— Да какая мне разница?
— Есть разница, есть. Настя стряпала, Алешкина сожительница. А привез вчера гостинец Миша Губин, про которого ты, наверное, тоже наслышан. Преданнейший был человек, исключительных достоинств оперативник, раньше-то он у меня работал. Теперь Алешин напарник. Он к Алешке переметнулся после того, как тот ему грудь прострелил. Понимаешь, к чему клоню?
Побледневший, Серго что-то неразборчиво буркнул.
— Не то ты подумал, Серый. Я тебя не продал, и отсюда ты уйдешь свободно, как пришел. И пистолетик тебе вернут. Кстати, зачем он тебе? Из пистолетиков пусть детишки пуляют, не мы с тобой… Я тебе про Алешку объясняю. Он ведь знал, паскуда, что сюда побежишь. И холодечик прислал не мне, а тебе. Чуешь? Не связывайся с ним, Серго. Предостерегаю, потому что люблю тебя, черта. Ты упрям, умен, в моей упряжке хорошо тянешь. Жалко будет тебя потерять.
Сергей Петрович махом выдул водку, чтобы не ляпнуть чего-нибудь сгоряча. Бледность его приобрела кокой-то зеленоватый оттенок.
— Ну-ну! — подбодрил Елизар Суренович. — Слушаю тебя, дорогой коллега.
— Не верится, что вы все это всерьез.
— Что именно?
— Да про Алешку. Словно вы его даже побаиваетесь. Никогда не поверю.
Благовестов закопошился, перекладывая себе подушки поудобнее. Посматривал на гостя игриво.
— Не верится, а когда поверишь, как бы поздно не было. Бояться мне некого, тут ты прав. Смешно в мои годы бояться. Но на твоем месте я бы поостерегся и семь раз отмерил, прежде чем резать. Алешку жребий хранит. С ним не воевать надо, его бы приручить. Я уж который годок его обхаживаю, и видишь, гостинца дождался.
В блаженной мечтательности старик поскреб ногтем пустую тарелку. Сергей Петрович уже давно понял, что понапрасну наведался, дед в полном маразме, и теперь подыскивал слова, чтобы вежливо откланяться. Но слова как раз лезли в голову непутевые, оскорбительные.
— Всякая мистика не для меня, — сказал он. — Все мы люди смертные, но у нас корпорация. Инженерика тряхануть — это одно, наехать на соратника — совсем иное. Он сына у меня взял, и кто бы его ни хранил, Бог или дьявол, я его достану.
— Не на шутку ты разбушевался, — огорчился Благовестов. — Что ж, кому повезет, тот и луну с неба снимет. Но это редко бывает, очень редко, Серго.
Взгляд старика потускнел, но зрачки, как два черных жука, уперлись в лоб Серго. Ох, рано хоронить владыку, подумал он, ощутив прикосновение чего-то неизмеримо более грозного, беспощадного, чем его собственная воля. Надо ноги уносить, пока хуже не вышло.
— Простите, коли что не так сказалось, — пробормотал он, придав лицу виноватое выражение. Если прикажете…
— Чего приказывать, ты не мальчик. Ступай, дерись. Да хоть вы все друг дружку переколотите, мне-то что. Разочаровал ты меня немного, это да. Ничего, пройдет… Значит, не хочешь холодечика?
— Спасибо, в другой раз.
— Будет ли он, другой-то раз?
В прихожей слуга в ливрее вернул ему «бульдог», одобрительно цыкнув зубом:
— Хороша игрушка!
Сергей Петрович на него даже не взглянул. У него было странное ощущение, что на лбу он уносил два синих пятна от прощального Елизарова взгляда.
Благополучно миновав наружную охрану, сел в свою задрипанную «семерку», коротко бросил шоферу: «Домой!» — откинул голову на сиденье и прикрыл глаза.
6
Существо по кличке «Винсент» до полуночи боролось с собой, но потом натура одолела. Уходя, хозяин распорядился вполне определенно:
— Чуть ежели ворохнется, глуши ее, как рыбу!
В ответ Винсент счастливо заурчал, потому что ничего иного хозяин от него не ожидал. Винсента никто не уважал, и он давно с этим смирился и был даже рад, что так удачно замаскировался под придурка. У него не было ни национальности, ни фамилии, ни возраста, а внешностью он напоминал пучеглазую жабу, выползшую на бережок, чтобы всласть наквакаться. Повезло ему в жизни только однажды, когда отпущенный по случаю ремонта на месяц из дурдома он попался на глаза Серго, и тот, по какому-то чудесному капризу ума, принял в нем участие. Винсент выклянчивал на пропитание рублики у прохожих, а получил то, о чем большинство людей лишь мечтают — возможность досыта удовлетворять свои тайные страсти. Серго поначалу определил его ночным сторожем на дачу, где вскоре и обнаружились незаурядные таланты слабоумного сироты. Для затравки Винсент ликвидировал всех кошек в округе, чьи изуродованные трупики ритуально сжигал на костре, на чем в отсутствие хозяина был изобличен соседями и жестоко побит. Потом Сергей Петрович с удивлением стал замечать, что Винсента панически боятся дети, и наконец, после очередной поездки на дачу взбунтовалась Наталья Павловна.
— Сережа, ты кого привел? — сказала она. — Это же вампир!
— Так уж и вампир, — усомнился Серго. — Обыкновенный маленький садист, зато какой забавный! Но я с ним поговорю.
Винсент сидел в чулане, в темноте и дрожал, как трясогузка. Серго попробовал с ним объясниться.
— Или ты веди себя нормально, никого не пугай, или завтра же отправлю тебя обратно в психушку, — сказал он. Винсент жалобно заухал. Сергей Петрович вытянул его за ногу на свет, чтобы получше разглядеть.
— Ну-ка, скажи, животное, тебе нравится кровушка? Любишь кровушку?
Винсент плотоядно крякнул.
— Скажи словами. Умеешь ведь говорить?
— Умею, папа.
— Зачем кошек поубивал?
Винсент попытался спрятать жабий взгляд, но глаза нагло выворачивались наружу.
— А пусть не мяукают!
Серго уже догадался, куда пристроить это свирепое, отвратительное чудо. Он отвез его в город и поселил в полуподвальчике на Зацепе под надзор тихого старичка Трофимова. Оттуда по мере надобности извлекал для редких, деликатных поручений, и спустя три года имя Винсента в окружении Серго стало нарицательным. Способности к мучительству были у него столь же естественны и непостижимы, как, скажем, дар импровизации у гениального музыканта. Жертвы, попадавшие в его мягкие, заботливые лапки, если изредка спасались, то впоследствии жили лишь воспоминаниями о часах, проведенных наедине с чудовищем.
Правды о Винсенте не знал никто. Даже тот первый врач, который в графе «Диагноз» написал: «Вялотекущая паранойя», сделал это наугад, повинуясь исключительно чувству служебного долга. Жестоко ошибались и те, кто принимал его за обыкновенного недоумка, несчастного ублюдка, коими так изобильно нынешнее время. Ум Винсента был остр и проницателен, что помогло ему отлично законспирироваться в среде совершенно чуждых его душе обывателей. Порождение любовного бреда проститутки и подыхающего от цирроза печени гробовщика, никогда не знавший женской ласки, Винсент давным-давно пришел к выводу, что послан на землю Создателем с почетной миссией звездного надсмотрщика, и втихомолку посмеивался над жалкими потугами жалких людишек, пытающихся его классифицировать, приклеить к нему какую-нибудь позорную бирку. В питомнике безумцев, который называется Городом, он один сохранил ясный рассудок и понимал, что дни человеческого рода сочтены. Клинические опыты, которые по наущению своего высшего покровителя он проделывал над некоторыми живыми тварями, еще более убедили его в этой мысли. Они так дорожили своими хрупкими тельцами, слепленными из воды и дерьма, как только выродок цепляется за прутья железной клетки, в которой его содержат. Они не заслуживали сочувствия и были обречены на вымирание, как бракованное изделие. Это была вторая, после ящеров, неудача Творца, поэтому Он так долго цацкался с людьми, посылая им знаки и откровения, а потом не пощадил и сына своего, но образумить человека было невозможно, как нельзя внушить благодать скорпиону.
К Татьяне Плаховой, ныне отданной на его попечение. Винсент испытывал более сложные чувства, чем обыкновенное любопытство экспериментатора. До этого случая он видел ее лишь однажды, да и то в дверную щель кладовки, куда хозяин запер его перед очередным деликатным поручением. Она прихорашивалась перед зеркалом в коридоре, подкрашивала губы и бровки и показывала язык своему отражению, не чувствуя, что за ней наблюдают. Потом из комнаты выскочил какой-то полупьяный детина (у хозяина были гости), схватил ее в охапку и так неистово смял, что она утробно запищала, а у наблюдателя в кладовке больно и чудно защемило в животе. Всего минуту длилась перед его глазами эта сцена, но он испытал жуткий приступ вожделения, который разворошил в дальних уголках его памяти что-то такое, чего там отродясь не бывало. Кончилось тем, что Таня Плахова (имя ее он узнал позже) все-таки справилась с насильником и влепила ему звонкую оплеуху, но при этом тело ее маняще и дивно содрогнулось, сотряслось грудями и полными бедрами, и впервые в жизни бедный Винсент, повалясь на мешки в кладовке, ощутил затяжной, мучительный, замешанный на страдании оргазм. Впоследствии он думал о ней постоянно, но встреч не искал, да и как бы он мог их искать, ведя хоть и замечательную, но совершенно подневольную жизнь. Он лишь был уверен, что рано или поздно Творец сведет их, иначе его миссия звездного надзирателя была бы напрасной. Когда вечером старик Трофимов привез его в офис и когда хозяин как-то необычно суетливо усадил его за шкафом в приемной и велел ждать, он сразу почувствовал гулкий сердечный толчок: вот оно! Он уже ничуть не удивился, спустя час увидя ее, и не удержался, высунул из-за шкафа башку и дружески ей подмигнул жабьим глазом. По бледному лицу Тани Плаховой метнулась тень страха, и она поскорее убралась в кабинет, где ожидал ее хозяин.
