Мать сделала вид, что не замечает. Повесив на спинку стула новый моток пряжи, она стала просить:

— Рассказала бы, доченька, как ты там в Риге одна поживаешь? Много ли заставляют учиться? Хоть бы письмецо написала с адресом, мы давно бы уж тебе посылочку…

— Живет что надо, сама разве не видишь?! — перебил ее отец. — Раскатывает в шикарной машине, привозит дорогие подарки, кавалеров целых две штуки, — самогон ударил ему в голову. — Дерните еще, ребята, покуда в парнях ходите, — он чокнулся с Альбертом, осоловело глазевшим по сторонам.

— Давай, перекинь еще стопаря, — подбадривал его и Петер. Встретясь взглядом с Ингридой, он вдруг заговорил изящным слогом и даже встал: — Я не знаю, представителей какой профессии мы чествуем в этот воскресный день и в конце концов — не все ли равно? Только мне хотелось бы выпить за здоровье тех, кто взял на себя самый неблагодарный человеческий труд — производить на свет детей с надеждой, что из них вырастут люди. За твоих родителей, Ингрида!

— Рванем и поехали! — выкрикнул невпопад Альберт и поднялся тоже.

— Вам надо бы малость прилечь перед дорогой, — посоветовала мать Ингриды.

— У меня, хозяйка, тоже есть мать, которая беспокоится, — сообщил Альберт и не очень твердым шагом направился к двери.

На воздухе сознание сразу прояснилось. Он подошел к «Волге», в темноте казавшейся почти черной. На машине блестели капли воды. Дождь хоть и прошел, но в воздухе еще пахло грозой.

— В такую ночь все автоинспекторы сидят за столом и пьют грог, — заверил Петер, но потом все-таки спросил: — Ехать не боишься?

Ответить на такой вопрос Альберт счел ниже своего достоинства. Сел в машину, включил фары, затем распахнул дверцу.

— Отчалили!

Мать еще сунула Ингриде на колени корзину с разнокалиберными стеклянными банками. Дверца захлопнулась, можно было трогаться в обратный путь.

— Теперь понял, что мои рассказы про родную сторонку были чистейшим соцреализмом? Ты здесь не выдержал и трех часов, — Ингрида говорила возбужденно — она тоже глотнула самогонки.

— Не мешай ему править! — сказал Петер. — Не видишь, какая грязища!

После сильного дождя дорога в самом деле стала намного хуже, чем была. Ветер гнал густые тучи, обрывал с деревьев начавшую желтеть листву и швырял в лобовое стекло машины. По лужам, заполнившим рытвины, пробегала рябь..

В таких условиях Альберт за свою короткую шоферскую жизнь ехал впервые. То и дело приходилось притормаживать и резко менять направление, переключать скорости. Он петлял между ухабами, словно в бешеном слаломе, переметываясь с правой стороны дороги на левую и обратно. Какое-то седьмое или девятое чувство безошибочно подсказывало ему ту идеальную скорость, на которой можно было проскочить, не застряв, яму и не ехать, а почти глиссировать над мелкими выбоинами, превратившими дорогу в стиральную доску. И скорость эта была совсем не малая. Думать и заранее выбирать курс было некогда — все решала молниеносная реакция и откуда-до пришедшая интуиция. Непостижимым образом она ни разу не подвела Альберта.

Наконец лучи фар упали на черную блестящую поверхность асфальта.

Альберт выехал на шоссе и повернул «НА РИГУ», как предписывал дорожный указатель.

Теперь на газ можно было жать смелей. Держа руль одной рукой, Альберт второй обнял щуплые плечи Ингриды и привлек девушку ближе. Она вся съежилась, свернулась в уютный клубок и включила радио. Заиграла сладко волнующая музыка джаза.

Альберта охватило ни с чем не сравнимое чувство легкости. Нечто подобное он испытал лишь однажды — когда спускали на воду новый корабль отца, и всех гостей потчевали шампанским. После нескольких тостов взрослые пошли осматривать помещения сейнера, а он допил из всех бокалов, залез на командный мостик. Там ему захотелось спрыгнуть в Даугаву или взмыть в воздух и улететь. Казалось, это было вполне ему по силам… Но ведь сегодня пили не шампанское, а сивуху, да и той не больше стакана. Нет, это не хмель кружил голову, а джазовые вариации извечной темы любви.

Хоть бы никогда не кончалась эта поездка! Вот бы и по жизни мчаться так: рядом любимая девушка, а впереди ровная дорога без всяких огорчений. Все в твоих собственных руках, зависит от тебя самого, а не каких-то там идиотских «так принято»… Зачем расстраиваться, если тебя товарищи упрекают, что стал индивидуалистом, презревшим коллектив? Гнать от себя подобные мысли, как и все прочее, что мешает полностью отдаться на волю течения! Альберт не был настолько наивен, чтобы не знать о существовании мелей и подводных рифов, подстерегающих тех, кто плывет по этому благодатному течению, каким представлялась ему сегодня жизнь. Понимал он и то, что Ингрида живет не одним свежим воздухом и любовью, и радиоприемники для нее с неба не падают. Когда-нибудь он еще узнает цену всего этого, но незачем отравлять эти восхитительные минуты!

Впереди замаячил виадук, под ним мелькнула светящаяся стрела поезда. Мост окутался клубами пара.

Вынырнув из белого облака, машина оставила виадук позади и мчалась дальше по пустынному шоссе. Лишь изредка яркий луч вырывал из темноты то забор, то наклоненные северными ветрами сосны, говорившие о близости моря.

Ярко зарделся и вновь потух горящий кончик сигареты, которую поочередно курили Ингрида с Альбертом. Он только хотел погасить окурок о пепельницу, как сзади неожиданно раздался голос Петера:

— Левей! — его окрик стеганул как бич и даже не дал возможности осмыслить, что случилось.

Пепел осыпался Ингриде на юбку. Альберт вздрогнул. Его нога инстинктивно нажала на тормозную педаль. Но как раз этого и не следовало делать.

Машину занесло на скользком асфальте, и, неуправляемая, коротко и глуховато лязгнув металлом, она врезалась в придорожный столбик. В тот же миг потух свет фар.

Тишина. Лишь капли дождя уныло барабанили по крыше «Волги».

— Отзовись, кто жив! — выбравшись из машины, Петер попытался шутить.

Открылась правая передняя дверь. Цела и невредима вышла Ингрида, быстренько обежала вокруг «Волги» и распахнула дверцу водителя.

— Берт, что с тобой? Да говори же!.. Хоть слово скажи!..

Не дождавшись ответа, она вцепилась в его руку и почти силой вытащила из машины. Вид у Альберта был жалкий — дальше некуда. Физически он, как и двое его пассажиров, не пострадал, если не считать пустяковой царапины на лбу; зато нервное напряжение достигло предела, и Альберта трясло, как в истерическом припадке.

— Вдребезги! — выдавил он наконец.

— Мура, — Петер уже успел осмотреть машину. — Наверно, твой ангел-хранитель успел подставить крылышко, чтобы удар был помягче… Даже радиатор не потек. Надо будет купить новый бампер, облицовку и фары; кое-где выправить и подкрасить. Не знаю, сколько за это сдерут, но для хорошего мастера все это сделать — раз плюнуть… А теперь садись проверь, может, в моторе что поломалось.

Нет, мотор был в исправности, передние колеса тоже поворачивались, ни за что не задевая. Петер становился все веселей.

— С твоим дурьим везением можем спокойно газовать через всю Юрмалу — никто ничего не заметит.

Альберт же никак не мог прийти в себя.

— Нет, нет! — упрямо мотал он головой. — Домой в таком виде я показаться не смею.

Петер пожал плечами, однако попробовал переубедить парня, понуро сидевшего за рулем и похожего на резиновую куклу, из которой выпустили воздух.

— Если машину кто-нибудь обнаружит здесь — прав тебе не видать как своих ушей. Заставят дуть в пробирку, унюхают алкоголь и составят такой протокол, что главный автоинспектор пальчики оближет…

— Тут мы оставаться не можем, — поддержала Ингрида. — Прошу тебя, Берт, не валяй дурака, поехали!

Легко сказать. А как это сделать, если в его отяжелевшей башке умещается всего одна мысль: «Все пропало, всему конец, мать больше никогда не даст машину, я никогда больше не смогу покатать Ингу, она больше никогда не захочет со мной встречаться…» Все прочее тонет в черной пучине безнадежности — и нигде нет даже соломинки, чтобы ухватиться. От тоскливой пустоты будущего и плаксивых попреков матери и унылых воспоминаний могло спасти только чудо. Чудо или же…