Четырем тысячам Лаваля полковник Уитли мог противопоставить только две, и начинать ему пришлось в полном беспорядке. Его части шли маршевым строем, когда поступил приказ повернуть вправо и приготовиться к бою. Перестроиться в лесу не так-то просто. Вместе с Уитли шли две роты «колдстримеров», но времени, чтобы отсылать их на юг, в распоряжение Дилкса, уже не было, так что они остались под командой полковника. Зато пропала половина Шестьдесят седьмого Гемпширского. Пять рот этого полка прибились к Дилксу, тогда как пять других остались там, где им и следовало быть, то есть под началом Уитли. Хаос! К тому же за деревьями батальонные офицеры толком не видели своих людей. К счастью, ротные офицеры и сержанты сделали свое дело и провели красномундирников через лес.

Первыми из лесу выбежали четыреста стрелков и триста португальских касадоров. Многие из офицеров были верхом, и французы, совершенно не ожидавшие, что неприятель появится из лесу, решили, что их атакует кавалерия. Впечатление это только усилилось, когда из-за деревьев слева от французского фронта вырвались десять орудийных расчетов — в общей сложности восемьдесят лошадей. Перед этим они двигались по проселочной дороге в Чиклану, но, вобравшись на простор, резко развернулись вправо, взметнув пыль и песок. Два ближайших французских батальона, увидев лишь лошадей в пыли, спешно перестроились в каре для отражения кавалерийского наскока. Соскочив с передка, пушкари подняли хоботы лафетов и навели на цель жерла. Лошадей уже выпрягли и отвели под прикрытие сосен.

— Снарядами — заряжай! — крикнул майор Дункан.

Из ящиков выхватили снаряды. Офицеры торопливо

обрезали запалы, потому что враг был совсем близко. Теперь растерялись уже французы. Два батальона построились в каре, готовые отражать несуществующую угрозу, остальные медлили, не зная, что делать, и тут британские пушки открыли огонь. Снаряды, оставляя дрожащие хвосты дыма, с воем промчались через триста ярдов пустоши, и Дункан, сидевший на лошади в стороне от батарей, чтобы наблюдать за происходящим, увидел, как людей в синем разметало и в глубине каре грохнули взрывы.

— Хорошо! Хорошо! — прокричал он, и в этот момент рассыпавшиеся редкой цепью британские стрелки и португальские касадоры вступили в дело. Сухой треск винтовок и мушкетов прокатился над пустошью, и французы, казалось, отшатнулись. Передние шеренги колонн дали ответный залп, но стрелки шли рассеянной цепью и представляли собой слишком мелкие цели для не отличающихся большой точностью мушкетов. Французы же двигались плотным строем, и промахнуться было трудно. Сдвоенные батареи на правом фланге британцев дали второй залп, а когда дым рассеялся, Дункан увидел, что противник подтягивает артиллерию. Он насчитал шесть орудий.

— Картечью — заряжай! Развернуться вправо! — Пушкари повернули хоботы лафетов, подстраиваясь под новую цель.— Огонь!

Оправившись от растерянности, французы приходили в себя. Два сбившихся в каре батальона, осознав ошибку, перестраивались в колонны. Адъютанты носились вдоль строя, разнося приказы, гоня вперед, призывая сокрушить, подавить тонкую стрелковую цепь плотным залповым огнем. Снова зазвучали барабаны, отбивая pas de charge и замирая на мгновение, чтобы сотни глоток прокричали: «Vive IЕmреrеur!» Получилось не сразу, первый клич прозвучал едва слышно, но сержанты и офицеры заорали на солдат, требуя большего усердия, и те отозвались громким, твердым, смелым «Vive IЕmреrеur!»

— Tirez! — скомандовал офицер, и передние шеренги ударили залпом по португальским касадорам.

— Marchez! En avant!

Пришло время принять потери и раздавить стрелков. Британские пушки перенесли огонь на французскую батарею, так что снаряды и картечь пехоте больше не грозили.

— Vive IЕmреrеur!

Живые переступили через мертвых и умирающих.

— Tirez!

Еще залп. Четыре тысячи против семи сотен. Французская батарея огрызнулась картечью, и траву словно пригнуло порывом ветра. Шквал металла ударил по британским стрелкам и португальским касадорам и отбросил назад, смятенных, окровавленных. Цепь отступала. Французские мушкеты были слишком близко, да еще с фланга продольным огнем били шесть пушек. Немного полегчало, когда пушкари, не обращая внимания на свистящую вокруг них шрапнель и под прикрытием наступающих колонн, ухватились за канаты и протащили орудия на сотню шагов вперед. Еще залп — и еще больше стрелков рухнули на землю окровавленными тряпичными куклами. Почуяв запах победы, четыре ведущих батальона прибавили шагу. Стрелять на марше неудобно, и некоторые солдаты уже пристегивали штыки. Британские стрелки отбежали почти к самому лесу. Два левофланговых орудия Дункана, видя опасность, развернулись и ударили картечью по ближайшему французскому батальону — передние шеренги повалились, окутанные кровавой пеленой, словно их срезало чудовищным серпом.

А потом на опушке леса стало вдруг тесно. Слева от Уитли появились «Серебряные хвосты». Рядом с ними, чуть дальше, развернулись две приблудные роты колдстримеров. Справа от гвардейцев встали ирландцы Гоуга, половина Шестьдесят седьмого и наконец, возле пушек, две роты «Цветной капусты» Сорок седьмого полка.

— Стой! — забегало эхо между деревьями.

— Ждать! — проревел сержант, заметив, что кое-кто уже поднял мушкет.— Ждать приказа!

— Равнение направо! Направо!

Голоса смешались — офицеры отдавали приказы, сидя верхом, сержанты перекрикивали друг друга, солдаты путались и суетились.

— Вы только посмотрите на это, парни! Вы только посмотрите! Какая радость нам с утра! — Майор Хью Гоуг, восседая на гнедом мерине, проехался позади своего восемьдесят седьмого батальона.— Постреляем сегодня, мои милые. Только надо немножко подождать.

Подошедшие батальоны выровняли строй.

— Вперед! Выдвиньтесь вперед! — прокричали адъютанты Уитли, и растянувшаяся двумя шеренгами цепь выступила на пустошь, ближе к стрелкам. Французское ядро пролетело через строй Шестьдесят седьмого, почти разрезав напополам одного беднягу, забрызгав его кровью с десяток его товарищей и оторвав руку солдату во второй шеренге.

— Сомкнуть строй! Сомкнуть строй!

— Стой! Готовсь!

— Vive IEmpereur!

— Огонь!

С сего момента сражение подчинялось нерушимым правилам математики. Французы имели численное превосходство над британцами в соотношении два к одному, однако четыре первых французских батальона шли колонной, каждый состоял из девяти шеренг по семьдесят два человека. Таким образом ширина фронта четырех батальонов была меньше трехсот мушкетов. Правда, стрелять могла и вторая шеренга, но все равно получалось менее шести сотен, тогда как огневая линия Уитли равнялась четырнадцати сотням. Стрелки, выполнив свою задачу, задержав продвижение противника, разбежались по флангам. И тогда цепь Уитли дала залп.

Удар приняли на себя передовые шеренги французских частей. Красномундирников накрыла завеса дыма, за которой они успели перезарядить мушкеты.

— Стрелять повзводно! — закричали офицеры, и теперь залпы следовали один за другим, непрерывно, пока одни перезаряжали, другие стреляли. Нескончаемый свинцовый шквал обрушился на французов.

— Ниже! Брать ниже!

Сквозь дым хлестнула картечь. Солдат вывалился из строя, зажав выбитый глаз; лицо мгновенно превратилось в залитую кровью жуткую маску. Но на французской стороне потерь было больше — передовые шеренги обливались кровью.

— Чтоб меня!

Шарп вышел из леса на правом фланге британского строя. Впереди и чуть правее разместилась батарея Дункана. Пушки били прямой наводкой, и после каждого выстрела орудие отскакивало назад на три-четыре шага. Еще дальше, за пушками, стояли португальские касадоры — или, вернее, то, что от них осталось,— а слева от него растянулась красномундирная цепь. Шарп присоединился к португальцам. Вид у них был донельзя усталый, на посеревших от пороха лицах выделялись белки глаз. Батальон был новый, впервые попавший в переделку, тем не менее португальцы выполнили свой долг, хотя и понесли страшные потери — пустошь перед французами была усеяна телами в коричневых мундирах. Впрочем, левее, на британской стороне, мелькали и зеленые куртки.