому что, кроме дьяволов, там должна быть нормальная жрачка, не то, что здесь! А ещё тут холодрыга!
— Ты мне лучше скажи, русалок не видел?
— Нет! И трёхрогого морского змея тоже!
Единственная отрада — подшучивание над страшилками испанских артиллеристов, хоть как-то скрашивала однообразие путешествия.
— Не нравится мне тут, — подвёл малоутешительный итог Харпер, — Плохо здесь.
Плохо — было мягко сказано. Порывы холодного ветра швыряли в лицо ледяную крупу пополам с брызгами. Волна почти опрокидывала судно, но, стоило «Эспириту Санто» выпрямиться, новая волна бросала его набок. Почти жалея о дурацком позыве глотнуть свежего воздуха, Шарп, как родную, обнял каронаду правого борта[4] У штурвала несгибаемо бдили два моряка в парусиновых накидках. В ванты с наветренной стороны полуюта вцепилась фигура в дождевике. Завидя Шарпа, человек начал осторожно перемещаться к нему, и стрелок, не веря своим глазам, узнал капитана Ардилеса, которого никто из пассажиров не встречал с тех пор, как судно покинуло бухту Джеймстауна.
— Мыс Горн! — прокричал капитан.
Шарп повернулся в сторону, указанную капитаном. Некоторое время он не видел ничего, кроме бушующих волн, затем мелькнули угольно-чёрные блестящие скалы.
— Сколько добрых мореходов нашли последний приют около этих проклятых камней! — посетовал капитан и, переждав, пока судно перескочит со спины одного водяного вала на загривок другому, спросил Шарпа:
— Как вам Наполеон?
Стрелок ответил уклончиво:
— Есть в нём что-то от напроказившего мальчишки.
Ардилес подумал и дёрнул плечом:
— Наверно. Во всяком случае, проказника удалось поставить в угол. И поделом.
Шарп молчал, разглядывая мрачные глыбы мыса Горн, о которые яростно расшибали себя в мокрую пыль целые пласты воды. Боже, ох и мысок!
— Меня от них тошнит! — неожиданно заявил Ардилес.
— Тошнит? — Шарп, расслышавший только последнее слово, решил, что капитан говорит о морской болезни, терзающей пассажиров.
— От Руиса и его приятелей! Прямо расстилались парад коротышкой! Бонапарт — наш враг, он разорил Испанию! Сколько испанцев погибло из-за него, а сколько ещё погибнет, ведь Южная Америка бунтует с его лёгкой руки! Наши же болваны рассыпались перед ним мелким бесом… Иисусе благий! Да разреши им недомерок чмокнуть себя в задницу, они, чего доброго, с ума бы сошли от радости! Как же, честь великая!
Струя воды перекатилась через палубу и ударилась в кормовую надстройку. Отплёвываясь, Шарп возразил:
— Меня тоже впечатлил Бонапарт. Я воевал с ним, но побывав в его берлоге, словно прикоснулся к чему-то великому.
— Злодею великому! — буркнул Ардилес, — Вы — англичанин, вам простительно. Вы не хоронили убитых его зверьём английских детишек, и английских женщин его негодяи не насиловали у вас на глазах. О чём вы с ним болтали битый час?
