Агван-лобсан улыбнулся, сохраняя вместе с тем предписанное смирение на лице.

— Я готов внять твоему предостережению, незнакомец, хотя все это странно. Но как я узнаю гостей, о которых ты говоришь?

— Это нетрудно. Их будет семеро — шесть мужчин и одна женщина. Эта женщина опаснее всех остальных. Ее вы должны убить в первую очередь.

— Учение запрещает причинять вред человеку, особенно женщине.

Гость усмехнулся.

— Если хотите сохранить копье, придется на время забыть об учении.

Мысленно монах уже согласился с незнакомцем, но решил на всякий случай оставить себе путь к отступлению.

— Но вдруг ты обманываешь меня, и эти люди вовсе не желают причинять зло приверженцам Учения?

— Ты сам убедишься в их намерениях, когда они заведут разговор о копье. И тогда тебе останется лишь принять решение. А теперь прощай.

— Постой, я провожу тебя! — воскликнул Агван-лобсан, прикидывая в уме, как бы позвать братьев и скрутить незнакомца.

Но хитрый замысел монаха был тут же разрушен гостем.

— Я не нуждаюсь в провожатых.

— Но ты не знаешь дорогу!

— И не нужно.

— Но как же ты уйдешь?

— А вот так!

С этими словами гость шагнул вперед и растворился в огненном облаке, оставив после себя запах свежего неба и полупереваренной пищи. Юный Лозон-дантзен-джамцо-нгванг вскрикнул от ужаса, но Агван-лобсан отнесся к исчезновению гостя почти спокойно. Он был готов принять чудо, хотя прежде никогда не сталкивался с ним. Грозно цыкнув на плачущего мальчугана, монах облачил его в яркие, расшитые золотом и каменьями одежды. Затем он отправил мудрейшего Лозон-дантзен-джамцо-нгванга в парадную залу, где уже ждали приверженцы Учения. Сам же Агван-лобсан решил испросить совета у Учителя. Приняв позу покоя перед полусокрытой в нише статуей Авалокитешвары, брат устремил взор прямо в широко распахнутые глаза Учителя. Камень казался слепым, но это было лишь первое, обманчивое впечатление. Камень представлялся немым, но и это было не так. Нужно было лишь обладать умением, чтобы камень обрел зрение. Нужно было иметь силу воли, чтоб разомкнуть каменные уста живым словом. Агван-лобсан обладал и должным умением, и волей.

Собрав воедино разлитую в своем теле суть, монах осторожно переместил огненный ком в сердце, а затем резким ударом воли выплеснул его наружу. Он словно видел наяву оранжевый плод, повисший в пустоте бесконечности. Плод блестел, переливался, в нем вспыхивали и тут же гасли искры, их игра завораживала, а он вращался волчком, все быстрее, все стремительнее… И вдруг плод растаял. Он влился в необозримое великое, являющееся выражением воли мира, а точнее — миров, ибо брат Агван-лобсан знал, что их много. Единственное растворилось во всеобщем, обретя дар воплощения и безграничного познания. Агван-лобсан увидел мириады просветленных, излучающих тепло и высшую истину. И среди них ярче прочих пылал тот, к кому стремился он, монах из обители Чэньдо, тот, кто открыл путь к свету для тысяч и тысяч блуждающих во тьме.

Словно весенняя птица, Агван-лобсан бросился к ослепительному маяку, одиноко сияющему средь огненных звезд. Ликуя, он закричал:

— Учитель, я нашел тебя!

Учитель мягко улыбнулся в ответ. Он был прекрасен и совершенен, как может быть прекрасна и совершенна только цветущая звезда.

— Я ждал тебя.

— Правда? — задыхаясь от восторга, воскликнул брат Агван-лобсан.

— Да. Я всегда жду тебя, любимый из учеников.

Монах почувствовал, что вот-вот захлебнется от счастья. Учитель еще никогда не выделял его среди прочих и ничем не выказывал своего особенного расположения.

— О, как я люблю тебя! Как ты прекрасен!

Учитель улыбнулся оранжевыми лепестками губ.

— Я прекраснее, чем ты думаешь. Смотри!

Лицо его стало меняться, обретая человеческие черты. Очень скоро пред Агван-лобсаном предстал лик — холодный, сильный и равнодушный. Монах увидел лицо человека с презренного Запада!

— Но разве ты не похож на нас?!

— Похож, — успокоил Учитель. — У меня тысяча ликов. Ты видишь меня таким, каким хочешь видеть. Таков твой выбор. — Учитель, улыбнулся и погладил холеный, гладкий подбородок. Монах обратил внимание на пальцы Учителя — длинные, изящные, с ухоженными ногтями. — Как я понимаю, ты пришел сюда неспроста.

— Да, — подтвердил Агван-лобсан. — Сегодня меня посетил незнакомец. Я даже не уверен, что это был человек, ибо появление его было необъяснимым, а уход — чудесен. Я даже решил, что он — один из вас.

— Что он хотел?

— Он вел речь о копье.

В желтых глазах Учителя вспыхнула искорка.

— Расскажи мне о нем поподробней.

— Я ничего не знаю о нем — кто он и откуда. Но он предупредил, что в обитель идут люди, стремящиеся завладеть копьем. Учитель, неужели легенды не врут о его силе?

— Легенды преуменьшают силу копья, — подумав, ответил Учитель. — На деле она безгранична. Но нужно уметь пробудить ее. Что еще сказал тебе тот, кого ты принял за одного из нас?

— Он дал совет убить людей, которые придут за копьем. И прежде всего девушку, которая их приведет.

— Девушку? Кто она?

— Не знаю, — ответил Агван-лобсан, со смирением размышляя о том, чем вдруг неведомая девушка привлекла внимание Учителя. — Но незнакомец сказал, что она опаснее всех. Он посоветовал мне убить их, но я сомневаюсь, вправе ли я принять такое решение. И потому я хочу спросить у тебя, Учитель.

— Ты правильно делаешь. Убийство — великий грех, брат мой.

— Я знаю, Учитель. Но незнакомец сказал, что в противном случае смерть грозит не только этим людям, но целым народам.

Губы Учителя тронула легкая усмешка.

— Он Знает, что говорит. Он — не один из нас. Он пока не разорвал бренную оболочку, именуемую человеческим телом. Душа его не достигла еще вершины счастья и не слилась с единственным и высшим. Он пришел из веков, которым предстоит быть. И он не желает обители зла. Но не желает и добра. Он вообще несведущ в том, что есть добро и что есть зло. Он ищет собственную выгоду: получить копье, чтобы оно не досталось другому. А девушка… Девушку он хочет убить просто из прихоти. Ему доставляет удовольствие сама мысль, что, убив, он тем самым докажет свое превосходство над ней. Это слабость, недостойная приверженца истинного Учения. И потому ты не должен прислушиваться к словам незнакомца. Ты поступишь иначе. Ты убьешь всех, едва лишь они проявят намерение завладеть копьем, но сохранишь жизнь девушке.

— Но она…

Губы Учителя нервно дрогнули.

— Я же сказал тебе: всех, кроме нее! Таково мое слово!

Агван-лобсан низко склонил голову.

— Я повинуюсь, Учитель.

— А теперь ступай. И пусть сердце мое возрадует принесенное тобой известие о том, что девушка жива, а копье осталось в стенах обители!

Сказав это, Учитель стал растворяться в сверкающих брызгах. Лицо оплыло, прекрасное тело растеклось, обратившись в эфир. Вокруг сияли мириады звезд, звучала прекрасная музыка. Внимая ей и восторгаясь ею, Агван-лобсан прошил пустоту и вернулся обратно — в неподвижное тело, по членам которого уже растеклась боль от долгого оцепенения. Монах осторожно выдохнул застоявшийся в груди воздух и принялся растирать затекшие ноги. Как только колкие иголочки, щекотливо терзавшие икры, растворились в потоках крови, монах поднялся. Благодарно склонив голову перед окаменелым ликом Учителя, Агван-лобсан отправился к брату Цхолсу-лобсану, недавно приобретшему для нужд монастыря смертоносную машину, выплевывающую в мгновение десять смертоносных кусочков металла…

Брат Агван-лобсан не видел, да и не мог видеть того, что происходило там — в точке координат, не поддающейся определению пространством или временем. Где-то там был дом, возвышавшийся на скале над вечно бушующим морем. В одной из зал этого дома за столом причудливой формы неподвижно сидел человек. Голова и обнаженное до пояса тело его были опутаны сверкающей гирляндой проводов, тянувшейся к обычному на вид прибору, который был способен творить чудеса. Телепортатор, позволяющий перемещаться во временных Отражениях, уже давно вошел в обиход, но человеку, опутанному проводами, удалось создать нечто более совершенное. Он сконструировал устройство, способное вторгаться в поле, образованное тем, что люди слабые именуют душою, а сильные — волей. И теперь человек обладал мощью, о которой не мог мечтать ни один из ему подобных. Он уже подчинил своей воле прошлое, был близок к тому, чтобы покорить настоящее, и задумывался над тем, чтобы стать властелином будущего.