— Соболь? — удивился Рогаткин. — Так ведь на него охотятся только зимой.
Геолог смутился, но его выручил агроном Холкин:
— По-видимому, вы хотите только наблюдать за соболем?
— Вот именно, — сразу же подтвердил юноша. — Я хочу… поближе познакомиться с жизнью этого зверька.
Рогаткин, спрятав улыбку, заметил:
— Очень интересное занятие. Только неудачное время года. Сейчас, в конце лета, выслеживать соболя почти невозможно. Просто удивляюсь, как вы этого не учли… Может быть, у вас ещё какое дело есть, а ради соболя в такую дальнюю дорогу кто ж пустится?..
Феклистов с минуту помолчал, потом произнёс негромко:
— Да, работы будет немало.
Такое объяснение звучало довольно скупо, и вся история с соболем показалась нам странной. Самый факт, что геолог увлекается наблюдением за соболем, был необычен. Или он подшучивал над нами, или скрывал действительную цель своей поездки. Заинтересовавшись, я спросил:
— Должно быть, вы едете в тайгу на геологические изыскания?
— Нет, моя поездка носит иной характер. Она связана с научной работой моего дяди — биолога. Он сам хотел поехать в тайгу, но его неожиданно послали на Международную конференцию в Стокгольм. И я еду вместо него…
Я невольно насторожился: неужели ещё одно совпадение?! Дело в том, что вместе со мной должен был ехать один биолог, который, как и я, принял в прошлом году приглашение старого охотника. И вот месяц назад мы с ним списались и обо всём условились, но в последний момент он позвонил, что выезжает в Стокгольм. В день своего отъезда я получил от него письмо, но торопился на вокзал и, не читая, положил его в портфель.
— Я знаю одного биолога… Анастасия Серафимовича Реткина, — неуверенно начал я. — Мы с ним…
— Мой дядя! — перебил удивлённый геолог. — Значит, вы тоже едете к Петру Андреевичу Чижову?
— Угадали, — рассмеялся я. — Стало быть, речь идёт об одном и том же приглашении. До полной компании не хватает ещё третьего — профессора Гулкова. Но он писал мне, что, к сожалению, поехать с нами не сможет: занят. Разве дядя ничего не говорил вам о нас, о нашем уговоре?..
— По правде говоря, он что-то об этом говорил мне, даже описал каждого из вас. Но в спешке я все запамятовал… Может быть, вам это покажется странным, но, право же, голова у меня была забита совсем другим!
— Понимаю. Я тоже не успел прочесть письмо вашего дяди…
Письмо биолога Реткина было коротко. Он сообщал, что у Чижова я встречу его племянника, Олега Андреевича Феклистова, и просил помочь ему в работе, которая, по-видимому, будет нелёгкой, но обещает быть интересной.
Письмо заставило меня задуматься: странное дело, Реткин просил помочь его племяннику, а ни словом не упоминал, о какой работе идёт речь.
— Насколько мне известно, дядя предупредил Чижова о моём приезде. На всякий случай у меня с собой ещё одно письмо… — сказал Олег.
— Значит, едем вместе…
— К сожалению, — возразил геолог, — я должен сойти раньше. Мне нужно задержаться в Чите по служебным делам. Так что у Петра Андреевича вы будете раньше меня…
— Передать ему письмо вашего дяди?
Моё предложение почему-то обеспокоило Олега. Он пытался улыбнуться, но улыбки у него не получилось.
— Спасибо, но не буду вас затруднять. Это ведь не к спеху, письмо я передам сам, — торопливо сказал он.
Наши попутчики внимательно следили за разговором, и Рогаткин высказался насчёт нашей случайной встречи:
— Хорошая примета! — Он помолчал. — Вот что, друзья мои, вам предстоит нелёгкий путь, а, сознайтесь, много ли вы знаете о тайге? По-видимому, столько же, сколько знает большинство людей: совсем немного или вообще ничего.
Я согласился, и сибиряк продолжал:
— Вот вы отправляетесь на охоту, в странствия по тайге. Попадаете в незнакомую обстановку… Если позволите, я немного подготовлю вас к этому.
Слова Рогаткина несколько задели меня: ведь он уже знал, что я не новичок в охотничьем деле, немало уложил волков и медведей. Заметив, что его слова обидели меня, Рогаткин примирительно произнёс:
— Ничего, Рудольф Рудольфович. Вы знаете Карелию, леса Архангельской, других северных областей, а ведь все это, батенька, не тайга… Кое-что о ней я вам расскажу, а вы потом убедитесь, прав ли был я…
Он помедлил.
— У меня особое отношение к тайге. Большую часть года я провожу в разъездах. Езжу по факториям и охотничьим кооперативам, заключаю договора на контрактацию пушнины. Сам я охотник и вырос в тайге. Когда-то я учился на медицинском факультете, затем перешёл на естественный. И хотя естествознание было моим любимым предметом, вышло так, что спустя два года я покинул университет: заболел. Вернулся в тайгу, и теперь я официальный эксперт и оценщик пушнины. Это моё основное занятие. А второе — пишу. Понимаете, невозможно не рассказывать обо всём, что видишь в тайге… Ну вот, — он смущённо улыбнулся, — вот и мучаюсь. Пишу дома, в поезде, на пароходе, пишу в любой обстановке. Сначала друзья надо мной посмеивались, но теперь поверили, что это совсем не забава… Ну, кажется, и всё о себе. О тайге скажу больше.
Я постараюсь воспроизвести здесь по возможности точнее рассказ, который мы тогда услышали.
— Изо дня в день идёт человек по тайге, и поверхностному наблюдателю всё в ней кажется одинаковым: полумрак, на высоких деревьях белеют сухие ветви, а на них гирлянды серого и серебристого лишайника… То и дело попадаются пни, сломанные деревья, пахнет гнилью, тлением — мрачно становится на душе у человека… Только резкий крик кедровки и стук дятла нарушают тишину, царящую в этом темно-ветвистом лесу.
Сначала тайга поражает своей суровой первобытностью. Как и много веков назад, на тысячи километров раскинулась она, мрачная и неприступная. Вместо упавших деревьев выросли новые. Молодая поросль поднялась над мёртвыми стволами, а в зелёных кронах прыгают белки и порхает любопытная кедровка.
Вплоть до начала нашего века в тайге сохранялся культ шаманов, прочно держались суеверия. Ещё сегодня в древних поселениях можно встретить остатки старых деревянных сооружений на высоких сваях: шаманы сжигали здесь жертвоприношения духам. На небольших тумбах тлели бобровые и собольи шкурки…
Но, как сурова наша тайга, так она и прекрасна! Стройные пихты и ели стоят как часовые, чуть подальше высятся острые контуры скал. Дневной свет, многократно преломлённый и отражённый листвой деревьев, еле пробивается к земле.
Последние лучи заходящего солнца медленно скользят по скалам, и кажется, будто скалы меняют свой облик. Растут тени, вытягиваются, падают в низины.
Вот из огромного молчаливого леса повеяло холодным ветерком. Терпкими запахами тайги насыщен он. Наступила ночь…
Если тихо стоять на скале, можно увидеть бесшумных ночных летунов. Одна из крупнейших ночных птиц — филин — вызовет изумление: этот филин ловит рыбу. Крупную рыбу он относит на берег, затем возвращается воздушным путём и ловит с необычайным упорством…
Но вот снова утро, и в первых лучах солнца, видная издалека, выделяется на тёмном фоне таёжная «франтиха» — сосна. Там светло и весело, так как солнечные лучи сквозь зелёную крышу ветвей доходят до земли, где щедрая природа соткала многоцветные орнаменты из пёстрых цветов, ягод и кустарника. Щебечет бессчётная армия пташек — жизнь бьёт ключом…
Каждому живому существу тайга даёт пищу по его силе и ловкости, смекалке и стойкости. Особенно шумно бывает под кронами могучих кедров, когда в сентябре поспевают орехи. В ветвях хозяйничают белки, глухари, а у подножия деревьев лакомятся орехами медведи, росомахи, лисицы. Иногда в пиршестве участвует рысь; некоторые охотники утверждают, будто и тигр приходит попробовать кедровые орешки…
Но я обещал дать вам несколько советов. Так вот, прежде всего: не делайте ни шагу в тайге без хорошей собаки. Можно сказать без преувеличения, что без собаки неопытный охотник, даже с ружьём в руках, погибнет в тайге от голода, особенно весной, когда вся дичь гнездится и кажется, будто всё вокруг вымерло. Лишь кое-где хрустнет сухая ветка или послышится шелест полёта птицы, которую он не успел заметить. Единственным спасением для случайного путника остаются реки, где бессчётные косяки рыб мечут икру Но сумеет ли он добраться до ручья или реки, когда дорога с каждым шагом становится труднее, когда ноги подкашиваются от усталости, а в ушах слышится звук собственного пульса. В таких случаях ищите небольшой сруб, стоящий на высоких столбах где-нибудь на безымянной прогалине. Охотники во время зимнего промысла строят эти избушки в самых глухих таёжных уголках. В начале зимы в них свозят муку, сало, солёную и вяленую рыбу, соль и другие продукты, а также инструменты. Сруб-амбар никогда не запирается, а для предупреждения непрошеных гостей — медведей и других зверей — его закрывают на крепкие засовы и ставят на высоких сваях. Попасть в него можно только по лестнице, лежащей под амбаром.
